Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы - Максим Оськин

Главноуполномоченным по устройству беженцев был назначен член Государственного совета С. И. Зубчанинов; товарищами главно-уполномоченного — члены Государственной думы: от Екатеринославской губернии Г. В. Викторов и от Псковской губернии А. И. Зарин. Эти люди стояли во главе правительственной организации помощи беженцам «Северопомощь» вплоть до падения царизма.

Период поражений австро-венгерских войск фактически длился не более трех месяцев, к декабрю 1914 года фронт относительно стабилизировался по Карпатам, где всю зиму 1915 года и половину весны шли ожесточенные сражения. Русские же армии в кампании 1915 года терпели поражение за поражением по всему фронту, от Немана до Днестра. Вдобавок к пространственному фактору — еще и временной: Великое Отступление проходило с двадцатых чисел апреля по октябрь месяц. Пять месяцев, с мая по сентябрь включительно, стали тем периодом, в течение которого мирное население пограничных областей подверглось «великому переселению на восток» и репрессиям. Военный врач вспоминал: «Вошь давно поедает беженцев. Насильно прикованные к армии, беженцы не парятся, не моются, не купаются. Все спят вповалку, не раздеваясь. Многие таборы сделались рассадником вшивой заразы… Без веры в будущее, с покорным отчаянием в душе плетутся бабы и мужики, плетутся тощие лошади. На длинных веревках слабыми детскими ручонками тащат шестилетние ребятишки упирающихся коров… Среди беженцев свирепствует детская холера. Непогребенные трупики валяются на каждом шагу. Иногда их складывают в большие кучи…»[416]2

Безусловно, шедшие по пятам за русскими австрийцы также проводили репрессии — прежде всего против карпатских русинов. Но к чему российским властям следовало бороться с собственными лояльно настроенными к российской короне гражданами? Бесспорно, преследовалась военная целесообразность: насильственное выселение мужчин предполагало, что они не будут использованы австро-германцами на фронтовых работах (вряд ли можно полагать, что немецкое руководство намеревалось призывать в свою армию заведомо ненадежных русских поляков и литовцев). Однако на деле эта целесообразность обернулась гибелью, унижениями, горем, страданиями многих и многих тысяч людей. Очевидно, что в русской Ставке, где высшие чины нарочито кичились показной религиозностью (к примеру, обвешанный иконками штабной вагон Верховного главнокомандующего), в данном случае оценивали ситуацию по простой циничной формуле: «Лес рубят, щепки летят».

Как говорится: «Вы Бога обманули, генерал!» В применяемых мерах не было ни капли христианского сострадания, ни капли разумной целесообразности, ни дольки признания собственных ошибок и некомпетентности. В 1941 году сталинская Ставка также прикажет колхозникам сжигать собственные деревни, чтобы не давать немцам крыши над головой, нимало не задумываясь о том, что будет с детьми, женщинами и стариками, лишенными крова русской зимой. Ведь эти люди находились на оккупированной территории, а потому их можно было легко списывать в расход. Пользу они приносили не советской власти, сдавшей фашистам половину европейской части страны, а немцам, на которых вынуждены были работать. При этом, разумеется, ни во время войны, ни вплоть до падения большевистской власти никто не позаботился внятно объяснить гражданам СССР, как можно, имея 22 июня существенное превосходство в военной технике, сдать врагу половину европейской части страны. А в 1915 году техническое превосходство, напротив, имел противник, и сдали только нерусские территории: Польшу, Литву, Галицию.

Подчиняясь давлению военного командования, гражданские власти спешили исполнить все предписания не только «буква в букву», но и с превышением. Пресловутое чиновничье раболепие, так превосходно описанное А. П. Чеховым, давало столь уродливые всходы, что порой удивляло и самих авторов репрессивных проектов. Характерным примером является сухое чиновничье признание фактов выселения, данное в форме констатации самого что ни на есть обычного для войны явления. Канцеляристы генерал-губернаторства Галиции отмечали: «Согласно указанию главнокомандующего Юго-Западного фронта, отсутствие данных, изобличающих в шпионстве, не могло служить основанием к оставлению лиц, заподозренных в нем, в районе, даже близком к театру военных действий. Такие лица подлежали высылке во внутренние губернии России, под надзор полиции. В особенности же эта мера должна была применяться к лицам, принадлежащим к составу неприятельских войск. Ввиду его все лица, заподозренные в шпионстве, военным генерал губернатором высылались этапным порядком под надзор полиции: евреи — в Томскую губернию, поляки и русины — в Симбирскую, Уфимскую и Пермскую губернии, позднее все — в Енисейскую, без различия национальности. Прочие задержанные вместе с такими лицами или передавались в руки судебных властей, или высылались административным порядком также внутрь Империи».[417]

Обратим внимание — подвергшиеся насильственной эвакуации лица отправлялись не куда-нибудь, а в Сибирь. В то же время ближе к осени, когда откатывавшиеся под натиском врага фронты стали замирать, беженцев размещали в прифронтовых губерниях. Губернаторы собирали крестьянские подводы по всей губернии, после чего беженцы развозились по уездам. Единственное условие — на правом берегу Днепра «военное командование оседания беженцев не допускало».[418]

Вдобавок существовало еще и теоретическое обоснование данных мер. Следование тактике Отечественной войны 1812 года, превратно преподаваемой «верхами» и совершенно неправильно применяемой «низами», и озлобленность поражениями понудили русское военно-политическое руководство к насильственным мерам в отношении населения приграничной с фронтом полосы. Причем, надо сказать, весьма широкой полосы. То есть если озлобленность от поражений присуща войскам и властям любой страны без исключения (в той же Германии «шпионами» и «предателями» были «назначены» бельгийцы и французы оккупированных территорий), то в России подводилась еще и теоретическая база. Как будто бы не прошло сто лет и вновь вернулись наполеоновские времена. Даже генерал-квартирмейстер Ставки ген. Ю. Н. Данилов, который, правда, обвиняет в свершившемся исключительно начальника Штаба Верховного главнокомандующего ген. Н. Н. Янушкевича, всячески выгораживая самого великого князя Николая Николаевича, был вынужден констатировать: «Ясно, что легче было подвести под подозрение все инородческое население. Евреев, немцев, поляков или другие народности, чем выдвигать против того или другого отдельного лица какое-либо конкретное обвинение, которое еще нужно было доказать. На почве этой обстановки, создаваемой, к сожалению, каждой войной, возникало много печальных случаев и недоразумений».[419] «Много недоразумений» — это десятки и сотни тысяч насильственно выселяемых на восток людей.

Действующая армия есть чрезвычайно сложный организм, где зачастую взаимодействие ближнего тыла и фронта становится условным. В ходе наступательных операций кампании 1914 года войска справлялись сами с возникавшими проблемами. Но в 1915 году нехватка солдат на фронте привела к тому, что тыловые оборонительные рубежи, опираясь на которые, русское командование рассчитывало сдержать неприятельское наступление, стали строить мирные жители.

Под руководством военных инженеров оборонительные укрепления в тылах отступавших русских армий возводились усилиями местного населения и беженцев. Причем — всех полов. Внутриполитические мероприятия русской Ставки, объявившей насильственную эвакуацию мирного населения на восток Российской империи необходимым средством ведения войны, дали в руки военных властей десятки тысяч рабочих рук. Насильственно уводившиеся вслед за армией люди (дома сжигались, а имущество, которое нельзя было взять с собой, уничтожалось) точно так же насильственно отправлялись на строительство оборонительных рубежей, львиная доля которых так и не понадобилась отступавшим войскам. Труд этих людей являлся почти бесплатным, так как большая часть денег, что должна была выплачиваться за труд, присваивалась интендантскими чиновниками, а отказаться от работ было практически невозможно.

Распоряжением Верховного главнокомандующего на восток уводилось все мужское население в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет, из которых годные к работам люди должны были отправляться в распоряжение генералов Величко, Артамонова, Лебедева, занимавшихся фортификационными и дорожными инженерными работами. Современник так пишет о беженцах и населении прифронтовой полосы летом 1915 года: «Гонят всех, кого захватят на улицах, без различия пола и национальности — от пятнадцати до пятидесяти пяти лет, — в окопы. А чтобы не убежали, так ночью гонят в арестный, где спят и дети, и женщины, и мужчины вповалку. Утром выстраивают в ряд и гонят рыть траншеи».[420] Характерное сопоставление — выгоняемые на работы беженцы содержались в зданиях пенитенциарной системы. Чего и следовало, впрочем, ожидать.