Венчание со страхом - Татьяна Степанова

Обезьяны на этот раз не проявили к ним никакого интереса. Чарли был занят тем, что поедал очищенный апельсин, Флора, как всегда, искала у себя в шерсти. Хамфри раскинулся в расслабленной позе на полу клетки. Перед ним Званцев остановился.

— Привет, старина, — поздоровался он. — Что, сыро? Они у нас куксятся в ненастную погоду, — пояснил он. — Настроение падает. Ничего, мы ему сейчас настроение немножко поднимем.

Он нажал на пульте какую-то кнопку. Раздался щелчок, потом негромкое жужжание. Хамфри вдруг с удивлением поднял голову, вытянул губы трубочкой. Из груди его вырвалось раскатистое «А-р-р-р». Затем он ударил ладонью в бетонный пол и вдруг разразился каким-то сатанинским хохотом. В чертах его лица, только что печальных и сосредоточенных, все самым странным образом изменилось: теперь они были преисполнены блаженства. Шимпанзе хохотал, кудахтал, упал вдруг на спину и начал кататься по полу словно в приливе дикой, всепоглощающей радости. Званцев снова что-то переключил. Смех оборвался. Послышалось глухое уханье. Обезьяна снова оказалась у прутьев. Теперь лик ее исказил оскал: точно разрезал на две части. Колосов не отрывал взгляда от кривых желтых клыков, словно загипнотизированный. Хамфри просунул сквозь прутья мускулистую руку, слабо перебирал пальцами, словно звал.

— Что, черт возьми, с ним происходит? — прошептал Никита.

— Резкая смена настроений, вы же видите. Несколько необычно, да? Непоследовательно. — Званцев опять что-то переключил.

Обезьяна вдруг сорвалась с места, бросилась к кормушке и начала жадно поедать что-то, запихивая пищу обеими лапами в рот. Глотала, беспрерывно озираясь: не отнял бы кто. Снова щелчок и жужжание — и Хамфри с визгом кинулся в противоположный угол клетки, забился туда, сжавшись в комок, и завыл, точно от смертного ужаса. Мощное тело его била дрожь.

— Я раздражаю нервные центры, расположенные в гипоталамической области его промежуточного мозга. — Званцев выключил устройство. Хамфри затих. Лапы его подергивались. Он всхлипывал и дышал, как раненый на поле боя. — Мы изучаем промежуточный мозг и его реакцию на различные раздражители. У Хамфри сейчас мною были задеты центры удовольствия, внимания, голода, страха. Хотите, покажу еще и агрессию?

— Нет, ради бога, не надо! — Колосов отвернулся. — Как вам это удается на расстоянии?

— В его мозг введены тончайшие электроды. Это не так уж и сложно. Нечто вроде «жучков» — специальное устройство, позволяющее проводить опыты с мозгом.

— Зачем же нужно так его мучить?

— Мучить? Но это работа, это научная работа. Это исследование. Мы наблюдаем и изучаем мозг примата, его реакцию — адекватную, неадекватную, нормальную, аномальную. Пытаемся выявить и некоторую патологию, ее причины. А главное — возможность воздействия на поведение животного, контроль за ним.

— И с центром памяти вы таким же образом экспериментируете?

— Да, — Званцев настороженно прищурился. — Я показал вам основное, естественно, это, так сказать, каркас всего. А мы занимаемся всей этой проблемой более подробно. Помните, тот наш разговор о Флоре? Так вот. Без подобных экспериментов понять то, что с ней происходит, невозможно. Сначала надо выявить весь механизм явления, установить закономерности, изучить…

— У нее тоже и у Чарли… — Колосов кивнул на клетки. — У них тоже «жучки» в мозгу?

— Нет, эту часть исследований мы ведем только на Хамфри. Он на нас не в обиде, молодчина. Ну, заслужил, заслужил, сейчас тебе станет лучше. — Званцев опять включил свой пульт, и Хамфри вдруг возбужденно запрыгал по клетке, радостно хихикая и подвывая, словно его снова переполнила радость. Никите показалось, что он слышит смех безумного.

Они вернулись к избушке. Званцев снова опустился на ступеньки, Колосов остался стоять.

— Вы добрый человек, Никита Михайлович. Мягкий, несмотря на род вашей службы, — Званцев смотрел на него снизу вверх. — Я догадываюсь, что кое-что вам было неприятно сейчас видеть. Но поверьте, это не издевательство над животным, не наше праздное бездушное любопытство. Это серьезная работа. На карту тут многое поставлено. Мозг антропоида и мозг человека во многом сходны. И тот, и другой требуют изучения, это азбучная истина. У познания же нет легкого пути. Видите ли, так уж заведено, что все в этом мире — от оружия до лекарств — сначала испытывается. Как — вопрос особый. Но нас должен интересовать только конечный результат.

— Кого это — нас, Олег?

— Вас, меня, ваших и моих детей. Им жить в мире после. Наверное, вам хочется, чтобы они были здоровыми, духовно развитыми, счастливыми. Полноценными, наконец?

— У меня нет детей.

— А у меня есть, — Званцев помрачнел. — Я вам никогда не говорил: я развелся с женой. А наша единственная дочь находится в спецбольнице. Церебральный паралич. Ей семь лет. Она не разговаривает и никогда меня не узнает. Дурная наследственность.

Колосов опустился рядом с ним на ступеньки.

— Как долго они живут? — спросил он после паузы.

— Обезьяны? Иногда два, иногда три года.

— А потом?

Званцев равнодушно пожал плечами.

— Потом обычно мы приобретаем новых. Как сейчас будем выходить из положения, понятия не имею. Средств у института нет.

— Вы видели в четверг Балашову?

Вопрос явно оказался неожиданным: Званцев вздрогнул.

— Да. Утром. Мы ведь приехали в институт рано. Кажется, в одиннадцать Нинель с Павловым Витей приехали из банка. Я с ними в вестибюле столкнулся.

— Вы с ней говорили?

— Ну да, как обычно, мы ведь давно не виделись. Я с весны отсюда практически не вылезаю. Она все же теперь мой начальник… Была, да… Говорили, о чем подчиненные говорят с теми, кто ими командует.

— Во сколько вы получили деньги?

— Около двенадцати, может, позже. Там была очередь.

— А потом?

— Потом я пошел в нашу лабораторию. Тоже, знаете ли, сто лет уже не заглядывал. К тому же мне там надо было пополнить кое-какие записи. Все равно делать было нечего: на электричку мы не успевали до перерыва.

— Да, перерыв этот… Где лаборатория располагается?

— На первом этаже.

— И наверх в музейные залы вы, значит, не поднимались?

— Зачем мне было туда подниматься? — В глазах Званцева мелькнула колючая искорка. И тут же погасла. — Между прочим, меня обо всем этом там, на месте, следователь прокуратуры спрашивал. Все есть в протоколе моего допроса.

«Спрашивал, да правды не узнал», — подумал Никита.

— Извините, мне надо работать. Я еще чем-то могу быть вам полезен, Никита Михайлович?

— Да нет, уже нет. Спасибо.

— А скажите, это правда, что Балашову убили нашим экспериментальным образцом? — спросил вдруг Званцев. — Мне Пухов и насчет бабы Симы что-то говорил, только я не понял.

— Калязину убили мустьерским рубилом, изготовленным в лаборатории вашего института. И других тоже.

— Других?! Кого?

— Совершено четыре зверских убийства, Олег.

— Так что же вы мне сразу не сказали?

— А что бы это изменило? Вам есть что сообщить по этому поводу?

— Нет.

— На нет и суда нет. Вас когда в прокуратуру вызывают?

— Понятия не имею. Следователь сказал, если потребуемся, он свяжется с Шуркой, с Ольгиным то есть.

— Следователю виднее. Не буду вас больше отвлекать от вашей интересной и сложной работы, Олег. Всего хорошего.

Колосов возвращался к воротам. И снова со стороны клеток донесся визг. Уже научившись различать голоса обезьян, Никита узнал голос Чарли — так истошно и жалобно мог голосить только этот малыш. И вдруг Колосов застыл на месте. Вспомнилось полузабытое уже замечание заведующего серпентарием Родзевича об этом самом Чарли, некогда нашкодившем в серпентарии: «Странно, что шимпанзе приблизился к змеям. Это аномально».

Никита медленно двинулся дальше. Ну хорошо, если резкие аномальные изменения в поведении одной обезьяны вызваны раздражением введенных в ее мозг электродов, то что вызывает аномалии в поведении другого животного, чей мозг свободен от этих вот «жучков»? Или я что-то тут не совсем понимаю, или… мне показали не все. А может, только сделали вид, что показывают? Вешали лапшу? Я же здесь как в темном лесу. Даже спросить не знаю о чем. Вот об меня и вытерли ноги.

Он отпер ворота и аккуратно и плотно прикрыл их за собой. Сел в машину. Не хотелось смотреть на свое лицо, мелькающее справа в боковом зеркале. Ладно, господа естествоиспытатели. ЛАДНО. НЕ ХОТИТЕ ПО ПРАВДЕ, БУДЕМ С ВАМИ ПО КРИВДЕ.

Он взглянул на небо. Тучи над головой напоминали грязные половые тряпки с неотжатой водой. Пожалуй, и тут сейчас ливанет.

Нет, в дождь такое не получится. Надо дождаться ясной погоды. Когда все будет далеко и отчетливо видно. Лишь бы спецтехника не подвела.

Глава 41

ОХОТА НА ПЕЩЕРНОГО МЕДВЕДЯ

В Новоспасское он вернулся во вторник. Сутки пришлось пропустить потому, что погода стояла ненастная, на вторник прогноз вроде бы обнадежил, хотя составить себе полное представление о грядущем дне было по-прежнему трудно.