Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - Валерио Массимо Манфреди

жалованья морякам флота и всего прочего.

– Но как ты этого добился? – спросил Кратер.

– Разумеется, я не сидел сложа руки в ожидании, пока мы высадимся в Азии, – ответил секретарь. – Я уже давно вел переговоры с этим городом. Еще с тех пор, когда, – он склонил голову, – был жив царь Филипп.

При этих словах все в шатре затихли, словно между собравшимися поселился дух великого монарха, на вершине своей славы павшего от кинжала убийцы.

– Ладно, – заключил Александр. – Так или иначе, это не меняет наших планов. Завтра мы двинемся вглубь. Пойдем выкуривать льва из его логова.

Во всем изведанном мире ни у кого не было такой хорошей и точной карты, как у Мемнона Родосского. Говорили, будто эта карта явилась результатом тысячелетнего опыта мореплавателей с его родного острова и была создана искусством некоего картографа, личность которого держалась в тайне.

Греческий наемный полководец разложил карту на столе, придавил ее края подсвечниками, потом взял из ящика с играми одну шашку и положил на точку между Троадой и Фригией.

– В данный момент Александр находится примерно здесь.

Вокруг стола собрались все члены высшего командования персов, все в военных доспехах, в штанах и сапогах: Арзамен, правитель Памфилии, Арсит, правитель Фригии, кроме того, Реомитр, командующий бактрийской конницей, Росак и верховный командующий, сатрап Лидии и Ионии Спифридат – огромный смуглый иранец с глубоко посаженными черными глазами, председательствующий на совете.

– Что посоветуешь? – спросил грека последний.

Мемнон оторвал глаза от географической карты. Это был человек лет сорока, с проседью на висках, с мускулистыми руками и тщательно ухоженной бородкой, подправленной при помощи бритвы, отчего он напоминал одного из персонажей, изображаемых греческими художниками на барельефах и вазах.

– Каковы известия из Суз? – спросил грек.

– Пока никаких. Но еще пару месяцев ждать существенных подкреплений не следует: расстояния огромные, а времени для набора войск требуется немало.

– Значит, мы можем рассчитывать лишь на свои силы.

– По сути дела, да, – подтвердил Спифридат.

– Числом мы уступаем.

– Не много.

– В данной ситуации мы уступаем существенно. У македонцев грозные боевые порядки, самые лучшие. Они разбивали в чистом поле войска всех типов и всех народов.

– И следовательно?

– Александр старается спровоцировать нас, но, я думаю, нам лучше избежать лобового столкновения. Вот мой план: запустить вокруг него большое число конных дозоров, чтобы они постоянно сообщали о его передвижениях, заслать шпионов, чтобы докладывали нам о его намерениях. И отступать перед ним, оставляя за собой выжженную землю, чтобы врагу не доставалось ни зернышка, ни единого источника пресной воды. Нашим подвижным конным отрядам – непрерывно совершать наскоки на небольшие контингенты, которые Александр будет отправлять на поиски провизии и фуража для коней. Измотав противника голодом и лишениями, мы атакуем его всеми нашими силами, а тем временем наш морской экспедиционный корпус высадит войско на территории Македонии.

Спифридат долго и задумчиво смотрел на карту Мемнона, проводя рукой по густой курчавой бороде, потом обернулся и направился на выходящий к полям балкон.

Долина Зелеи была чудесна: из окружавшего дворец сада поднимался горьковатый аромат цветущего боярышника, сладко и изысканно благоухали жасмин и лилии, на весеннем солнце сверкали белоснежные кроны цветущих черешен и персиков – растений, достойных богов и произраставших в их парадизе.

Сатрап посмотрел на леса, покрывавшие склоны гор, на дворцы и сады других персидских вельмож, собравшихся у него за спиной вокруг стола, и представил, как Мемнон сожжет все эти чудеса, вообразил это изумрудное море пустыней углей и дымящейся золы. Он резко повернулся и сказал:

– Нет!

– Но, господин, – возразил Мемнон, приблизившись, – хорошо ли ты оценил мой план? Я помню, что…

– Это невозможно, – оборвал его сатрап. – Мы не можем уничтожить наши сады, поля и дворцы и бежать. Прежде всего, мы так не воюем. А кроме того, безумие самим же навлекать на собственные земли напасти более тяжкие, чем те, что сможет нанести враг. Нет. Мы встретим его и прогоним. Этот Александр – всего лишь дерзкий мальчишка, заслуживающий сурового урока.

– Прошу тебя учесть, – настаивал Мемнон, – что мой дом и мои владения тоже находятся здесь и я готов пожертвовать всем ради победы.

– Твоя честность не вызывает сомнений, – ответил Спифридат. – Я говорю лишь, что твой план неприемлем. Повторяю: встретим македонцев и прогоним их. – Он повернулся к прочим военачальникам. – С этого момента держать все имеющиеся войска в полной боевой готовности. Вам надлежит призвать под наши знамена всех, до последнего человека. У нас не так много времени.

Мемнон покачал головой:

– Это ошибка, и вы это сами увидите. Но боюсь, что слишком поздно.

– Не будь таким пессимистом, – сказал перс. – Мы найдем выгодную позицию, чтобы встретить его.

– То есть?

Опершись на левую руку, Спифридат склонился над столом и начал водить по карте пальцем правой. Его палец остановился у голубой извилистой полоски, обозначавшей реку, что бежала на север, во внутреннее море – Пропонтиду[24].

– Скажем, здесь.

– На Гранике?

Спифридат кивнул:

– Тебе знакома эта местность?

– Более или менее.

– А я знаю ее как свои пять пальцев, поскольку не раз бывал там на охоте. Река в этом месте имеет крутые и глинистые берега. Труднодоступные, если не сказать непроходимые, для конницы и почти неприступные для тяжелой пехоты. Мы прогоним их, и в тот же день все вы получите приглашение на пир, сюда, в мой Зелейский дворец, чтобы отпраздновать нашу победу.

Глава 3

Когда на землю опустилась ночь, Мемнон вернулся в свой дворец на вершине холма – величественное строение в восточном стиле, окруженное парком с деревьями всевозможных видов; тут же было обширное поместье с постройками, возделанными пшеничными полями, оливковыми рощами и фруктовыми садами.

Много лет он жил среди персов как перс и был женат на знатной персиянке Барсине, дочери сатрапа Артабаза, женщине невероятной красоты. Смуглая, с длинными черными волнистыми волосами, она была изящна, как серна с высокогорья.

Его дети – два сына, один пятнадцати, а другой одиннадцати лет, – совершенно свободно говорили на языках отца и матери и были воспитаны в обеих культурах. Как персидские юноши они привыкли никогда, ни по какой причине не лгать, упражнялись в стрельбе из лука и верховой езде; как греческие юноши – исповедовали культ мужества и воинской доблести, знали поэмы Гомера, трагедии Софокла и Еврипида и теории ионийских философов. У них была смугловатая кожа и черные волосы, унаследованные от матери, мускулистые фигуры и зеленые глаза – от отца. Старший носил греческое имя – Этеокл, а младший персидское – Фраат.

Вилла возвышалась посреди иранского сада, возделанного и