Ванька-ротный - Александр Шумилин

Мне снова в голову приходит мысль, что немцы и здесь на дороге могут выставить мины, чтобы оградить свои тылы от непрошеных гостей. |На дороге можно сделать засаду, встретить нас прицельным огнём, как это случилось у всех на глазах с полковыми разведчиками при подходе к станции.| Щемящее чувство опасности всегда бывает острее в начале пути. Главное не попасть врасплох, когда идёшь впереди.

Но потом, когда разойдёшься, привыкнешь к дороге, — забудешь о минах, о немцах, о пулях и о засадах. Грянут первые выстрелы, тогда разберёшься, что тут к чему!

Высокий лес снова сомкнулся над заснеженной дорогой. Мы по-прежнему медленно вскидываем вверх коленки и, пошатываясь, месим ногами снежную крупу. Потом постепенно привыкаешь к пути, идёшь и ни о чём не думаешь.

Никто не удивился и не замедлил шаг, когда впереди показался просвет, где кончался лес, когда из-за снежного бугра показались крыши деревни.

Название деревни я знал и по карте не стал уточнять. Дорогу и деревню я держал по памяти безошибочно. Как она называется? Какая разница! Они здесь все похожи друг на друга.

Впереди эта, за ней ещё одна. А там, дальше, ещё и ещё. Разве знаешь заранее, где тебе придётся замертво ткнуться в снег и хлебнуть своей собственной крови?

Маршрут по компасу я выдержал точно, и открывать планшет просто не захотел.

Лес кончился. Лесная, засыпанная снегом дорога слилась с другой, расчищенной на всём своём пути. Здесь ездили немцы. Тут были следы солдатских сапог и саней, тяжелых колес и копыт лошадей. Видно, у немцев она была ходовая. Идти по ней легко и приятно. Мы прошли со старшиной несколько вперёд, подождали, пока рота выбралась из леса и стали подниматься медленно в гору. Поднимаемся выше, на бугре уже видны и крыши, и трубы, и стены домов, но ни встречных выстрелов, ни криков, ни людских голосов в деревне не слышно.

Справа, не доходя до деревни метрах в стах, стоят две брошенные в снегу молотилки. Всё это мелочи, и для описания войны они не так уж важны, хотя у меня они остались в памяти, как вехи войны, по ним я и вспоминаю эту деревню. Каждому запоминается что-то своё.

Солдаты роты растянулись вдоль дороги. Мы, голова роты, уже в двадцати шагах от крайних домов, а хвост роты где-то там внизу за поворотом дороги. Смотрю по сторонам и поглядываю вперёд. То видны были только белые крыши да трубы, а теперь показались стены и окна домов. Низкие, приземистые, утопшие в глубоком снегу, избы торчат на бугре.

Я, старшина и трое солдат подходим к крайней избе. На деревенской улице тихо и никакого движения.

Здесь наверху, на бугре, под открытым небом, где утонула в снежных сугробах деревня, полное безветрие и морозный воздух совсем недвижим. Кое-где, в трех-четырех избах топятся печи. Дым из труб поднимается вертикально вверх и стоит над трубами неподвижными столбами. Интересно смотреть! Дым забрался к небу и стоит не шелохнётся.

Смотрю вдоль деревни — у домов никого. Время не раннее, утро на день перевалило, а на улице ни немцев, ни мирных жителей не видать.

Обычно, когда немцы занимают деревню, у домов торчат часовые, вдоль улицы ходят парами патрули, на въезде в деревню стоят пулемёты. А тут тишина, полное безлюдье и сонный покой.

Сворачиваю с дороги, направляюсь к первой избе и подхожу к невысокому заснеженному крыльцу. До крыльца мне осталось сделать шагов десять, не более. Наружная дверь тихо скрипнула и открылась. На пороге, в тёмном пространстве двери появился немец с заспанным лицом. Всё случилось так быстро и неожиданно, что я замер на месте и как будто остолбенел. Немец вывалил из душной избы на свежий воздух и по всему было видно, что он только поднялся со сна. Он не успел даже раскрыть глаза, когда оказался на крыльце перед дверью.

Ничего не видя перед собой, он явился из темноты и от яркого света ещё больше зажмурился. Вот он широко расставил ноги на крыльце, нашёл для тела устойчивое положение, сжал кулаки, оттопырил большие пальцы и ловко поддел ими свои подтяжки. Растянув резинки в стороны, и не открывая глаз, он аппетитно зевнул и даже поморщился.

Он с удовольствием покрутил головой вокруг шеи, широко раскрытой пастью втянул в себя воздух, растопырил пальцы рук и стал растягивать подтяжки в разные стороны. Неподвижно постояв несколько секунд, он улыбнулся сам себе, тряхнул головой и резко отпустил натянутые резинки. Подтяжки с силой и громко хлестнули его по бокам. Широко позёвывая и прикрывая рот ладонью, как бы боясь, что в рот может влететь сонная муха, он как бы нехотя и с большим усилием приоткрыл один глаз. Улыбка мгновенно исчезла с его лица, лицо и тело дернулись судорогой. Перед ним в десятке шагов, как непостижимое явление, стояли живые вооруженные русские.

В тот же миг лицо его исказилось страшной гримасой, подернулись рот и глаза, к горлу подкатил комок страха и ужаса. Через секунду он всё же сумел сделать над собой усилие, последовал глубокий вздох и он неистово завопил. Подпрыгнув сразу двумя ногами на месте, он в один мах перевернулся к двери лицом, нырнул в темноту и исчез внутри избы на наших глазах.

Трое солдат, я, старшина и мой ординарец стояли перед крыльцом и не шевелились. Мы не ожидали ничего подобного увидеть и, как завороженные, оцепенело смотрели в пустое тёмное пространство открытой двери. И только когда он исчез, когда его крик послышался снова внутри, мы очнулись и огляделись кругом. Картина явления немца была поразительна!

Я глубоко вздохнул, что-то буркнул себе под нос и услышал, как вдоль деревни захлопали выстрелы. Стреляли немцы, наши молчали.

Немцы в деревне занимали всего несколько домов. Услышав отчаянный крик своего собрата, они побросали всё в панике и бежали из домов. Они бежали, кто в чём был. Они бежали огородами и задними дворами. Через некоторое время они собрались на конце деревни у крайней избы. Страх одолел их. Что они могли сделать?

В последнем доме у них находился 50-мм миномёт. Они быстро установили его и пытались огнём отсечь половину деревни. Казалось, что на какое-то время они сумели нас остановить и прийти в себя|, что они вот-вот забросают нас минами|. Но мин у них оказалось немного. Один зарядный ящик, наполненный с двух сторон.

С перепугу они выпустили его сразу и через минуту мы почувствовали, что им нечем стрелять.

Несколько мин всё же рванули около нас. Старшине вырвало клок на боку полушубка. Осколок чиркнул по поверхности, но тело не задел. А солдату осколок рикошетом ударил по каске. Удар был сильный, так что тот замотал головой.

— Давай вперёд! — крикнул я.

— Они будут бить по краю деревни!