Не жизнь, а роман! - Юлия Викторовна Меллер

посмотрела на Леона, чтобы убедиться, что он не возражает, — Луция, устрой нашего гостя и предложи ему новую одежду. Ему предстоит ещё путь до дома.

Катерина поймала взгляд Люси, пристально посмотрела на неё и та незаметно кивнула. Как бы то ни было, посланца надо было отблагодарить, и мужчинам об этом знать ни к чему. Рано утром следующего дня управляющая сама проводила бывшего раба до ворот и тихонько вложила ему в руки мешочек с горсткой серебряных монет.

— Сеньора де Бланшфор ценит вашу честность, — пояснила она, — доброго пути.

Мужчина кивнул и, расправив плечи, отправился домой. Обещание выполнено, теперь остались только собственные тревоги: ждёт ли его дома хоть кто-нибудь!

Вскоре все обитатели замка знали, что сеньор находится в плену, и гадали, сколько пройдёт времени, прежде чем король сможет выкупить его. Дело это не простое. Нельзя вернуться в Париж, взять деньги и отправить их в Эдессу. Надо получить одобрение церкви, всё посчитать, отправить переговорщика, убедиться, что выкуп возможен, поторговаться и только тогда… в общем, дальше по обстоятельствам, и человеку, занятому налаживанием контактов, придётся не один раз съездить туда-сюда.

Леон выскреб все сбережения, высыпал ценности на стол и, не отводя глаз, смотрел на жалкую кучку мелочёвки. Строительство опустошило казну, и надо было ехать к деду, просить денег. Старый Бланшфор был ещё грозен, но в замке всем заправлял дядя Ален, а он жадноват.

Мачеха была подавлена и пока не сказала своего слова. Она сильно сдала после отъезда отца. Для всех казалась прежней, но всё делала словно через силу, точно боясь впасть в грех уныния. Даже жила через силу, а последние события сильно угнетали её, и она перестала покидать стены замка, становясь затворницей.

Леон переживал за неё, не знал, что сделать, чтобы она снова улыбалась, как в первые дни, что он её встретил. Иногда пытался ей сказать, что угрозы и наветы соседей не страшны, что они отобьются, а в осаде их держать никому не под силу. Тем сеньорам, что не отправились в поход, не приходилось воевать. Один только гонор и никакого умения! Катрин не слушала, лишь грустно улыбалась и говорила, что всё понимает, что Леон может не волноваться, всё хорошо. Беда пришла, откуда не ждали или даже не так: боялись, что Бертран может быть ранен, убит, молились, чтобы этого не случилось, но о плене не подумали.

Ему надо ехать и выручать отца, но нельзя сейчас оставить замок! Быть может, вызвать сюда деда, а самому отправляться в Эдессу?

Леон даже скривился. Дед заклюёт Катрин и вылезет биться с теми, кто будет ему угрожать, веря в доблесть и забывая о небольшой численности защитников. Нет, он не может доверить ему мачеху, невесту и Люси. В дверь постучали, и вошла Катрин. Её взгляд скользнул по имеющейся наличности, и она улыбнулась:

— Ещё не так давно у нас с Бертом было чуть больше денег, чем эта кучка, но мы справились.

Катя вспомнила, как Бертран угнал корабль, потому что у него не хватало средств, чтобы полностью оплатить его, а потом, переволновавшись, продал весь вверенный ему товар в первый же день, как прибыл на место. Торговля оказалась не его делом, но он всё же сумел разузнать многие тонкости, запоминал всё, что делали взятые им на борт купцы и после подобрал для торговых круизов подходящих людей, проинструктировал их, как опытный делец и благословил. С тех пор почти ни одной неудачи.

— Мадам, я не знаю, что мне делать, — с горечью ухмыльнулся Леон.

— Потому что вам, мой милый друг, ничего не надо делать. Через две недели прибудет наш корабль в Ла-Рошель, и на нём я отправлюсь в Иерусалимское королевство. Думаю, там мы с пилотом (человек прокладывающий маршрут) уже сориентируемся, где остановиться, чтобы удобнее было добраться поближе к Эдессе.

— Вам нужна Латакия. Этот город принадлежит христианам, и он ближе всего к Эдессе, а лучше идти проверенным путём. Сначала держать направление на Константинополь, а там рядом Никея, ну и пешком до Эдессы, — внёс уточнения пасынок, — но я вас никуда не отпущу. Как можно женщине ехать в такую даль? Вы забыли, чем закончилась ваша попытка добраться до святых земель?

— Тогда я шла по суше, — выкрутилась Катя, — а сейчас на корабле. Я бы не рискнула повторять прошлый опыт, даже точно зная, какие города мне надо пересечь. Я понимаю, что это слишком опасно, тем более сейчас, когда на многих землях по пути неспокойно. Чудо, что посланец аги смог добраться до нас.

— Вы так разумно обо всём говорите, что я поддаюсь вашему обаянию… но нет.

— Леон, если я останусь, то вас вынудят лить кровь своих соседей. Они жадные дураки, но вам здесь жить, и не стоит ни с кем ссориться. Когда я уеду, у них не будет официального повода на вас нападать, а потом вернётся Берт и они не посмеют.

— Как бы я хотел, чтобы у меня была такая же репутация, как у отца, — молодой человек стукнул по столу кулаком.

— У вас складывается своя собственная репутация, — она накрыла его кулак своей рукой, — вы тоже с честью преодолеваете трудности, умело управляете людьми, обогащаете нашу казну.

Леон хмыкнул, посмотрев на жалкую кучку монет. Катерина отстранилась.

— Это ничего не значит. Все наши деньги вложены в товар и не стоит волноваться об этом. Единственный убыток, который предстоит пережить, это моя поездка за Бертом. Наш корабль уже дважды ходил к берегам Египта, поэтому, я думаю, мы не заплутаем, или пойдём за кораблями, везущими паломников в Иерусалим, а там пройдём вдоль побережья мимо Бейрута…

— Это наш город! — радостно воскликнул Леон. — Вы сможете остановиться и передохнуть там. У иерусалимского королевства обширные территории и в основном они тянутся вдоль побережья. Но вам нужна Латакия.

— Кое в чём вы разбираетесь лучше меня, — с уважением произнесла Катя. Ей хорошо была известна география, но история христианских походов и принадлежащих им земель в определённые промежутки времени прошла мимо неё.

Леон колебался. Всё его существо противилось тому, чтобы возложить на плечи женщины тяжкий груз освобождения отца, но Катрин не просто женщина, она сеньора. Она умеет властвовать, принимать решения и отвечать за них. Она учила его этому.

Он закрыл лицо руками и долго так сидел, потом поднял немного влажные и покрасневшие глаза и с трудом выдавил из себя слова:

— Я не могу вас отпустить. Всё во мне бунтует против этого решения. Я не должен. Вы берёте на себя неподъёмную