Моя профессия - Сергей Образцов

Но как только пароход прибывает в итальянский порт, Джим бежит. О его побеге кричит радиорупор на площади, и, если бы не помощь итальянского рабочего, его схватили бы полицейские.

Джим и Доллар добираются до Польши. Польский железнодорожник, узнав о цели путешествия двух друзей, отвлекает внимание жандарма и помогает мальчику и его собаке вскочить на площадку вагона товарного поезда, идущего к границе.

Наконец-то Джим и Доллар в Советском Союзе!

Из ошейника собаки Джим достает письма – приветствия советским детям от тех, кто помогал ему в его путешествии: от американского матроса, итальянского рабочего, польского железнодорожника. Появившийся перед ширмой актер читает эти письма по-английски, по-итальянски и по-польски и переводит их зрителям.

Спектакль окончен, и Джим, обращаясь в зрительный зал, говорит единственную фразу, которую он знает по-русски: «Да здравствует Эс-эс-эс-эр!»

Нашу незавершенную работу над пьесой «День рождения» я определил как эстафету ошибок, так как пьеса эта была родной сестрой многих пьес, родившихся от морганатического брака, в котором отец – заслуживающий всяческого уважения народный Петрушка, а мать – легкомысленная деклассированная интеллигентка, имя которой – ретроспективизм.

В какой-то степени пьеса «Джим и Доллар» была тоже принята по эстафете. Похожая и по теме и по сюжету кукольная пьеса Юрия Гауша «Негритенок Том» была еще в двадцать четвертом году поставлена в Ленинграде, а затем шла и в других городах.

Основная ошибка обеих пьес, как, впрочем, и многих других, принадлежавших другим авторам, была в разрыве между серьезностью политической темы (капитализм, безработица, угнетение колониальных народов) и примитивностью ее решения путем наслаивания эксцентрических детективных эпизодов.

Если бы сейчас я предложил такую пьесу к постановке, то при первом же чтении актерам она была бы забракована шумно и единогласно. Но тогда, в тридцать втором, она была шумно и единогласно одобрена.

Помимо недостатков самой пьесы было много неверного и в постановке этого спектакля.

Не знаю, то ли из-за слова «Америка», то ли из-за того, что не только в архитектуре, но и на сцене некоторых театров был в то время модным конструктивизм, но ширма нашего спектакля, обладая многими функциональными достоинствами, внешне оказалась лишенной художественного образа.

Совсем не удались и некоторые эпизоды пьесы. Например, не вышла сцена американских безработных. В ней сказалась неопытность и драматурга, и художника, и режиссера.

Драматург, представляя себе эту картину, безусловно, видел перед своими глазами не кукол, а живых людей. Художник не сумел, да и не мог в куклах, надевающихся на три пальца руки, преодолеть свойственную этим куклам нескладность и комичность. Режиссер, то есть я, не понимал, что нельзя соединить несоединимое. Серьезность и даже трагичность обстоятельств этой картины дискредитировались куклами, и, сколько мы ни бились, в конце концов от сцены безработных пришлось вовсе отказаться.

Сейчас, вспоминая этот спектакль, я вижу, что мы, во-первых, повторили в нем многие чужие ошибки, а во-вторых, и сами много ошибок сделали. Но по крайней мере три четверти из них мы тогда почему-то не замечали. Да и не только мы.

«Джим и Доллар» имел настоящий большой успех и был хорошо встречен прессой и общественностью Москвы, Ленинграда, Киева, Тифлиса и многих других городов.

Мы играли его четыре года подряд, показав пятьсот девятнадцать раз. И как бы я сейчас ни относился к ошибкам, совершенным театром в этой постановке, я не имею права только ругать ее. Это было бы несправедливым и нечестным по отношению к спектаклю, утвердившему за нами право называться театром.

Как ни полезна самокритичность, она не должна превращаться в восторженное самобичевание. И если необходимо разбираться в своих ошибках, то и в удачах разбираться тоже надо. Тем более, что внешняя удача нашей премьеры была налицо.

Почему же удача?

Объяснением служат те десятилетия, которые отделяют сегодняшний советский театр кукол от того, каким он был в тридцать втором году.

За это время кукольный театр прошел такой большой путь, что если я с сегодняшних позиций буду судить о качестве «Джима и Доллара» и давать ему оценку, то вряд ли он заслужит даже такой скромный балл, как три с минусом.

Но если представить себе, что было в этом спектакле нового для того времени, оценочный балл нужно повысить и поставить нашему спектаклю пять.

Качественно новое было во всех компонентах этого спектакля.

Прежде всего сама пьеса была много лучше большинства пьес, игравшихся тогда в кукольных театрах.

Каркас драматургического построения был точным, профессионально грамотным. Сюжет развивался непрерывно и логично.

Герои говорили не залихватским райком, а хорошей литературной прозой, причем рассчитанной на произнесение ее не человеком, а именно куклой. Каждая фраза была сжата, лаконична, без натуралистических психологизмов. Не было и характерных для того времени декларативных монологов. Диалоги выглядели не словесными пикировками, не болтовней, а рождались действием и действие рождали.

Удались автору и характеристики многих персонажей. Эти характеристики тоже не были декларативными, и образы персонажей создавались не словесными высказываниями, а главным образом поступками. Причем поступками, наглядно видимыми, решенными физическим поведением героев, что для театра кукол особенно важно. Вот почему даже такой бессловесный персонаж, как собака, оказался настоящей интересной ролью, так как поведение Доллара в каждой картине утверждало любовь его к Джиму и беззаветную, смелую и жертвенную дружбу.

Хорошо была написана и роль Джима. Здесь под словом «написана» я подразумеваю не только то, что Джим говорит, но и то, что он делает. Каждая фраза Джима идейно и тематически расширяла каждый его поступок, но никогда не была оторвана от него, а ведь любить героя зритель по-настоящему может только за поступки.

Джима зрители любили с первых же секунд его появления и желали ему удачи во всем. Они волновались за его судьбу, а волнение за судьбу любимого героя и есть тот основной стержень, на котором, как правило, держится восприятие спектакля. И если это волнение неослабно существует от начала спектакля до его конца, значит, драматургия автору удалась. Значит, удалось то, что Станиславский называет «сквозным действием».

Но удались автору не только образы двух основных героев, ведущих сюжет. Удались и эпизодические роли – боцман, дирижер джаза Том Томсон из Томпаго Томби, африканский плантатор, итальянские полицейские, жандарм. Автор сумел, сохранив реалистическую основу, придать этим образам черты эксцентрического комизма, а это и есть формула сатирического обобщения, чрезвычайно совпадающего с выразительными возможностями кукол.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});