Одиссея Варяга - Александр Чернов

"Черт, как про меня ведь говорит…", – пронеслось в голове Карпышева, – "если кто его и может понять на все сто, то это я".

– Хорошо, Сергей Владимирович, если вы уверены, что броненосный крейсер в линейном бою – это пока не для вас, то мы подыщем вам работенку по профилю. Вы японские порты хорошо знаете?

– Ну, на моей "Сунгари" приходилось хаживать в Нагасаки, Хакодате и в Йокогаму, а что собственно? Нам туда до конца войны путь заказан.

– Да мне надо, чтобы вы туда ночью тишком с десяк подарочков доставили, типа того, что "Сунгари" на части разнес… Ну, а по пути будете ловить японских купцов и проверять всех остальных, кто вам на дороге попадется…

Когда Капитонов вышел, Руднев облегченно перевел дух. Сам собой разрешился вопрос, который с недавних пор тяготил новоиспеченного контр-адмирала: царь отказался даже обсуждать вопрос о присвоении капитану парохода КВЖД звания капитана первого ранга Императорского флота. В телеграмме Вадика значилось: "Исключается в принципе, деньги, орден – представляй, но мостик корабля первого ранга – не реально. Только потому, что САМ о нас ВСЕ знает, не записал тебя в "Кащенко". Предельно, с учетом старых заслуг молодости по флотской службе, могут дать лейтенанта. Если устраивает, дальнейшее назначение в твоей компетенции. И с названием, увы, конфуз. "Кореец" утвержден, и то, в варианте "Память Корейца", а второй "гарибальдиец" назван "Витязем". Это он сам решил. И смысла давить по такому пустяку не вижу, по твоему "большому" списку еще и четверть не отработали! На сладкое – "Варяг" и "Память Корейца" удостоены части нести Георгиевский флаг!"

Петрович попросил тогда утвердить имя "Сунгари" для "Марьи Ивановны". Капитонов таким образом на мостике "Сунгари" остался. Обещание, пусть и не на все 100 процентов, но было исполнено.

Третьим крейсером-купцом69 стала "Оклахома", дошедшая наконец до Владивостока и реквизированная по решению призового суда за перевозку контрабанды. Командовать ей остался уже привыкший к пароходу мичман Бирилев с канонерки "Кореец". Впрочем – теперь уже лейтенант, дождь наград и повышений не обошел стороной и его. Каждый пароход получал по четыре старых шестидюймовки, последние вместе с расчетами были реквизированы из береговой обороны. Радости поручиков и нижних чинов из обслуги орудий не было предела – теперь у них тоже был шанс откусить свой кусок японского пирога, а не только завистливо смотреть на счастливых матросов с "Варяга" и "Памяти Корейца". Сухопутное начальство, после обещанной Рудневым доли в трофеях, тоже подозрительно быстро нашло лазейку в законодательстве и отпустило своих людей и орудия на охоту с благославлением. Орудия ставились на нос, корму и по одному на каждый борт. Кроме этого, каждый пароход получал по три семидесятипятимиллиметровки и по одному минному аппарату на каждый борт, орудия и минные аппараты с расчетами все одно снимались с крейсеров.

После проведенного в пожарном порядке переоборудования (все работы тут же, на месте, оплачивались наличными лично Рудневым из его доли "призовых", который брал долгие и нудные расчеты с казной на себя) крейсера были готовы к выходу в море через две недели. Задачи они получили, исходя из своих характеристик – быстрая "Лена" должна была сбегать к Цусимскому проливу, где ей вменялось в обязанность досматривать, арестовывать и топить все японские пароходы, особо акцентируясь на судах с военными грузами для армии в Корее. Медлительные "Оклахома", переименованная в "Обь", и "Мари-Анна", теперь "Сунгари", направлялись к тихоокеанскому побережью Японии. Кроме охоты за транспортами каждому из них были поставлены задачи по обстрелу побережья. Ну и на всякий случай они получили по дюжине мин с приказом вывалить их в водах японских портов, если предоставится шанс. Любой пароход, который можно было переооборудовать в еще один крейсер, подлежал отправке во Владивосток. То же относилось к угольщикам и судам с ценным грузом. Остальные японские и пойманные на контрабанде транспорта подлежали немедленному утоплению, как и рыболовецкие шхуны. Самодвижущиеся мины разрешалось использовать только при потоплении транспортов с военными грузами при отсутствии времени на закладку подрывных зарядов и против боевых кораблей японского флота, если от последних не удастся оторваться. За несколько дней до выхода крейсеров в море в Питер полетела шифровка Вадику – на будущих колебаниях акций страховых компаний тоже можно было попытаться сыграть. Каждый выход из Владивостока и возвращение вспомогательных крейсеров обратно их сопровождали все боеспособные крейсера отряда, пока это были "Россия", "Громобой" и "Богатырь", кроме того, они периодически и всегда неожиданно срывались Рудневым на учения в залив… "Варяг" все еще стоял в доке, а на "Рюрике" велись работы по переоборудованию.

Заодно это приучало и команды, и население города к тому, что крейсера ходят в море регулярно, непредсказуемо и это так же естественно, как восход и заход солнца. Помнится, еще британский адмирал Тови вспоминал, что во время второй мировой войны линкоры под его командованием выходили в море чаще, чем его эсминец во время первой. Так что резервы для более интенсивного использования флота были.

Кроме того, Руднев, памятуя о неслабой японской разведывательной сети в городе, посадил двоих жандармов потолковее на телеграфе. Он бы предпочел вообще прекратить всякое частное сообщение, но это было не в его власти. Уже через десять дней такой скрытой цензуры были выявлены адреса, в основном корейские, на которые торговцы слали запросы на товары в количестве, подозрительно совпадавшем с численностью ушедших в этот день из порта кораблей. Чтобы дезорганизовать японскую разведку и вызвать недоверие к шпионам, засевшим в городе, адмирал приказал периодически посылать на выявленные адреса телеграммы тем же шифром, беря количество кораблей с потолка. "В крайнем случае, – заявил он, – какому-нибудь китайцу придет на три-четыре швейных машинки больше, чем он просил. Невелика беда, а вот Камимуре мы нервы потреплем."

Следующий месяц стороннему наблюдателю могло бы показаться, что Руднев играет с японцами в пока еще не изобретенный пинг-пинг. Первый выход крейсеров в море прошел как по маслу – их там просто никто не ждал и ловить не собирался. "Сунгари" и "Обь" благополучно сходили к берегам Японии, вернувшись через три недели. В качестве трофея "Обь" привела небольшой, тысячи на три тонн, но достаточно быстроходный – четырнадцать узлов, угольщик, который убил двух зайцев – во Владивостоке появился еще один вспомогательный крейсер и лишние пятьсот тонн угля. Правда, уголь был местный, японских копей, но для отопления на стоянке вполне пригодный. "Сунгари" не так повезло – японская каботажная мелочь, попавшаяся ей, не стоила того, чтобы тащить ее во Владивосток, и была утоплена на месте. Кроме того, оба крейсера утопили с десяток рыболовных шхун и осмотрели четыре нейтральных парохода, на которых ничего предосудительного обнаружено не было. Изюминкой стали две дюжины мин, поставленых в двух банках, на траверзе Хакодате и на выходе из Сангарского пролива.

Все прибрежные воды Японии, с подачи Руднева, были объявлены русским МИДом зоной боевых действий в ответ на обстрел Владивостока и минирование акватории Порт-Артура. В ответ на протест британского Форейн Оффиса последовала нота, в которой Россия обещала прекратить мирование территориальных вод Японии, если Япония пообещает не загрязнять минами вод русских, на что японцы, естественно, пойти не могли.

Выход "Лены" был более коротким – всего неделю, но и более насыщенным. Она наткнулась на пару транспортов, перевозящих в Корею военные грузы. Увидев русский военно-морской флаг, капитаны транспортников рванули в разные стороны. Догнать удалось только один. На сигналы об остановке он не реагировал, холостые выстрелы так же были проигнорированы. Первая пара снарядов, легшая под носом у удирающего парохода, также его не остановила, пришлось открывать огонь на поражение. Тут-то и выяснилось, что для артиллеристов береговой обороны проведенных тренировок по стрельбе с корабля на ходу оказалось явно не достаточно. Несмотря на смеховорную дистацию в восемь-десять кабельтовых, сближаться ближе командир "Лены" капитан второго ранга Александр Янович Берлинский посчитал опасным, из пяти снарядов в цель в лучшем случае попадал один. В результате часовой канонады транспорт наконец остановился, окутаный паром из пробитого котла. Но когда от "Лены" к нему направился паровой катер с досмотровой партией, его встретили плотным ружейным огнем. Учитывая наступающие сумерки, слабое действие пятидюймовых снарядов по транспорту водоизмещением в 6000 тонн, оказанное сопротивление и подозрительно быстро приближающиеся дымы на горизонте, решили потратить на транспорт торпеду. Второй транспорт Берлинский преследовать не решился. После этого "Лена" без проблем оторвалась в темноте от появившейся на горизонте "Сумы". Теоретически, последняя имела преимущество в ходе в один, а по паспорту и в два узла. Но ее командир резонно предпочел вместо погони в темноте с неясным результатом заняться спасением личного состава перевозимого тонущим транспортом "Китано-Мару" пехотного батальона. В результате обстрела и утопления транспорта японская армия потеряла порядка полутора сотен человек, и все имущество полка, включая лошадей, а также часть артиллерийских парков пехотной дивизии с бекомплектом. Еще более полутысячи человек было принято на борт "Сумы", которая на максимальной скорости направилась к корейскому побережью, перегруженная спасенными солдатами. Засветившись в Корейском проливе, командир "Лены" предпочел не искушать судьбу и вернуться во Владивосток, что было признано правильным Рудневым на разборе полетов.