Чертово колесо - Михаил Гиголашвили

— Нет, я верну его. Новый ни к чему.

Мамур сощурился:

— Смотри, не уподобься тому, кто, сдирая во дворе шкуру с осла, бегает точить нож на чердак вместо того, чтобы точило спустить вниз! Или ловить старого беса легче, чем искать нового?

Шаман покачал головой:

— Мне нужен именно он. Мы встречались с ним в прошлых жизнях, я связан с ним неведомыми узами...

— У бесов нет прошлого, а будущее закрыто, — возразил Мамур.

— Он тогда не был бесом... — отозвался шаман. — Я — то, что был. И буду то, что есть. И мне без него нельзя.

Мамур отхлебнул чай, вытер бритую голову:

— Ну что же... Я готов.

Шаман облегченно вздохнул. Начал перечислять:

— Кинжалом и сетью его не достать — он далеко. Петлей и крюком не взять — высоко. Поможет только обряд.

Мамур кивнул:

— Нас двое, но дыхание у нас одно. Утром начнем, ночью совершим, под утро закончим!

Потом рассказал о том, что побывал в Аравии, где видел прирученных демонов. Монахи-пустынники научились извлекать их бесью сущность и вкладывать вместо нее пустоту, отчего бесы становятся ручными и смирными и кормятся лишь смирной и ладаном. Монахи посылают их на самые тяжкие работы, где они рогами пашут землю, хвостами толкут зерно, копытами корчуют пни и камни.

Еще в Аравии Мамур встречал людей из племени царя Соломона, который умер на молитве, но продолжал, мертвый, стоять до тех пор, пока муравей не подточил его посох. Говорят, что люди этого племени могут превращать злых духов в добрых.

— Не задумал ли ты чего-нибудь подобного со своим бесом? — сощурился Мамур.

Шаман отмахнулся:

— Нет. Беса превратить в человека трудно, а в доброго духа — еще труднее. Одной жизни не хватит. Беса надо чистить лаской, поить добром, купать в нежности... Мне это не по силам.

— С нечистью надо делить мир. Что говорил Учитель? Богов зови, но и чертей не гневи! Богам угождай и чертям не перечь! — напомнил Мамур и рассказал, что в Аравии свел знакомство с толстым Бабу, духом лжи, бывшим ангелом, который пал, был изгнан в пустыню, где шабашевал со всякой нежитью, а потом продал пустынных бесов в рабство, за что и получил свободу черного сана. Сейчас у него дел немного: сиди себе под пальмой и выворачивай наизнанку слова, укладывай ложь в три короба, ври без остановки, докуда язык доползет.

— Полчаса мы пили с ним чай. А потом целый месяц я был не в силах сказать слова правды — ложь текла у меня изо рта, как гной! Пришлось в пустыне лизать песок, чтобы очистился язык! — заключил Мамур.

Шаман в ответ рассказал, что и с ним тоже случилось неладное: возле реки на него напал снежный барс-оборотень, воровавший женщин в горных селах.

— Он схватил меня лапами с боков, я вырвался, прыгнул в реку и плыл под водой, пока оборотень не устал гнаться за мной по берегу. — И показал брату розовые шрамы на боку.

Тогда Мамур скинул мягкий сапог. На ноге не хватало двух пальцев — их отсек бес-точильщик, которого Мамур неосторожно потревожил в зарослях кактуса, где тот собирал сок с растений. Бес, хоть и был в блажной истоме, но молниеносно хватил острым хвостом по голой ступне и отрубил два пальца.

Еще долго рассказывал Мамур о всякой всячине, виденной в странствиях: о людях, у которых головы ночами срываются с тел и улетают прочь, а к утру прирастают обратно; о волосатых людях-обезьянах; о развратницах, у которых срамные места находятся на животе и на спине; о вредоносных гадах, что плюются илом и песком.

Так, в разговорах, шло время. Конь заглядывал в пещеру, получал ломоть хлеба с медом, подавал тихим ржанием какие-то сигналы. Братья вспоминали прошлое и веселились, как дети.

На рассвете они вышли к озеру. Мамур направился по берегу направо, шаман — налево. Они уселись друг против друга — через озеро — и начали очищение.

Впав в транс, шаман избавлялся от ненужного. Силой мысли удалил с земной тверди горы, моря, реки. Снял все живое и растущее. Загнал листья в ветви, ветви — в стволы, стволы — в семена. Не оставил камня на камне. Вытряхнул из сознания все, кроме одной точки, и стал раздувать ее жар.

Мамур же, взвившись на сосну, совершал очищение на самой верхушке, раскачиваясь рядом с галками и по-птичьи щебеча с ними вместе.

Избавив себя от лишнего и грязного, они вернулись в пещеру и начали собирать нужное для обряда в плетеную корзину. Мамур выложил из своего баула восьмиугольное зеркальце, острый корень дуба, тончайшую сеть из крепких волос. Шаман добавил кусок черной ткани со звездами, пращу, хрустальное яйцо, кинжал, бубен и трубу из берцовой кости Учителя (вторая труба хранилась у Мамура). Вытащил узорную клетку, сделанную ручным лешим.

— Будем ловить нашу крысу-ведьму, без нее не обойтись, — сказал он, проверяя прутья и защелку.

— Ко мне она давно не являлась. Может, переродилась?

— Нет, она еще тут, — ответил шаман. — Иногда просит о помощи. Приходит и пропадает, когда вздумается...

— Строптива, тварь...

Перед обрядом следовало хорошенько накормить и приласкать бубен. Шаман обильно полил его кожу чаем, протер бубенцы маслом, а обручи напоил молоком. С трудом вытащил из сундука бурку с амулетами. Завязал на запястьях святые шнурки.

Потом братья бережно сняли тряпки с идола и поочередно припали к его агатовым, навыкате, глазам. Идол Айнину в ответ каменно-милостиво разрешил. Залили очаг и, выбравшись на тропу, зашагали в горы. Конь шагнул следом, но Мамур отогнал его, и тот покорно остался охранять пещеру.

Они двигались в зудящей тишине. С далеких ледников били слепящие искры. В сиреневой дымке, среди темных деревьев в мантиях мха, возвышались горки камней-собственность бога Бузмихра, который забавляется ими, перекладывая с места на место. Бузмихр — отец всех зверей и жуков, без его вздоха шерстинка не упадет и чешуйка не встопорщится.

Мамур обламывал сухие ветки бука и собирал их в корзину. Шаман с посохом на плече спешил следом. На посохе болталась клетка. Мысленно он был там, куда шел. Деревья делились упорством. Камни дарили крепость. Травы наделяли стойкостью. А от гор отрывались такие мощные потоки силы, что шамана покачивало под их упругими порывами.

Мамур все ускорял шаг. Шаман в своей тяжелой бурке стал отставать. Да и не мудрено — бурка украшена стрелами и амулетами, гремевшими на ходу, на спине медвежьим волосом вышиты глаза. Вместо пояса — кожаные веревки с головками змей. Башлык с колокольцами.

Вдруг Мамур будто с ходу наткнулся на что-то. Шаман успел заметить, как внезапно съежилось лицо брата, покрылось сетью морщин, набрякли щеки и задвигался лоб, как неузнаваемо изменился весь облик. Мамур стал разительно похож на их Учителя и его голосом проговорил скороговоркой:

— Я с вами! Я тут! Я в помощь!

Потом его лицо отмякло, разгладилось. Морщины исчезли. Лоб замер. Глаза стали другими. И Мамур вернулся в себя, повалившись на землю...

Они выбрались на горный луг и уселись, ожидая полуночи. Каждый был погружен в себя. Опасное время — пока без брони, во владениях горного демона Очокочи. Без его согласия ничего не будет. Надо ждать.

В полночь раздался шелест — по лугу кто-то шел. Слышались шорохи — будто кто-то косит траву: «шшшшиик... шшшшииик...». Главное — не смотреть туда и думать, что это просто одинокий крестьянин валкой походкой спешит в их сторону... Следует встать и, опустив глаза, стоя ждать, пока он минует их.

Но у крестьянина под войлочной шапочкой — волчья голова на толстой свиной шее, скрытой под воротом! А из груди, из-под рубахи, выпирает острый горб!

Что-то одобрительно рыкнув, оборотень в злой задумчивости прошел мимо, не удостоив взглядом. На спине тоже был горб. Над ним двигался ручной мелкий дождичек. .. Шаги затихли, дождь исчез.

— Очокочи разрешил.

Вокруг застыла ночь. Трава исчезла в пелене тумана. Заволновался ветер. Белесая масса ледников ушла под клобук черной тишины.

Шаман вложил в пращу хрустальное яйцо и пустил его в темноту. То место, куда упало яйцо, стало сердцевиной круга — его мгновенно очертил бьющийся от радости кинжал. Мамур запалил сухую ветку бука. В малом круге водрузили клетку с открытой дверцей.

Раздевшись донага и натершись жидким опием, шаман начал медленно вертеться в круге. Постукивая пятками, приседая и подпрыгивая, он топтал землю, попирая ее скверну.

Когда вращенье достигло предела, шаман схватил трубу. Рваные, хриплые, мощные звуки раскрошили тишину. Иногда он кричал во тьму:

— Отдаю свое тело! Берите его! Оно ваше! Ваше! Здесь для вас много еды и питья! Идите, хватайте, рвите!

Мамур жег ветки и следил за тем, чтобы брат не вылетел из круга. А шаман вертелся волчком, задирая кость-трубу и приманивая нечисть:

— Отдаю плоть голодным! Кожу тем, кто наг и бос! Кровь тем, кто жаждет! Кости свои кладу на костер тех, кому холодно! Сюда! Собирайтесь, идите! Прилетайте, приползайте! Я зову всех, кто слышит!