Как ты ко мне добра… - Алла Калинина

— У меня бы уж сын мог быть такой, как ты.

— Брось ты… Да сколько же тебе лет? Да загибаешь ты!

— Ну, загибаю, но мне уже тридцать второй!

— А мне двадцать шесть, подумаешь! Да северные год за два считаются! Выходи за меня замуж, а? Я в тебя влюбился с первого взгляда.

И как это было ни смешно, Зоя его все-таки к себе привела, и он остался, прижился. Парень он был и правда замечательный — работящий, умелый, легкий. Все у него ладилось в руках, все блестело и сверкало, и все он делал весело, словно солнышко засветилось в пустой Зоиной комнате. Она приходила с работы, обед был уже готов, стол накрыт, скатерть была наглажена и сверкала, и обязательно какую-нибудь перемену находила она в комнате, какую-нибудь полочку, которую он смастерил и успел выкрасить и повесить с толком, или обнову, которая соблазнительно расстелена была у нее на кровати. Чего ей было, в конце концов, сопротивляться? Послала судьба, иначе не скажешь, значит, так тому и быть. Они подали заявление в загс и через две недели тихо расписались. Свадьбу они не устраивали, в путешествие не собирались, а стосковавшийся без работы Аркадий помчался во Внуково — устраиваться.

К великому Зойкиному удивлению, жили они душа в душу, и постепенно училась она не только любить, но и уважать своего молодого мужа, он того стоил. Шли месяцы, а ей делалось все спокойнее на душе, все лучше. И все-таки полного счастья на свете не бывает. Знала об этой Зоя, хорошо знала, да вот позабыла. И однажды состоялся у них разговор, о котором вовсе она не думала.

— Эх, Зайчик ты мой дорогой, — сказал ей однажды Аркадий, — когда же у нас наследник-то будет? Или я чего-то не понимаю?

И тут Зоя испугалась по-настоящему, не так, как боялась когда-то пьяного психованного Леню, а по-новому, всерьез, так что все похолодело внутри да так и осталось. Давно эта мысль мелькала у нее по краю сознания — детей-то у нее уже никогда не будет. Кто же знал, что явится однажды вот такой вот хороший, серьезный и это для него будет что-то значить? Зоя заметалась. А времени-то у нее оставалось в обрез, всего ничего. Говорить ему ничего она не хотела, стыдно было, да и страшно тоже. А как он прореагирует на это, что скажет, как поступит? Даже подумать об этом было страшно. Аркадий был из тех, кто не только говорит, но и действует. А что, если он не примирится с этим, бросит ее, уйдет? И вдруг осознала Зоя, что нет и не может быть для нее на свете ничего ужаснее этого, этого ей не перенести. Она помчалась в поликлинику, сдавала анализы, сидела в очередях, отвечала на глупые вопросы и видела, понимала сама — толку не будет. Надо было что-то придумать, кого-то искать, кто сможет ей помочь. Вот тут и вспомнила она про Вету, вернее — не про Вету, а про ее мужа Женю Елисеева, который, говорят, стал большим человеком в медицине. Вот он пусть и сведет ее с кем надо, она заплатит любые деньги, лишь бы только у нее получилось. Не ради ребенка, не ради нее самой, ради Аркадия и его молодой глупой любви к ней. Вот так и случилось, что однажды она позвонила у Ветиных дверей.

Вета сама открыла ей дверь, изменившаяся, потускневшая, в линялом домашнем халатике, смотрела растерянно.

— Что, не узнаешь? Вижу, совсем меня забыла. Сколько же это мы не виделись? А я нарочно решила не звонить, а прямо так и заявилась, а то позвонишь, а ты и в гости могла не пригласить, сказала бы: заходи, звони… как-нибудь. Ну, что ты смотришь на меня?

— Ничего, просто ты слова не даешь вставить. Здравствуй, Зойка. Раздевайся, проходи в комнату, я сейчас, у меня там Оленька в ванной, мне только ее одеть…

— Да одевай на здоровье, я не тороплюсь. — Она, оглядываясь вокруг, вошла в столовую, сказала громко, так, чтобы Вете в ванной было слышно:

— А ты ничего живешь, с размахом, не хуже, чем за папашиной спиной. У тебя всегда был нюх на хорошую жизнь, отчего это?

Лиза не ответила; сидя на корточках, торопливо одевала Оленьку, щеки у нее горели, даже сердце заныло, застучало сильнее. Неужели она обиделась? На что? Зойка есть Зойка. Есть такие люди, которым нравится мучить других. И все-таки у Зойки это что-то другое. Что? Неужели все та же гремучая зависть, убогое чувство, что ей в жизни чего-то недодано и от этого все люди ей задолжали и все перед ней виноваты? Нет, и это было не то, не точно. А может быть, просто таким хамским дворовым способом защищает она свою ненормальную вулканическую гордыню? Глупая, неуверенная в себе, задиристая девчонка — вот что такое Зойка. Лиза поднялась и крепко взяла Оленьку за руку.

— Познакомься, — сказала она Зойке, — это моя дочь Оля.

— Ну, здравствуй, — Зоя засмеялась и протянула Оленьке руку, — я не умею обращаться с такими маленькими. Кой тебе годик-то?

— Пятый миновал, — невозмутимо ответила Оленька. — И я не маленькая уже, я в старшей группе. А почему я вас совсем не знаю? Всех, кто приходит, знаю, а вас — нет.

— Да я первый раз пришла. И тебе никакого подарка не принесла, не подумала как-то, а честно сказать — забыла про тебя.

— Ничего, вы не беспокойтесь, у меня игрушки есть. Жалко, вы не видели, как мы купаемся с зайчиком, с рыбкой и с пароходиком. А вы любите купаться?

— Не знаю, только у меня и ванны нет…

— Как? Совсем?

— Ну, хватит, Оленька, довольно, — вмешалась наконец Лиза, — тебе спать давно пора, и так мы с тобой задержались…

— Ну и девчонка, вся в тебя, что ни слово — прямо в поддых… Правда, лицом — не то что ты, поскупее. Ну ничего, при таких родителях не пропадет.

— Да очнись ты, Зоя, что это с тобой? Сядь, успокойся, сейчас будем чай пить. Она ребенок, что ты от нее хочешь? Видит тебя в первый раз, ну наболтала чего-то, извини, ничего она такого не имела в виду. Лучше расскажи, как твоя жизнь, где ты сейчас, что?

Зоя помолчала немного, подумала, стягивая с лица злую усмешку, словно тугую перчатку.

— Да, извини, я правда чего-то не того, нервничаю. Я ведь, если честно, к тебе по делу пришла, даже не к тебе, а к твоему мужу. Как раз по этому делу. Его, конечно, нет?

— Скоро будет, он поздно возвращается. Что-нибудь случилось? Или это секрет?

— Да какие там секреты. Хочу себе тоже вот такое развлечение завести, — она пальцем ткнула через плечо в сторону детской, — а не получается, грехи молодости, я ведь, знаешь, не такая была чистюля, как ты…

— Понимаю, но только Женя — совсем не тот человек, который тебе нужен, он хирург.

— Да знаю я все. Ну и что же, что хирург? Зато он там свой. Они же все друг друга знают. Что ему стоит попросить кого-нибудь? Меня только свести надо с нужным доктором, чтобы взялся, в поликлинике толку не добьешься, говорят: надежд мало — лечитесь. А мне нужно наверняка, понимаешь — позарез нужно! Я заплачу, ты не думай, деньги у меня есть.

— Господи, какая чепуха! Да не берет Женя денег, и уж если он к кому и пошлет — так только бесплатно.

— А я в бесплатную медицину не верю! Кто это станет со мной за так возиться? Кому до меня дело есть?

— Ну, не знаю, значит, ты не по адресу пришла. Не веришь — и не надо, поищи в другом месте.

— Ветка, не обижайся. Где мне еще-то искать? У меня на тебя последняя надежда.

— Что, так приперло? Ты одна, что ли?

— Да, наоборот, не одна! Мужу понадобилось. Он у меня, понимаешь, молодой, на пять лет моложе, жалко его разочаровывать. Мне-то все это ни к чему, да и боюсь я их, ребят, я с ними не умею. Сама видишь — грубая становлюсь, глупая. Но для Аркадия хочется. Такой парень мне, Ветка, достался! Понимаешь — настоящий мужчина, на которого, закрыв глаза, можно положиться, не продаст, не подведет, из любого болота вытащит и не напомнит никогда.

— Ну вот видишь, а ты говорила…

— Что я говорила? Ничего такого. Просто удивляюсь, как это у других все просто и легко выходит, захотела ребенка — пожалуйста, муж — так обязательно знаменитость или гений… Да мой Аркадий, может, десятерых таких стоит, а нет, сидит в тени, второй пилот, и никто о нем и слыхом не слыхал.

— Может, еще и услышат. С твоей помощью. Ты бы успокоилась все-таки. Просишь помощи, а несешь нас на чем свет стоит. По-твоему, это справедливо?

— Не знаю. Да не умею я просить, понимаешь? Для меня это — острый нож, для себя нипочем бы не пошла. Ну извини, ладно. У меня и профессия такая горлодерская, омужичилась совсем. Ну, а ты-то как, Вета?

— Нормально.

— Небось и диссертация уже на мази?

— Давно защитила, извини. А ты… не собираешься?

— Да нет, я же не в институте, а в строительной организации, у нас наукой и не пахнет. Да и зачем мне? Я человек простой…

— Юродивый ты человек, все изгиляешься, все воюешь с самой собой, ядом исходишь, ну чего тебе надо?

— Не знаю. Просто, наверное, покоя не выношу. Если не воюю, то сразу чувствую, как от меня начинает гнилью нести…

— Ерунда это все. У тебя просто комплекс неполноценности, почему-то ты не уверена в себе. Почему?