Небесные ключи - Дара Богинска

восклицает Гвидо.

Она думает:

— Подчинись, — и поднимает острый подбородок. Сначала тихо. Потом гулкие залы её подземного королевства топит шелест крыльев. Сорвавшиеся с насестов летучие мыши складываются в древние письмена, в формы, в символы по воле её мысли, и Гвидо смотрит на это, разинув рот, потом Чонса моргает, и на их вскинутые лица льется кровь. Она захотела, чтобы мерзкие летучие грызуны разодрали себя в кровь — и те даже не сомневались, что это их собственная мысль.

Она думает громче:

— Подчинись!

И земля дрожит. Будь живы великаны, они бы вскинули ладони и вытолкнули Чонсу к небу, но великанов никогда не было на этих землях, лишь сказки, а дети небес — живые и настоящие, и они заполняют пещеры (ихор — шприц) беспокойным потоком клыков, изогнутых позвонков, шипов, зубов, жал, горящих внимательно и ярко глаз, прозрачных, как горный ручей.

Девушка поднимается на ноги. Гвидо затих в её ногах, готовый внимать приказу, но почему-то подсказывает ей шепотом:

— Ты можешь приказать им вернуться. Они больше не будут убивать невинных. Не будут жрать детей, не будут…

— Невинных не осталось, — думает Чонса, не размыкая губ, и голос её грохотом разбился о скалы. В этих словах ни грусти, ни мстительного шипения — лишь констатация факта.

Она касется полупрозрачного крыла ближайшей твари, и та жмется ей под плечо, как готовый играть щенок. Тепло. Покидаем мячик? Как его звали? Такое смешное имя.

Божественные дети были прекрасны. Те звуки, что они издавали, оказались осмысленным щебетом, но Чонса никак не могла разобрать, о чем они говорят, будто слышала свой же язык, но позабыла его звуки.

Ничего не осталось. Ни памяти, ни горя. Только знание: заразу надо вырвать с корнем. Она уже слишком глубоко пустила корни. Только ярость, такая мягкая, такая сочная, что, учуяв её, божественные посланцы защебетали.

— Подчинитесь, — думает она и обращает лицо на север.

И они на крыльях выносят её на свет из пещер. Перед ними — Бринмор. Земля злых людей, крепких цепей и ошибок. Её дом, принесший только горе. Чонса любуется горными пиками, далекими огоньками, дымом из чьего-то дома там, внизу, у Дарры. Химера по-кошачьи толкает её в локоть и подставляет крылатую спину. Чонса перебирает чешуйки кончиками пальцев и говорит:

— Сожрите всё. Убейте всех. Сравняйте всё отсюда до северных морей с землей.

Чонса улыбается и смотрит, как в небо поднимается воронка крыльев и клыков. Затем и малефика отрывается от земли. Совсем не страшно. И небольно. Она смеется, и смех катится с гор лавиной вместо с полчищами её голодных детей.

Небеса оказались так близко, стоило лишь отдаться безумию.