Кутузов - Лидия Ивченко

«Генерал Бонапарт, став первым консулом, обратился к прусскому королю со словами: „мы просим его оказать лишь одну услугу — примирить нас с Россией“». Перед Павлом I, по словам академика А. З. Манфреда, «открылись два возможных пути решения французской проблемы: соглашение с существующим французским правительством, с первым консулом Бонапартом, что означало сговор против Англии и Австрии, или же к традиционной и, с точки зрения Романовых, Габсбургов, Гогенцоллернов, принципиальной политике восстановления на французском троне „законной“ династии Бурбонов. <…> Павел I пришел к заключению, что государственные, стратегические интересы России должны быть поставлены выше отвлеченных принципов легитимизма»71. Заметим, замечательный исследователь несколько преувеличил приверженность коронованных особ Европы принципам легитимизма: самый консервативный представитель в монархической семье — Фридрих Вильгельм III еще в 1795 году заключил сепаратный Базельский мир с Францией. На «грани веков» войны «во имя принципов» (Наполеон) давно уже сменились соперничеством государств, а не доктрин. По мнению современного исследователя Э. Крейе, «скорее ситуация складывалась так, как если бы эгалитарная Франция, либеральная Англия, автократическая Россия, бюрократическая Пруссия и династическая Австрия, которые глубоко различались своим внутренним устройством, вовлеклись в бескомпромиссную борьбу за контроль над более слабыми государственными образованиями старой Европы и ее колониальными придатками»72. По мнению австрийских дипломатов, ответственной за разрушение баланса сил в Европе была не только революционная Франция. «Разумеется, территориальные захваты нужно было у Франции изъять, но и Англия сделала так много завоеваний, что мир может быть обеспечен только в том случае, если эта держава откажется от них…»73. Против Англии Бонапарт должен был воздвигнуть такой союз, который уничтожил бы и ее торговлю, и ее военный флот. Именно поэтому он и обратился к «рыцарю XVIII столетия» Павлу I. Объектом удара должна была стать, как выразился Наполеон, «жемчужина Британской империи» — Индия. «Неистовый корсиканец предложил и конкретный план совместных действий. Два контингента, французский и русский, общей численностью в семьдесят тысяч, начинают наступление с двух сторон. Россия движется на юг, чтобы атаковать англичан с Севера, а французы следуют на судах по Дунаю, Черному морю и высаживаются в районе Таганрога, откуда далее следуют через Царицын и Астрахань на судах по Каспию до Астрабада…» — пишет А. Н. Боханов74. Далее автор рассуждает: «Осуществление данного грандиозного международного проекта способно было в корне изменить расстановку международных сил, сведя роль Британии на уровень заурядной державы»75. 26 февраля 1801 года дано было неопровержимое доказательство, что Россия готовится нанести Англии удар. В газете «Санкт-Петербургские ведомости» появилась статья, где об этом говорилось почти открыто. С нашей точки зрения, Павел I, как всегда, поторопился, но Бонапарта это устраивало. Первый консул в указанное время был озабочен тем, как эвакуировать из Египта остатки своей армии, блокированной британцами. Перспектива англо-русских столкновений на берегах Инда устраивала его не только как отвлекающий маневр. Французский историк начала XX столетия так характеризовал восточную политику Наполеона: «…он не хотел допустить Россию к Средиземному морю и не был расположен делить с нею древний римский мир. Это составляло главную суть его восточной политики как до Тильзита, так и после него. <…> Всем известна знаменитая записка Талейрана из Страсбурга к Наполеону в октябре 1805 года: предугадывая положение Австрии, министр советовал императору заключить с нею прочный мир, представив ей условия, которые могли бы ею быть приняты. Австрию, изгнанную из Италии и Германии, достаточно было бы вознаградить на востоке, у нижнего Дуная; там она нашла бы для себя новое поприще и сделалась бы грозною соперницею России, двинув последнюю к Азии. Россия, в свою очередь, отодвинутая от Дуная и Босфора, была бы принуждена войти в глубь Азии и стала бы там страшной соперницей Англии на границах Индии»76. Таким образом, Павел I готов был добровольно сделать то, к чему Россию можно было принудить только силой: отказавшись от военного и политического наследия Петра и Екатерины Великих, уйти в Азию сражаться с англичанами на радость первому консулу! А. Н. Боханов, в отличие от современников, тем не менее восхищен военной предусмотрительностью Павла Петровича: «Не забыл Самодержец и о возможных английских атаках на территории России. Так как Балтика для англичан была закрыта — Дания и Швеция никогда бы не пропустили английские корабли, то самым уязвимым представлялось северное направление (выделено мной. — Л. И.). Потому Император отдал распоряжение об укреплении форпоста России на Белом море — Соловецкого монастыря»77. «Предусмотрительность» нашего государя закончилась плачевно для датчан: по весне в акваторию Балтики вошла британская эскадра, в состав которой входил отряд линейных кораблей под командованием знаменитого лорда Нельсона. Будущий победитель при Трафальгаре, в отличие от «предусмотрительного» Павла I, так оценил ситуацию с балтийскими флотами: «Я смотрю на Северную лигу, как на дерево, в котором Павел составляет ствол, а шведы и датчане — ветви. Если мне удастся добраться до ствола и срубить его, то ветви отпадут сами собою…» Однако Нельсон получил приказ сначала «срубить ветви»: Дания вышла из состава Северной лиги после того, как датский флот был разбит у Копенгагена, а в апреле корабли Нельсона уже стояли на рейде у Ревеля. После убийства Павла I его сын, по мнению А. Н. Боханова, вел себя неадекватно. «Однако рыдания прекратились очень быстро, и без всяких околичностей Александр I спросил: „Где казаки?“ Кто ему суфлировал? Кто наставлял спешно заняться этим делом?» — возмущенно вопрошает А. Н. Боханов. Думается, что это были взволнованные жители Северной столицы, которым не хотелось подвергнуться печальной участи датчан в то время, как предусмотрительность теперь уже бывшего императора учла все неожиданности в районе Соловецкого монастыря.

В то время как отношения с Англией балансировали на грани войны, произошло странное событие, в центре которого неожиданно оказался Михаил Илларионович, почти ежедневно бывавший при дворе. 18 декабря 1800 года в «Санкт-Петербургских ведомостях» (в немецкоязычном варианте) был напечатан дуэльный вызов в редакции самого Павла I и в переводе А. Коцебу. 4 января 1801 года (как говорится, с Новым годом!) этот текст был переиздан в «Гамбургском корреспонденте»: «Из Петербурга сообщают, что Император России, видя, что державы Европы не могут прийти к согласию, и желая прекратить войну, которая бушует уже 11 лет, намеревается предложить место, куда пригласить всех других властителей, чтобы сразиться с ними на турнире, имея при себе в качестве оруженосцев, судей и герольдов самых просвещенных министров и самых искусных генералов, таких как господа Тугут, Питт, Бернстроф; сам Он намеревается взять с собой генералов гр. Палена и Кутузова». Сам Август Коцебу вспоминал: «Дочитав, Павел залился хохотом, сотрясая занавески и чуть приседая». «Вскоре за российским Императором захохотала и Европа. <…> В придворных кругах это событие было расценено как очередной признак душевного слабоумия и опасный симптом болезни, грозящей, если уже не поразившей самодержца. Сумасшедший монарх бесконтролен и опасен. Иностранные послы слали депеши в свои столицы: „…император поврежден…“, „сумасшедший“, „маньяк“, „безумец“. Можно сказать, что общественное мнение было уже подготовлено к смене российского правителя»78. «После публикации в Гамбурге дуэльный демарш российского монарха немедленно перекочевал в зарубежные издания. „The Morning Chronicle“ 26 января отмечала: „Она (статья) очень явно намекает на безумие императора. <…> Создается впечатление, что министры Павла желают объявить о его безумии, чтобы подготовить общественное мнение к его смещению, которое, если статья является подлинной, полагаем, и должно скоро случиться, если это уже не произошло. <…> Интересы нации нельзя доверять тем, кто не способен контролировать собственное поведение. <…> На трон, вероятно, будет возведен его старший сын <…>“»79. После разъяснилось, по инициативе того же Павла I, что знаменитый картель был «всего лишь пьяной выходкой»! «Какой счастливой должна быть страна, где правит столь остроумный монарх!» — злословили в иностранной печати. Полная картина событий, свидетелем и участником которых был и Михаил Илларионович, предстает перед нами из письма графа П. А. Палена от 2 января 1801 года. 14 декабря при дворе состоялось торжество, «рождественское застолье». В Петербурге находился с визитом шведский король Густав IV Адольф, с которым велись переговоры как раз о создании Северной морской лиги, которая оказалась весьма недолговечной. Но в тот зимний день об этом и не думали. 14 декабря в эрмитажном театре состоялся спектакль «Гастон и Баярд» французского драматурга П. Л. де Беллуа. После спектакля Густаву Адольфу был дан прощальный ужин на 28 персон. Среди гостей находилась почти вся свита шведского короля; с российской стороны за столом присутствовали великие князья, граф Пален с супругой и М. И. Кутузов. Под впечатлением от спектакля, разгоряченный вином, император предложил разрешить европейскую войну серией поединков и указал на Кутузова и Палена, которые сидели за столом друг против друга, как на секундантов: «Вот мои секунданты!» Коцебу, как и Беллуа, был автором пьесы «Баярд», которую он издал через год после гибели Павла, а посвятил ее не кому иному, как М. И. Кутузову. «Текст посвящения гласил: „Славному полководцу и другу немецкой музы, Русскому императорскому генерал-аншефу, Столичному генерал-губернатору, Кавалеру Ордена Св. Андрея Первозванного и прочих, Господину графу Кутузову посвящается это историко-драма-тическое описание славного полководца давних времен, благодарным и глубоко уважающим автором“»80. Авторы исследования о необычной выходке «русского Гамлета» пришли к убедительному выводу: «Когда вся Европа смеялась над предложением Павла решить международные споры путем гамбургского поединка глав государств, Российский император говорил придворным: „Зачем гибнуть целым народам, когда может погибнуть всего один человек“. Придворные поняли совет буквально, и, сочтя правление Павла гибельным для страны, убили венценосца»81.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});