Кристальный грот - Мэри Стюарт

Сквозь этот туман молча шагали британские воины; казалось, они выросли вдвое против обычного роста и нельзя было понять, сколько их. Как только рассвело достаточно, чтобы видеть проходы среди скал, они ударили вниз. Те из саксонских передовых постов, которые не удалось уничтожить без шума, подняли тревогу, но было уже слишком поздно. Едва придя в себя, саксы нашаривали с проклятиями оружие там, куда его вчера сунули, но британцы, которым не нужно было больше хранить молчание, с боевыми кличами ворвались в расположение полусонной еще армии — и началось избиение. Оно завершилось к полудню, а Окта и Эоза оказались пленены.

К началу зимы, когда север был очищен от саксов, а их длинные корабли догорали на северных берегах, Утер возвратился в Лондон, бросил за решетку пленников и начал приготовления к своей коронации, назначенной на следующую весну. Его битва с саксами, почти полное поражение и последовавшая за ним яркая, блестящая победа — вот в чем нуждалось его правление. Люди забыли о бедствиях, последовавших за смертью Амброзия, и начали говорить о новом короле как о восходящем солнце. Имя его было у всех на устах, от знати и воинов, толпившихся вокруг него в ожидании даров и почестей, до возводивших ему дворцы строителей и дам его двора, щеголявших в новых, алых, как маковое поле, платьях — цвет этот стал называться «пендрагоновский красный». За эти первые недели я встретился с Утером всего раз.

Я все еще находился в Эймсбери, руководя работами по подъему Хоровода Великанов. Треморин был на севере, но у меня подобралась хорошая команда, и набравшись опыта при перевозке король-камня с Киллара, люди без страха брались за массивные монолиты Хоровода. Что до установки стоячих камней, то после того, как мы выровняли камни, выкопали ямы и уложили направляющие, с остальным вполне могли справиться канаты, треноги и отвесы. Главные трудности встретились при установке перекрытий, но чудо создания Хоровода было сотворено бессчетное число лет назад древними мастерами, плотно подогнавшими эти гигантские камни друг к другу, будто деревянные брусья, точно совмещенные опытным плотником. Нам оставалось лишь найти способ поднять их. Именно это занимало мой ум все годы, с того самого времени, как я впервые увидел стоячие камни с перекрытиями в Малой Британии и приступил к своим вычислениям. Не забыл я и то, о чем поведали мне песни. В конце концов я создал что-то вроде деревянного подъемника — инженер наших дней счел бы его примитивным, но такие приспособления — по свидетельству слепого певца — однажды уже справились с подобной задачей и вполне могли справиться еще раз. Дело шло медленно, но шло. И, полагаю, зрелище было довольно впечатляющим — стоило посмотреть, как эти огромные глыбы поднимаются шаг за шагом и, наконец, встают на свои основания так плотно, будто сделаны из сала. Чтобы заставить камень двигаться, требовалось двести человек; опытные команды работали объединенными усилиями и использовали для сохранения ритма, как это делают и гребцы, музыку. Ритмы движений определялись, конечно, самой работой, а мелодии были старыми, я помнил их с детства. Их пела мне нянька, но она никогда не произносила таких слов, в которые облекали иногда эти мелодии мои строители. Слова эти бывали чаще всего веселыми, бесстыдными, и речь там шла о конкретных людях, по большей части высокопоставленных. Не щадили в них ни Утера, ни меня, хотя специально в моем присутствии таких песен не пели. Более того, когда поблизости оказывался человек со стороны, слова становились либо благозвучны, либо неразборчивы. Позднее говорили, будто я двигал камни Хоровода с помощью магии и музыки. Полагаю, верно и то, и другое. С тех пор я стал думать, что так же, должно быть, возводил Феб-Аполлон с помощью музыки стены Трои. Но та магия и та музыка, что возвели Хоровод Великанов, принадлежали не только мне, но и слепому певцу из Керрека.

К середине ноября холода усилились и работы подошли к концу. Был потушен в лагере последний костер и укатил на юг, в Сарум, последний обоз фургонов со строителями и оснащением. Кадаль отправился в Эймсбери еще до меня. Я медлил, сдерживая беспокойного коня, пока на равнине не скрылся из вида последний фургон и я не остался совсем один.

Небо оловянной чашей нависло над молчаливой равниной. До сумерек было еще далеко, и трава белела от изморози. Бледное зимнее солнце рисовало длинные тени связанных перекрытиями камней. Мне вспомнился тот стоячий камень и белая изморозь, и бык, и кровь, и молодая улыбка прекрасного бога. Я опустил взгляд на король-камень. Мне было известно, что в могилу его опустили с мечом в руке. И я сказал ему:

— Мы вернемся сюда, вернемся вдвоем в день зимнего солнцестояния.

Затем, оставляя его в одиночестве, я взобрался на коня и направился в Эймсбери.

2

Новости об Утере прибыли в декабре: он оставил Лондон и отправился на рождество в Винчестер. Я послал ему письмо, оставшееся без ответа, и снова вместе с Кадалем выехал туда, где среди равнины одиноко стоял скованный морозом Хоровод Великанов. Было это двадцатого декабря.

В низине сразу за Хороводом мы привязали коней, потом развели огонь. Я опасался, что ночь может выдаться облачной, но она была холодной и ясной, с усыпавшими небосвод роями звезд, напоминавших пылинки в столбе лунного света.

— Поспи немного, если сможешь уснуть на таком холоде, — предложил Кадаль. — Я разбужу тебя перед рассветом. А почему ты уверен, что он приедет?

И потом, не дождавшись от меня ответа:

— Ну, ты ведь маг, тебе и знать. Слушай, если уж эта твоя магия не помогает спокойно спать, накинул бы на себя еще один плащ. Я разбужу тебя вовремя, так что не мучай себя.

Я так и сделал, завернулся в двухслойную шерстяную ткань и лег у огня, подложив под голову седло. Я скорее дремал, чем спал, и различал едва слышные шорохи ночи на фоне невероятной тишины равнины: гудение и потрескивание огня, шорох подброшенных Кадалем дров, ритмичный звук, с которым щипали траву пасущиеся поблизости кони, крик вылетевшей на ночную охоту совы. И потом, перед самым рассветом, тот звук, которого я ждал: непрерывный гул земли под головой, говорящий о приближении скачущих лошадей.

Я сел. Кадаль, с затуманенными глазами, мрачно произнес:

— По-моему, у тебя есть еще часок.

— Не обращай внимания. Я поспал. Приложи ухо к земле и скажи мне, что слышишь.

Он наклонился и стал вслушиваться — ударов пять пульса, затем вскочил и бросился к нашим коням. В те дни люди не мешкали, заслышав в ночи приближение всадников.

Я остановил его.

— Все в порядке. Это Утер. Как ты считаешь, сколько у них коней?

— Двадцать, а может тридцать. А ты уверен?

— Совершенно уверен. А теперь седлай коней и будь при них. Я пойду внутрь.

Это был тот час между ночью и утром, когда воздух недвижен. Всадники приближались галопом. Казалось, стуком копыт их коней полнится вся замерзшая равнина. Луна скрылась. Я в ожидании стоял у того камня.

Утер оставил отряд неподалеку и выехал вперед всего с одним сопровождающим. Вряд ли они заметили меня, хотя должны были увидеть отсветы гаснущего костра Кадаля в низине. Ночь была светлой даже от звезд, поэтому они ехали без факелов и неплохо видели в темноте; оба всадника легким галопом направились прямиком к внешнему кругу камней Хоровода, и поначалу я подумал, что они верхом въедут внутрь. Однако, чуть не доезжая до камней, кони, хрустя изморозью и скользя по ней, остановили свой бег, и король выпрыгнул из седла. Я услышал звон, когда он бросил поводья спутнику. «Не давай ему застаиваться», — донеслось до меня, и затем он приблизился — быстро шагающая тень среди гигантских теней Хоровода.

— Мерлин?

— Милорд?

— Странное время ты выбрал. Так уж нужно было встречаться среди ночи?

Он был совершенно бодр и ничуть не любезнее обычного. Но все-таки он явился. Я ответил:

— Тебе угодно было увидеть, что сделано здесь мной, а сегодня как раз та ночь, когда я смогу показать это. Я благодарю тебя за приезд.

— Показать мне что? Видение? Что, опять какое-то твое наваждение? Предупреждаю тебя…

— Нет. Здесь ничего подобного нет, по крайней мере сейчас. Но есть нечто иное, и я хочу, чтобы ты это увидел, а увидеть это можно лишь сегодняшней ночью. Для этого нам, боюсь, придется еще немного подождать.

— Долго? Холодно…

— Не очень долго, милорд. До рассвета.

Он остановился у король-камня, по другую сторону от меня, и при неверном свете звезд я увидел, что он смотрит на камень, склонив голову и потирая подбородок.

— Когда ты впервые остался на ночь у этого камня, то, говорят, тебя посещали видения. А теперь мне рассказали в Винчестере, что когда он лежал при смерти, то разговаривал с тобой, будто ты находился в спальных покоях и стоял в изножье его кровати. Это правда?