«Долина смерти». Трагедия 2-й ударной армии - Изольда Иванова

Через сутки подошли к другой деревне. У болота обнаружили две ветряные мельницы. Поскребли жернова и наскребли (может быть, ложку на всех) муки с каменной пылью. Съели. Очередь идти в разведку моему командиру орудия, азербайджанцу, с командиром минометного взвода. Я им сказал: «Подползите к деревне кустами, понаблюдайте и действуйте по обстановке. В случае чего отходим к большому дереву» — оно маячило в километре от нас, справа впереди. Дал командиру орудия свой пистолет ТТ. Они пошли, но не кустами — так было дальше, а прямо по полю. Когда мы это заметили, было уже поздно: послышалась перестрелка и крики: «Двое, двое!» Видимо, их или застрелили, или поймали.

Немного подождав, мы пошли к высокому дереву. Боясь, что нас выдадут, ускорили, как могли, свой марш на запад. Остались мы вчетвером. Шли бездорожьем и безлюдными местами. Иногда выходили на тропы. Например, вышли на просеку, которая тянулась с востока на запад. На ней заметили свежие следы немецких сапог, направленные на запад. Значит, скоро не вернутся. По их следам мы прошли несколько километров, а потом свернули в болото.

Как-то, идя по тропе, я опять начал терять сознание. Бреду как слепой, голова пустая и никакой реакции. Шел самым последним. Болото, по нему проложены доски, как через реку. Впереди довольно высокий берег — метр или полтора. Никого нет. Пошли — обходить далеко. Вдруг в самом гиблом месте болота меня будто кто-то толкнул.

Поднимаю голову: на обрыве пять немцев с винтовками стоят. Я от своих, оказывается, отстал метров на 20, а они уже добрались до сравнительно сухого места и по болоту бегут влево от немцев. Немцы смотрят на меня, не стреляют. Мысль работает быстрее современной счетной машины. Я их оценил так: это тыловики, стрелять не умеют, в чистом в грязь не лягут. Мой автомат неисправен, если по ним и резану, всех не убью, а уж они в меня попадут. И решил не стрелять. Иду на них. Прошел гиблое место и рванул за своими. Немцы открыли огонь. Пули то слева, то справа, в основном — разрывные, то впереди, то сзади. Не попали. Ушел, только котелок пришлось бросить, а жаль. Болото большое, через два-три километра напали на клюкву. Ели до сумерек и чувствовали себя дня два много лучше. Потом подошли к верховью Луги — метров 6 шириной, но глубокой. Оказалось, что я лучше других плаваю, и мне пришлось переплывать туда и обратно раза три, чтобы перенести одежду и оружие. Тут я решился одну гранату израсходовать, чтобы оглушить рыбу. Нашли омуток, бросили, но кроме бурой торфяной грязи — ничего.

Вскоре встретили небольшую группу окруженцев, но не из нашей дивизии. Видать, начальство: выглядели куда лучше нас, наверное, было что поесть. Они еще сказали, что тех пятерых немцев ухлопали, подкравшись к ним сзади, когда они меня расстреливали, и кое-чем разжились. Нам ничего не дали из съестного, правда, одолжили котелок, чтобы хоть воды горячей попить. Потом котелок забрали и ушли. Больше мы их не видели.

Состояние наше ухудшалось. Боец, идущий рядом со мной, уже не мог нести винтовку, бросил, взял палку, чтобы опираться на нее. Мне тоже гранаты и автомат казались неимоверно тяжелыми, но решил твердо: последняя граната для себя.

Дошли до какой-то деревни и подползли с запада. Деревня длинная, вытянулась по бугру. Под бугром капустные рассадники, затем кусты, переходящие в лес. На окраинах деревни по часовому, больше никого не видно. Пролежали до ночи и пошли в деревню, в центр. На одном огороде вырвали две грядки луку. Подошли к надворным постройкам. Корова вздыхает, закрытая в хлеву на замке, а цепь от хлева тянется в дом. Забрались в сарай — спят на нашестах куры. Боец мне говорит: «Нужно взять их за головы, тогда они не закудахтают». По его команде он схватил две, и я две, одна вырвалась, но я ее снова придавил, а у бойца вышло без осечки.

Затем я решил зайти в самый захудалый дом, остальным велел оставаться на месте. Подошел к двери бесшумно, стучу осторожно — ни звука, но слышу — тихо заплакал ребенок. Тогда стучу настойчивее. Открывает дверь беззубая маленькая старушка, радостно улыбается. Думала — немцы, меня увидела и шепчет: «Уходи, уходи!» И дверь пытается закрыть, но я подсунул ногу. Спрашиваю: «Где немцы?» Показывает на свой чердак. Я ей: «Врешь. Сама в доме, а они на чердаке? Дай что-нибудь поесть, а то не уйду». Она отрезала кусок какой-то черной липкой массы из лебеды и, подавая, сказала: «Немцы напротив, в каменном доме». Схожу с крыльца и вижу: Каргинов со своим комбатом уже выходят на улицу и направляются к этому дому. Я успел их вернуть. Разделили хлеб, его досталось всего по кусочку, которые мы проглотили как мед. До чего же был хорош!

Смотрим, ульи стоят. Я немного был с пчелами знаком. У нас дома пчел держали. Расстелили с бойцом плащ-палатку, сбросили крышку. Сверху уже стоял магазин для сбора меда. Он пустой. Выбрасываем на землю рамку за рамкой, а гнездо с медом в плащ-палатку. Поднялся шум, часовые начали стрелять в разные стороны трассирующими пулями. Схватили палатку на плечо и обратно в лес.

Шли ручьем, чтобы собаки след не взяли, потом болотом, благо их в этих местах хватает. Выбрались на более или менее сухое место и начали есть, разделив одну курицу на всех. Была у нас одна 400-граммовая кружка, в которой по очереди варили и ели. Затем ели лук, макая его в мед.

Поспали и с рассветом пошли на юго-восток. Скоро наша топокарта кончилась. Прошли километра четыре. На пути поляна, справа река и луга. Если идти по берегу реки, то сократим расстояние, если лесом, то по дуге обогнем поляну. Пошли прямо — вышли на середину поляны. Впереди шел боец, опираясь на палку, за ним я и т. д. Вижу, в конце поляны люди и по опушке бежит другая группа людей, отрезая нас от леса. Деваться некуда. Быстро совещаемся: «Что делать?» Решили: даем последний «концерт». Я взвел автомат, Каргинов и его комбат — пистолеты, а у бойца только палка. Думали, подойдем, насколько подпустят, ударим по ним и прорвемся или погибнем. О плене не думали. Я уже стал плохо видеть. Иду, а в голове стучит: «стрелять — не стрелять?» Вроде не немцы, не кадровые. Одежонка нараспашку, форма нарушена. Вроде свои. Стрелять — не стрелять? Тут слева от нас бежит человек и кричит: «Здравствуйте, товарищи бойцы и командиры! Мы партизаны!»

Руки опустились, автомат на предохранитель. Зашли в кусты. Нас окружили, дружески расспрашивали. Мы рассказали о нашей трагедии. Командир сказал: «Мы видели много троп, идущих в тыл к немцам, и удивлялись, сколько партизанских отрядов заслали. Теперь все ясно». Спросил, как мы себя чувствуем, можем ли идти. Мы, конечно, ответили, что идти можем.

Партизаны рассказали, что их набирали в госпиталях, сформировывали отряды и засылали в тыл к немцам с определенным заданием, по выполнении которого они возвращались обратно. В районе Малой Вишеры отдыхали и снова шли на задание. Командир отряда проверил наши документы и показал свои. Сказал, что они подрывали Батецкую дорогу, немцы их окружили, рассеяли и остатки двух отрядов идут на Большую землю. От одного отряда чудом уцелел только один человек — его командир, родом из Одессы, а весь его отряд погиб.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});