Львы Сицилии. Закат империи - Стефания Аучи

class="v">Как холодна ручонка!

Согреть ее дозвольте.

Искать тот ключ что толку? Во мраке не найти.

Но ночь, на счастье, лунная,

и месяц к нам так близок…[18]

Пуччини играет, поет, и воздух, благоухающий ванилью и чаем, ловит ноты, словно хочет их задержать. Наконец маэстро с раскрасневшимся от волнения лицом останавливается, задержав пальцы на клавишах.

Встает под взрыв аплодисментов и кланяется в сторону Франки.

– Счастлив был сыграть вам фрагмент моей следующей оперы. Вспоминая этот момент, мне будет легче дописать ее до конца.

Франка краснеет, а Иньяцио велит принести шампанского, выпить «за будущий успех маэстро Пуччини, который, как он надеется, вернется в Палермо, и премьера состоится здесь!». Мужчины кивают в знак согласия, а женщины вздыхают, мол, да, музыка и правда божественна.

Но Пуччини после тоста снова подходит к Франке.

– Вы восхитительны. Благодарю вас за такой неожиданный подарок, – произносит она взволнованно.

Вместо ответа Пуччини берет обе ее руки и подносит к губам. Взгляды присутствующих становятся хищными, шепот – язвительным: «Не слишком ли она фамильярничает с этим человеком? Неужели она думает, ей все дозволено?».

– Благодарю вашу семью за то, что открыли мне двери в вашу чудесную обитель, – отвечает он. – И спасибо вам, синьора. Внутри вас горит поразительный свет, драгоценный. Надеюсь, он останется с вами навсегда.

Франка улыбается, но ее глаза на краткий миг увлажняются слезами.

Единственный, кто это замечает, – ее золовка Джулия.

* * *

В этот пасмурный день кажется, будто палаццо Бутера, особняк Ланца ди Трабиа, стоит, прислонившись к городской стене, рядом с воротами Порта-Феличе. Здешний зимний сад смотрит на море стального цвета, в котором отражаются серые тучи, столь необычные для начала мая. В воздухе витает аромат сухих листьев, влажной земли и распускающихся цветов. Расположившись в плетеных креслах среди лимонных деревьев и карликовых бананов в горшках, Франка и Джулия могут спокойно поговорить, пока дети Джулии и Винченцо играют поблизости, под присмотром внимательных гувернанток.

– Так что? Зачем ты хотела меня видеть?

Франка сжимает ручку чашки из севрского фарфора, украшенную гербом ди Трабиа. Мысленно спрашивает себя, когда Джулия, эта молодая женщина, посылавшая ей дружеские записки, как только Франка стала частью семьи, успела так измениться, так почерстветь. Но Джулию нельзя осуждать: напряженные отношения со свекровью и смерть малыша Бласко ее ожесточили. Ощутить глубину трагедии Франка может только теперь, когда сама стала матерью.

Где-то рядом, среди деревьев, раздается крик Винченцо, в ответ слышится смех Джузеппе, первенца Джулии. Топот детских ног, стук упавшего мяча. Непривычно осознавать, что эти дети, которым одиннадцать и пять лет соответственно, приходятся друг другу дядей и племянником.

Джулия слегка улыбается, впервые после прихода Франки, затем пристально осмотрит на невестку, как бы приглашая к разговору.

– Мне нужен твой совет, – произносит наконец Франка, – искренний, как от родной сестры.

Золовка удивленно поднимает брови, потом задерживает взгляд на руках Франки. Они дрожат.

Джулия забирает у нее чашку, ставит на стол, откидывается на спинку кресла.

– Почему ты дрожишь? – Она понижает голос: – Ты все еще переживаешь по мелочам, да? Боишься всеобщего осуждения?

Быстро заморгав, Франка удивленно кивает и опускает взгляд на свои пальцы в золотых кольцах.

– Я все думаю, когда же ты поймешь, что надо идти вперед? Пора выбираться из чистилища, в которое ты сама себя посадила.

Франка нервно сцепляет руки на коленях, голос у нее срывается:

– Не считай меня наивной. Иньяцио… Мне всегда казалось, что не я, а он будет в центре пересудов и сплетен. И я научилась не обращать на них внимания: в конце концов, он возвращается ко мне и любит только меня. А оказалось, осуждают именно меня. Я постоянно слышу какие-то замечании и шуточки, когда мы выходим в свет… Вчера вечером, например, у де Сета он до неприличия фривольно вел себя с хозяйкой дома. Я так унизительно себя чувствовала! Дома я тоже как в гостях, могу за весь день не сказать прислуге ни слова, в этом нет нужды: за указаниями все обращаются к твоей матери. Иногда кажется, что и горничные считают меня странной. Твоя мать, что правда, то правда, святая женщина, но она не дает мне и рта раскрыть.

Франка переполняется чувствами, как в половодье река. Из ее груди вырываются рыдания.

– Она всегда найдет в чем меня упрекнуть, и не она одна. Все они, весь город! То тихо говорю, то, наоборот, слишком громко, надеваю не те наряды… не то делаю, неправильно себя веду.

Джулия качает головой, по ее лицу пробегает выражение, которого Франка не понимает. Ее бровь вопросительно приподнимается.

– Ты слишком добрая, дорогая моя Франка. Слишком. Постарайся не обращать внимания на чужие слова, иначе тебя съедят и даже костей не оставят. И мою мать тоже не слушай.

Франка широко раскрывает свои зеленые глаза. Прямые слова Джулии звучат жестко, даже грубо.

– В самом деле? – спрашивает она, всхлипывая.

– Конечно. – Джулия встает, направляется к стеклянным дверям. – Думаешь, я не вижу, в каком ты состоянии?

Она не ждет невестку, и Франке приходится поспешить, чтобы догнать ее.

– Ты теперь донна Франка Флорио. Не смотри на мою овдовевшую мать, которая сейчас только и делает, что заказывает мессы за упокой души моего отца. Ты жена Иньяцио, главы семейства, и должна получать то, на что имеешь право, – первым делом ты вправе требовать уважения. – Она хватает Франку за руки, говорит прямо в лицо. – Когда я вышла замуж, отец внушил мне мысль, что никто никогда не смеет меня унижать. Я должна была уметь защищаться, иначе семья мужа подмяла бы меня под себя. А теперь я то же самое повторяю тебе. – Джулия устремляет на Франку напряженный взгляд. – Я люблю своего брата, но я знаю его: он совсем потерял голову, вокруг него крутится слишком много женщин. Он занят только собой и не понимает, что тебе трудно, что по его милости люди судачат о тебе. Я его знаю, он неплохой, но очень… поверхностный. Ему невдомек, как ты себя чувствуешь, потому что его не волнует, что именно о тебе говорят… Да, родная моя, я тоже знаю, что тебе перемывают косточки.

Джулия берет Франку за подбородок и приподнимает ее побледневшее от стыда лицо. Не обращая внимания на влажные от слез глаза, хватает ее за плечи и встряхивает.

– Послушай меня! Ты сама должна себя защитить. Я прекрасно знаю, что про нас, женщин Флорио, говорят в свете. Что мы проматываем огромное состояние на наряды и драгоценности, что сильными нас