Фальшивые лабиринты, или Иллюзия отражений - Сергей Трищенко

Утром нас ожидал приятный сюрприз: проснувшись, мы обнаружили, что наши копыта исчезли, а ног стало всего две, причем точно таких же, какие были раньше — в штанах и сапогах. Последние пришлись особенно кстати, как заявил сэр Жеральд, любовно подтягивая их.

— Слов нет: кентавром и передвигаться, и воевать сподручнее, — заявил он, подкручивая ус, — однако же звон шпор со звоном подков сравнить нельзя: шпоры звенят все время, а подковы — только на булыжной мостовой.

— Закажи чечеточные подковы,—посоветовал я ему,— будешь тогда всюду стэп выбивать. — А когда он удивленно посмотрел на меня, разъяснил, что некоторые танцоры-чечеточники имеют специальную обувь, чтобы отбивать чечетку на любых поверхностях. — То же самое можно сделать и с подковами, мне кажется, — пояснил я, — если имеется такое желание.

— Да ладно уж... — буркнул сэр Жеральд, сраженный моей эрудицией, обойдусь.

— По болоту ничего не выступишь, — сказал Юнис. — А ласты для стэпа бывают?

ПО БОЛОТУ

За ночь воды прибавилось. Если раньше болото представляло собой равнину, поросшую травой, сквозь которую проблескивала вода, то теперь оно предстало водной гладью, сквозь которую кое-где проглядывали пучки травы и отдельные моховые кочки.

— В самый раз воспользоваться лягушками, — многозначительно поднял брови сэр Жеральд, решив взять реванш за чечеточные подковы. А я и сам видел, что пора, просто он меня опять опередил.

— Вы совершенно правы, дражайший сэр, — заметил я, доставая из переметной сумы трех маленьких и с виду будто бы засохших лягушек. — Метать их всех вместе или каждый выберет свою?

— Каждый — свою! — судорожно влез Юнис, а сэр Жеральд пожал плечами.

— Мне все равно, — заявил он.

— Выбирайте, — протянул я ладонь.

Юнис выбрал синюю, сэр Жеральд — зеленую, а мне досталась коричневая.

— Синий — один из моих геральдических цветов, — пояснил Юнис, осторожно поглаживая лягушку.

— Бросайте! — скомандовал я, и мы дружно бросили лягушек в воду, вызвав синхронный всплеск.

Честно говоря, я боялся. Боялся того, что они настолько пересохли, что вряд ли развернутся даже в нормальных, а не то что в таких, которые могли бы служить ездовыми; боялся и того, что они уплывут, не увеличиваясь. Или увеличась — зачем оно им нужно, тащить нас? К тому же мне вчера показалось, что едва местные болотные лягушки начали свой концерт, наши вторили им из переметной сумы. Тогда я на всякий случай потуже перетянул горловину переметной сумы, накинув еще одну петлю, для верности.

Но лягушки выросли. Более того: у них на спинах оказались седла и стремена у меня — золотые, у сэра Жеральда — серебряные, а у Юниса — красные. Он недовольно поморщился — красный не относился к числу его геральдических цветов, но ничего не сказал: выбирал-то сам!

— Ну что, Гнедко, поехали? — сказал я, вдев ноги в стремена и тронув поводья, привязанные к передней луке седла.

— Поехали, Зеленушка! — подхватил сэр Жеральд, подмигивая мне и кивая на Юниса. Он уселся на лягушку, наклонился ко мне и прошептал: —-Интересно, как он ее назовет — Синяк?

Юнис задумался. Он ходил вокруг лягушки и делал вид, будто проверяет подпругу, стремена, уздечку... Наконец на что-то решился, просветлел лицом, взлетел в седло и радостно воскликнул:

— Поехали, Синица!

Мы с сэром Жеральдом рассмеялись, но то был удивленно-одобрительный смех, а вовсе не уничижительный и не злорадствующий: все-таки Юнис удачно вышел из сложившегося положения.

Скачек на лягушках, мне кажется, я бы не выдержал. Даже представить — и то страшно: как она взлетает в высоту на четыре-пять своих длин и одновременно летит вперед на пятнадцать-двадцать. А уж пережить такие прыжки, вероятно, можно только в специальном противоперегрузочном костюме, подобному тем, в которых летают пилоты сверхзвуковой авиации; да и то неизвестно, поможет он или нет.

Но наши лягушки не прыгали: они плавно плыли по водной глади, огибая травинки, выставив над водой голову и спину, так что лишь иногда каблуки сапог задевала набегающая волна, а встречающиеся на пути большие плоские островки, поросшие невысокой травой, преодолевали привычной нам рысью, но по-пластунски, припадая к земле брюхом. А потом снова соскальзывая — а не плюхаясь — в воду.

Очевидно, им такое чередование поверхностей — вода-трава-вода — приносило особенно приятные ощущения, потому что они иногда чуть забирали в сторону от прямой линии, по которой мы их направляли, чтобы лишний раз проползти по заросшему травой островку — пощекотать брюшко.

— Зря мы не спросили у зеленых парней, как давно они помнят это болото, — сказал я, поворачиваясь к сэру Жеральду — просто чтобы нарушить молчание.

— Зачем? — повел он плечом.

— Чтобы знать: настоящее это болото или же драконовское?

— А это зачем? — продолжал не понимать сэр Жеральд.

— В настоящем за многие годы успели завестись всякие опасности, страшные животные, кикиморы... И...

— Страшнее наших лягушек, по-моему, тут никого нет, — прервал меня сэр Жеральд.

— Тогда это драконовское болото, то есть болото, созданное драконом, — не унимался я: чего-то на меня напала говорливость, — плюнул он сюда, например, или высморкался, или еще что-нибудь сделал — вот и разлилось болото, — пояснил я. — Тогда трава — это волоски из его носа...

В этот момент слева от Юниса с шумом лопнул большой пузырь болотного газа с отвратительным запахом.

— Из носа ли? — усомнился Юнис, сморщившись.

— Болотный газ образуется и в обычных условиях, — успокоил я его, — так что дракон тут, может, и ни при чем. Но тогда здесь могут встретиться старинные, заматеревшие опасности.

Сэр Жеральд и Юнис на всякий случай притянули к себе копья.

Однако вокруг было тихо, только слышалось плескошлепанье лягушачьих лапок да тонкий звон, раздающийся у меня в правом ухе.

Но, видимо, не у меня одного: сэр Жеральд и Юнис синхронно закрутили головами и оборотили их вправо.

Оттуда по воздуху приближался к нам серый шевелящийся ком.

— Комары! — истерично завопил Юнис, выхватывая меч.

Ком комаров, чуть поколебавшись, разделился на три и устремился к нам. Лягушки наши завращали глазами и рассредоточились, обращаясь головами к нападавшему воздушному противнику. Хлясь! Хлясь! Хлясь!

Что выметнулось изо рта моей лягушки, я не понял. Нет, я знал, что это должен быть язык, что ничего другого там быть не может — я читал, как они охотятся, — но увидеть такую охоту воочию...

Словно надувной резиновый матрас взметнулся навстречу атакующему кому комаров и те, не успев разлететься в разные стороны, исчезли в здоровенной лягушечьей пасти, прилипнув к языку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});