Лина и Сергей Прокофьевы. История любви - Саймон Моррисон

После возвращения в Москву Прокофьев продолжал помогать семье, но отказывался встречаться с Линой, Святославом и Олегом. Он общался с ними через посредников, будто до сих пор находился в эвакуации на Кавказе или в Казахстане. Лина запомнила, как однажды он передал для нее и детей конфеты, хотя в тот момент они больше всего нуждались в самых обыкновенных продуктах. Еще был неприятный спор по поводу ковра, который Сергей хотел забрать в квартиру, где жил с Мирой. Но это было ближе к концу войны, поскольку с осени 1943 года до осени 1944 года Прокофьев жил в гостиницах «Националь», «Метрополь», «Москва» и «Савой».

Номера для него бронировал то ли Комитет по делам искусств, то ли Союз композиторов. Подобная привилегия свидетельствовала о том, что Прокофьева признают в качестве ведущего композитора, однако ему постоянно приходилось переезжать с места на места. Например, в гостинице «Москва» его бесцеремонно переселяли то в один номер, то в другой. Раздосадованный Сергей чувствовал себя бездомным. Так же как на Западе, в Советском Союзе Прокофьев был вынужден вести кочевую жизнь. Вещей у Сергея было мало, поэтому ему пришлось договариваться с Линой, чтобы передала ему оставшуюся в квартире одежду. Кроме того, он хотел забрать некоторые книги и письменный стол для работы. Но на его телеграмму Лина ответила, что стол нужен Святославу для учебы. После долгих переговоров Лина согласилась обменять стол на секретер. Некоторые вещи передал Сергею Атовмян, а остальное в гостиницу «Москва» отнесла Фрося, домработница Лины.

Фрося в течение нескольких лет совмещала работу на стройке с работой у Лины; она готовила, убирала, чинила одежду. Фрося была простой, малообразованной женщиной, не способной даже правильно выговорить слово «композитор», но многое в ней восхищало Лину. Фрося обладала стальной волей, но в то же время была добросердечной и глубоко порядочной. Она стала членом семьи и не бросила Святослава и Олега даже после ареста их матери. Преданная Фрося заявляла, что не выносит Миру.

Время от времени по поручению Лины она ходила в гостиницу «Москва» к Сергею. Сначала он переехал с восьмого этажа на тринадцатый, а затем, после недолгого проживания в гостинице «Савой», вернулся в «Москву», теперь уже на четвертый этаж, откуда затем спустился на первый. Фрося рассказывала, что дела у Сергея идут неважно. «Я вошла в номер, и на столе валялось все подряд – ноты, масло, ее расческа с застрявшими волосами… Я потом на нее смотреть не могла»[444]. Как-то Сергей приехал в квартиру, чтобы забрать несколько вещей, довольный, что Лина «не обменяла их на сахар, сало или еще что-нибудь»[445]. Сергей испытывал большую неловкость, однако остался на обед. Когда он выходил из дома, его окликнул водопроводчик, живший на первом этаже. Этот человек был примерным отцом семейства и так же, как и Фрося, сочувствовал Лине. «Приехали повидать семью? – спросил он, сидя на своем привычном месте на лавке во дворе и бросив неприязненный взгляд на Сергея. – Да, хороший вы отец»[446]. Опустив голову, Сергей с каменным лицом прошел мимо.

В сентябре 1944 года, когда они с Мирой получили небольшую квартиру на Можайском шоссе, отношения между ним и бывшей женой резко ухудшились. Сергей категорически отказался общаться с Линой, обвинив ее в том, что она все делает ему назло и лишь по этой причине не отдает вещи, которые не нужны ни ей, ни детям. Сергей потребовал вернуть все, что находилось в его комнате, за исключением рояля. Его Сергей готов был уступить, чтобы Лина могла заниматься вокалом, но при одном условии – если Атовмян достанет ему новый рояль. В конце концов тот достал для Сергея Steinway. Один из последних списков книг, которые Сергей потребовал вернуть, включал «Очерки истории» Герберта Уэллса (издание 1920 года), современный перевод Библии и одну из двух биографий создательницы Христианской науки Мэри Бейкер Эдди, которую они привезли из Европы.

Сергей больше не участвовал в жизни Лины и детей. Он стал называть Миру своей женой, как и его коллеги, – хотя всем было известно, что они не состояли в законном браке. Сергей принял решение попросить у Лины развод, но колебался. Возможно, испытывал чувство вины или принял во внимание неважное состояние здоровья Лины. Наконец Сергей попросил Атовмяна обсудить с ней этот вопрос, чтобы понять, какова ее позиция.

Автомян был не слишком рад поручению. Лина, как и следовало ожидать, возмутилась до глубины души, не желая говорить на такую личную тему с посторонними людьми. Она предложила Сергею встретиться на нейтральной территории, в квартире ее подруги, актрисы Елены Кузьминой[447], чтобы не ссориться на глазах у Святослава и Олега. Сергей отказался и отправил письмо с просьбой дать развод. Однако послание попало в руки Святославу, и у сына не хватило духу передать его многострадальной матери. Даже если бы Лина получила письмо, она все равно не согласилась бы на развод, поскольку стала бы еще более беззащитной. Будучи замужем за известным композитором, она чувствовала себя достаточно защищенной, чтобы общаться с сотрудниками посольств государств, являвшихся союзниками Советского Союза, даже несмотря на то, что контакты с иностранцами были запрещены. Общение с этими людьми было необходимо Лине, поскольку она собиралась рано или поздно уехать из страны.

Сергея беспокоило ее ненадежное положение, но он ничего не предпринимал, чтобы помочь Лине с детьми покинуть Советский Союз. Он стал другим человеком и отныне рассуждал по-новому. Теперь это был настоящий советский композитор, который упорно работал в эвакуации в интересах власти, создавая одно за другим патриотические произведения, получая награды и почести; к примеру, 27 июля 1943 года он был награжден орденом Трудового Красного Знамени и удостоен звания заслуженного деятеля искусств. Хотя Сергей оставался приверженцем Христианской науки, которая не одобряла марксистско-ленинскую идеологию, он нашел способ примирить свои взгляды с советскими воззрениями. Если раньше он говорил о музыке с точки зрения божественного вдохновения, то теперь изменил прежнюю терминологию на более угодную режиму, – его музыка являлась выражением человеческих возможностей и победы духа.

Самым очевидным свидетельством его приверженности делу коммунизма стала знаменитая Пятая симфония, премьера которой состоялась 13 января 1945 года в Большом зале Московской консерватории. Среди присутствующих были и Лина со Святославом. Не успел Сергей поднять дирижерскую палочку, как на сцену вышел конферансье, чтобы объявить об успешном наступлении советских войск на Берлин. Повисла долгая пауза, поскольку каждый из собравшихся в зале проникся важностью торжественного момента. Один из музыкальных светил, оказавшийся среди зрителей, вспоминал, что «Большой зал был, наверное, освещен как обычно, но, когда Прокофьев встал, казалось, свет лился прямо на него и откуда-то сверху… Что-то было в этом очень значительное, символическое. Пришел какой-то общий для всех рубеж… и для Прокофьева тоже»[448]. В памяти Святослава навсегда запечатлелся образ отца, который «стоял, как монумент на пьедестале. И вот когда Прокофьев встал за пульт и воцарилась тишина, вдруг загремели артиллерийские залпы. Палочка его была уже поднята. Он ждал, и, пока пушки не умолкли, он не начинал»[449]. Фрак Прокофьева украшали награды, полученные за заслуги в военное время. В этот вечер у него было очень высокое давление.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});