Князь: Зеркало Велеса. Заклинатель. Золото мертвых (сборник) - Александр Прозоров

– Вот как? А на ком, на ком? – наперебой со всех сторон загомонили бояре.

– Куда сватов зашлют, с кем уговоры ведутся?

– Родниться с кем станем? Со свенами? С ляхами? Англичанами? Немцами?

– По уму, так с англичанами надобно. У свенов смута, они не страшны. Ляхи – враги известные, с ними хоть целуйся, хоть пиво вари – а все едино подлянки творить станут.

– Да в прочей Европе вскорости одни османы править станут. А с Англией союз пригодится. Супротив сарацин и нам, и им защитой станет, да от ляхов подмога будет. Северный путь, к Холмогорам[39], им показать можно будет, в обмен на помощь супротив соседей…

– А Иван кого выбрал? На какую сторону взгляд кинул?

– Неужто с султаном сближаться станет?

– Шуйские, сами понимаете, ни о чем таком ни с кем из государей христианских уговоров таких не вели, – заговорил снова Кошкин и хмыкнул: – Не ожидали, что доживет Иван до таких годков. Ан не пошло по-ихнему, здравствует государь… Да-а… Боярин Андрей, сделай милость, выгляни за дверь, нет ли там кого случайно?

Зверев, приоткрыв створку, высунул наружу голову. В горнице над лестницей было пусто и, главное – тихо. Никто, опасаясь обнаружения, не убегал.

– Так вот, други, – продолжил Кошкин, когда новик плотно затворил дверь. – Великий князь Иван, сказок и книжек начитамшись, такую волю высказал: собрать для него по всей Руси юных дев, сколько ни найдется, и привезти в Москву, пред его очи. Каковая из оных самой красивой, милой и разумной окажется, ту он пред Богом и людьми своею назовет. Женой, великой княгиней сделает. Понятно?

На некоторое время в горнице повисла тишина. Спустя пару минут боярин Петр Катанин недоверчиво переспросил:

– Сиречь, из простых девок выбирать станет?

– С отроком все понятно, бояре, – понизил голос хозяин дома. – Ему, вестимо, и невдомек, что в Кремле твориться станет, коли всех девок юных со всей Руси свести. И какой вой по весям подымется, и что рассмотреть всех единому человеку не по силам. Однако же указ есть указ, и сполнять его надобно. Как сможем. Мыслю, сотни дев ему для выбора достойного хватит, что скажете?

Гости промолчали, и боярин Кошкин продолжил:

– Стало быть, други, так решим. У вас у всех свои родичи есть, дщери, сестры на выданье. К осени, до Рождества, свезите их всех сюда, на смотрины. Неча всякому люду в деле важном мешаться. Коли из наших дев кого выберет, то, считай, всей братчиной с царем породнимся. Кто бы из нас в семью царскую ни вошел, мы ведь завсегда братья. Так, други?

– Так, так! Истинно так! – согласились гости, многие из которых, подтверждая свою честность, крестились и кланялись на красный угол.

Судя по всему, братчина намеревалась крепко держать государя в своих руках. Как говорится, отныне и до века. Приюту худородных приходил конец. Он превращался в братство власти.

– А теперь в трапезную, братья. Я изрядно устал за этот день. И… и… и… Ах, да! Боярин Василий, тебя с сыном завтра во дворец возьму. Послов казанских встречаем – вот на приеме государю и покажетесь. Хороший повод, дабы о встрече особо не спрашивать.

– А что с послами? – поинтересовался Василий Ярославович.

– Сафа-Гирей опять отличился. О прошлом годе клялся всячески великому князю в любви и верности, а зимой нынешней три его хана перешли Волгу, вторглись в земли вятские, нижегородские, муромские, изрядно их разорили, полона угнали тысяч двадцать, коли не более, и назад невозбранно ушли. Начали мы рать для визита ответного под Нижним Новгородом сбирать – ан от хана посольства покаянные одно за другим пошли. Дескать, пьян он был сильно несколько седьмиц и не ведал, что ханы казанские учудить удумали. Прощения, мол, за все случившееся просит, саблю целует, клянется, что дружбе верен и ничего подобного впредь не дозволит.

– Врет, – высказал свое мнение Андрей.

– Это ясно, что врет, – пожал плечами Кошкин, – да Дума считает, поход лишний токмо обозлит соседей наших, на новые набеги подвигнет. Миром все решить желает. Хотят лишь истребовать, чтобы полон татары вернули.

– Пусть тогда и убитых оживят, – угрюмо присоветовал Зверев.

– Как в Думе сидеть станешь, друг мой, – улыбнулся Кошкин, – тогда о сем с князьями тамошними и поговоришь. А ныне нам туда ходу нет. Токмо узнавать об их воле остается. Пойдемте, бояре…

За разговором отец и сын Лисьины отстали от остальных мужчин, и Андрей рискнул негромко спросить:

– А разве хорошо будет, отец, коли мы одни своих невест государю покажем? Он ведь ко всем обращался. Несправедливо получится к прочим…

– А разве хорошо будет, сынок, коли кровь за государя мы проливали, живота не жалеючи, а в родственники к нему иной кто проникнет, кто и пальцем в защиту княжича не шевельнул? Коли желали трусы жить в покое и праздности, за Ивана не заступались, пусть и дальше так живут. А ты саблю в его защиту обнажить не побоялся – тебе, по совести, его другом и впредь надлежит быть. Так что верно Ваня сказывает. Своих невест привезем. Из них пусть и выбирает достойную.

Они не спеша спустились в трапезную, где на свежих скатертях уже стояли латки с языками, лосиной и зайчатиной, блюда с жареными курами, их желудками, печенками, бараний сандрик, потроха, свинина, ветчина, тушенные в сметане караси, соленые и маринованные грибы, а для успевших «устать» – двойные щи, студень, кислая капуста. Однако к столам никто не торопился, ожидая самого главного.

Наконец настал этот сакральный момент:

– Братчина!!!

Четверо холопов внесли в трапезную потертую оловянную чашу примерно двухведерного размера, до краев полную ароматного пенного пива, еле слышно шипящего пузырями. Наверное, сейчас боярин Кошкин, который успел, встав у трона, получить свои первые щедрые подарки, награды и подношения, мог бы вместо этой братчины купить и другую, из драгоценных металлов, украшенную самоцветами и жемчугами. Но все же было что-то символичное в том, что союз друзей скреплялся не чем-то пышным и сверкающим, а старой, дешевой оловянной емкостью, напоминавшей о том, что дружба сильна не золотом. Дружба крепка готовностью каждого оторвать что-то от себя ради общего дела. Пусть даже – всего лишь ради шумной пирушки.

– Ну где там наши гости? Давай, боярин Василий, твой первый глоток.

Лисьин припал к краю чаши, сделал десяток глубоких шумных глотков и отодвинулся, уступая место сыну. Зверев тоже немного отпил, ощущая незнакомый прежде, терпковатый привкус, отступил, и к братчине начали прикладываться остальные товарищи. После двух кругов емкость опустела, и пирующие разошлись вдоль стола, стали придвигать к себе угощения, наливать из кувшинов уже не пиво, а темное испанское вино.

Андрей тоже наполнил себе кубок – и зря. То ли первые несколько кубков, принятые еще до бани, не успели выветриться и теперь взбодрились после шипучего пива, то ли он за долгую дорогу просто вымотался, но…

С первыми петухами он проснулся за столом. Голова его помещалась между печеным поросенком и полупустой миской с солеными сморчками. Здесь же присутствовали еще человек двадцать – остальные, видимо, смогли дойти до постелей.

Одно удобство в его положении все-таки было: завтракать удобно. Он достал из чехла ложку, дважды черпнул себе в рот грибов, потом ободрал до ребер бок поросенка, закусил все это кислыми щами и отправился на двор – умываться.

Там уже седлали коней холопы, закидывая им на спины красивые расшитые потники, закладывая в пасть удила уздечек со множеством желтых бляшечек, колокольчиков и шушурой. Андрей уже знал, что так именуются выгнутые, с ребром, пластинки, которые в движении друг о друга трутся и позвякивание создают. Но не звонкое, как колокольчик, а низкое, суровое.

– Вот черт, мне же сегодня на посольский прием надобно! – вспомнил новик и поспешил к себе в светелку – одеваться.

Впрочем, торопился Андрей зря. Бояре, что уходили в охрану государя, умчались на рассвете, а Лисьины вместе с Иваном Кошкиным и еще двумя сотоварищами выехали за ворота только после полудня. Да и то получилось слишком рано. Поднявшись по длинному, как галерея, крытому парадному крыльцу до уровня второго этажа, бояре слились с толпой приглашенных и еще долго бродили по многочисленным горницам с мягкими скамьями, золотыми и каменными вазами, с диковинными скульптурами из мрамора и слоновой кости, с монументальными напольными часами, которые были инкрустированы сандаловым деревом и украшены белыми кварцевыми слонами.

Наконец среди гостей произошло некое колыхание, они двинулись дальше, в глубь дворца, и скоро очутились в торжественной зале, которая оказалась не такой уж и просторной: немногим больше половины обычного школьного спортзала, – да еще загромождена посередине толстенной колонной, подпирающей потолок. Все было разукрашено изумрудными травными узорами по светло-коричневому фону – и стены, и потолок, и столб. Трон стоял слева от столба, почти прижимаясь к нему, справа же в обоих концах зала, одна напротив другой, располагались двери. С этой стороны, вдоль стрельчатых окон, теснилась основная масса гостей.