Одиссея Варяга - Александр Чернов

За три дня два двадцатитонных орудия были практически вручную сняты со штыров, отделены от щитов, размонтированы на части и упакованы для погрузки на борт "Петербурга", к которому тем временем пришвартовался еще и громадный учебный корабль "Океан". Пока команда "Петербурга" занималась эквилибром с пушками, на него с "Океана" перебирались со своими нехитрыми пожитками прибывшие на учебном корабле тихоокеанцы-сверхсрочники. По серьезным выражениям лиц моряков можно было понять, что демьбельских настроений в их среде не было, что и не удивительно: потом именно они составили костяк команд спешно достраивающихся "Потемкина" и "Очакова".

Но часть "пассажиров" "Океана" на "Петербург" так и не попала. Некоторые, по специальности артиллеристы, были направлены на пароходы "Орел" и "Саратов", которым предстояло вскоре стать вспомогательными крейсерами. В завершении всей этой суматохи на причальной стенке остались четыре 45-ти калиберных шестидюймовки с боекомплектом, щитами, ЗИПом, а так же металлоконструкциями для подкреплений палубы и новых линий подачи, которые сгрузили с "Петербурга". Водворять их на канонерку предстояло силами ее экипажа, местного порта и прибывшей из Одессы бригады рабочих во главе с двумя инженерами.

Погрузка восьмидюймовых орудий заняла шесть часов, после чего русский пароход на всех парах понесся обратно в Одессу. Экономия на заказе дополнительных пушек обернулась потерей драгоценого во время войны времени и невозможностью нормально перевооружить остальные крейсера Владивостокского отряда. Попытка совместить в одном залпе орудия одного калибра, но разных систем, гарантированно привела бы к головной боли управляющего стрельбой артиллерийского офицера, но никак не к дополнительным попаданиям.

"Варяг" и "Рюрик" вместо современных скорострельных и дальнобойных орудий с длиной ствола в сорок пять калибров вынуждены были довольствоваться пушками прошлого поколения. "Россия" не получала дополнительных восьмидюймовок вообще. Единственным улучшением для них, и для остальных орудий системы Канэ, стали новые затворы, спешно заказанные Обуховскому заводу. С ними по крайней мере улучшалась скорострельность орудий, но дальность увеличить не было никакой возможности. Но и на их изготовление требовался еще минимум месяц.

Всю эту историю ни с того ни с сего вспомнил сейчас на борту "Лены" первый в мире оператор военной кинохроники Копаровский. Сам он услышал ее по пути через всю Россию от соседа по купе, лейтенанта-артиллериста со средиземноморским загаром, который и сопровождал орудия во Владивосток. На секунду отвлекшись, он чуть было не пропустил разворот "Богатыря" навстречу японцам, и удивленный возглас стоящего рядом командира корабля вернул его в реальность.

– Что, черт побери, они делают? – в голосе лейтенанта Рейна, казалось, звучала ревность, что кто-то может оказаться как бы не большим сорви-головой, чем он сам.

"Богатырь" тем временем, дождавшись очередного выстрела из пушки "Хасидате", рванулся на сближение. Творение германских инженеров под русским флагом неслось на противника по наиболее выгодному для него курсу – сближение с носа под острым углом. Этот маневр позволял "Богатырю" использовать всю артиллерию правого борта, но при этом выключал из боя почти все пушки японцев. Артиллеристы "Ицукусимы" не успели отрегагировать на неожиданный рывок русского крейсера, и очередной снаряд-переросток рухнул в воду далеко за кормой "Богатыря". Теперь четыре корабля неслись навстречу друг другу с суммарной скоростью почти в тридцать узлов. Каждую минуту расстояние между кораблями сокращалось на пол мили, и через две минуты расчеты японских 120-миллиметровок наконец-то дождались своей очереди принять участие в бою. Но еще через три минуты командиру идущей головной "Ицукусимы" стало ясно, что шесть японских 120-миллиметровок (БАМС! Визг осколков по броне рубки, столб зеленоватого дыма на носу, так – уже пять) – совершенно неадекватный ответ восьми русским шестидюймовкам. Он поднял сигнал "к повороту право на борт" и, не дожидаясь, когда следующие за ним корабли отрепетуют, что тот разобран, отдал приказ рулевому – "право на борт".

Через пять минут все три корабля легли на новый курс, и теперь могли вести огонь из шести орудий каждый. Однако Стемман, вполне резоно посчитав, что задача времено выполнена, и сам приказал отвернуть от противника. Действительно – японцы сейчас на курсе, который не приближает, а с каждой секундой отдаляет их от охраняемого транспорта, зачем терпеть огонь противника? На сближении и отходе "Богатырь" добился пяти попаданий – четыре в "Ицукусиму", одно в "Хасидате". Сам он получил два 120-миллиметровых снаряда. Итог вылазки – выиграно минимум сорок минут, "Ицукусима" потеряла еще одно орудие, другой снаряд, попавший в барбет, отрикошетил и разорвался на верхней палубе, красиво разбросав сложенные в середине корпуса шлюпки. Еще два разворотили ей борт в метре над ватерлинией. "Богатырь" отделался пробоиной в носу и взрывом на броне носовой башни.

Крупнокалиберные орудия "Сим" в который раз продемонстрировали свою полную несостоятельность – несмотря на сближение до двадцати пяти кабельтовых, их устаревшие механизмы наведения не смогли обеспечить захвата быстро перемещающегося крейсера. Не удивительно – они проектировались для поражения столь же древних и неторопливых китайских броненосцев, единственный выживший из которых сейчас тщетно пытался догнать отряд "Сим". Да и сами "Симы" были абсолютно неправильной платформой для столь крупных пушек – их трясло на скорости, валяло на на волне, валило в крен на циркуляции, да и просто вращение столь массивного орудия при наведении на цель, отстоящую от оси корабля более чем на два десятка градусов, вызывало легкий крен, что тоже не способствовало снайперской стрельбе.

"Богатырь", отбежав на полном ходу на полсотни кабельтовых, лег на другой галс, уравнял ход с японцами и прекратил огонь. Удивленный паузой в обстреле Катаока не мог даже представить, что русские решили посреди боя пробанить орудия правого борта и обеих башен. Поэтому перерыв в стрельбе "Богатыря" был отнесен на якобы полученные им серьезные повреждения, информация о чем и была занесена в рапорт о бое, а оттуда попала в японский официоз "Описание военных действий на море в 37 г. Мейдзи".

Наведя марафет на стволы орудий, "Богатырь" стал спокойно, размеренно и неторопливо опустошать погреба левого, до сих пор не стрелявшего борта. Определив пристрелкой расстояние до противника, крейсер снова развернулся и, увеличив скорость до максимальной, пошел на очередной заход. На этот раз Катаока приказал отвернуть заранее, надеять нашпиговать "Богатырь" 120-мм снарядами на сближении. Стемман на провокацию не поддался, и "Богатырь" отвернул практически одновременно с японцами. Выиграно еще полчаса, японцы отделались тремя попаданиями, русские получили один снаряд, все без серьезных повреждений.

В третью итерацию Катаока решил не отворачивать до последнего. Сблизившись на двадцать пять кабельтовых, Стемман понял, что на этот раз что-то пошло не так – японцы не сворачивали. Лезть самому на рожон было не резон, зато появлялась возможность сделать классический "кроссинг Т", что он и попытался сотворить, отвернув вправо. Катаока тоже желал боя на параллельных курсах, поэтому мгновенно отдал приказ сигнальщикам поднять сигнал "подготовиься к повороту влево". Сам он стоял на правом крыле мостика "Ицукусимы" и, не отрывая от глаз наведенного на "Богатырь" бинокля, ловил малейшее движение противника. При этот он с самурайской невозмутимостью не обращал внимание ни на выстрелы своих орудий, ни на взрывы русских снарядов. Увидев, что на новом курсе с "Богатыря" стреляют семь орудий (одна из установленных на верхней палубе пушек была повреждена осколками от близкого разрыва и сейчас экстренно ремонтировалась), а его отряд отвечает всего из пяти, он прокричал сигнальщикам и в рубку:

– Лево на борт, поднять сигнал к повороту все вдруг.

При этом на грохот очередного близкого попадания он, как и положено самураю, внимания не обратил, хотя от сотрясения его почти сбило с ног. К его удивлению, хотя "Мацусима" и "Хасидате" исполнительно отвернули влево, флагман упрямо шел по прямой. Опустив наконец бинокль, Катаока раздраженно прокричал в сторону рубки:

– Я сказал – влево!

Никакой вразумительной реакции на его приказ опять не последовало, как не последовало и уставного ответа. Оставив своего начальника штаба, Накамуру, наблюдать за "Богатырем", взбешенный Катаока обежал рубку и протиснулся внутрь через узкую, прикрытую бронеплитой дверь…

Внутри он увидел картину тотального разрушения – русский шестидюймовый снаряд попал в амбразуру. Вернее, он ударился о ее края, что закрутило и искорежило его настолько, что взыватель не сработал, но все же протиснулся внутрь. В принципе, старая броня рубки японского крейсера на такой дистанции не удержала бы русский снаряд, и попади он просто в переборку. Еще неизвестно, было бы это лучше или хуже – после пробития нормальной брони снаряд, скорее всего, взорвался бы. Но и просто череда рикошетов разваливающейся болванки весом в сорок килограмм на скорости почти в два Маха не оставила никому из находившихся в рубке ни малейших шансов остаться в строю. Да что там в строю, просто в живых остался только рулевой, лежащий сейчас без сознания, контуженый и со сломаными ногами под грудой тел и обломками рулевой колонки. Останки командира крейсера капитана первого ранга Нарта и вовсе были позже опознаны только по меткам на одежде. Руль, машинный телеграф, амбрюшоты и прочие приборы управления крейсером были заляпаны кровью и искорежены до состояния, абсолютно исключающего их дальнейшее использование. При этом "Ицукусима" продолжала идти на сближение с русским крейсером на максимальной для нее скорости, с каждой секундой отрываясь все дальше от своих систершипов, командиры которых недоумевали по поводу того, что именно задумал их флагман – попадание в рубку осталось незамеченым и на них.