48 законов власти - Роберт Грин

Всемогущий правитель Хидейоши однажды пожелал посетить Рикю для совершения чайной церемонии. Вечером накануне его визита начался снегопад. Рикю, человек изобретательный и скорый на выдумки, прикрыл от снега кам­ни-ступеньки, что вели через сад к его дому, положив на каждый камень по круглой подушке. До рассвета он вышел в сад и, увидев, что снег больше не идет, аккуратно снял подушки. Когда прибыл Хидейоши, он насладился безыскусной красотой вида — камни-ступеньки в форме правильных кругов, окруженные снегом, — и отметил, что этот знак учтивого внимания ценен вдвойне, поскольку выглядит столь естественно, что не наводит гостя на мысль о том, каких трудов стоило хозяину добиться этого.

После смерти Сенно Рикю его идеи продолжали оказывать глубокое воздействие на чайную церемонию. Сёгун Токугава Йоринобу, сын великого императора Иеясу, был учеником и последователем Сенно Рикю. В его саду был установлен каменный фонарь работы известного мастера, и даймё (владетельный князь в Японии) Сакаи Такадацу спросил, нельзя ли ему как-нибудь зайти, чтобы увидеть его. Йоринобу отвечал, что почтет это за честь, и велел садовникам привести сад в порядок к его визиту. Садовникам этим, незнакомым с принципами Таною, форма фонаря показалась неправильной, а его окошки — слишком маленькими и старомодными. Они привели местного ремесленника, который увеличил отверстия. За несколько дней до визита вельможи Йоринобу обходил сад. Увидев измененные оконца, он впал в ярость, готовый выхватить меч и разрубить глупца, который изуродовал фонарь, нарушил его естественную гармонию и лишил цели визит Сакаи.

Отбушевав, Йоринобу успокоился и припомнил, что покупал он когда-то два фонаря и что второй находится в саду на острове Кишу. Он за большие деньги нанял китобойную лодку и лучших гребцов, каких смог найти, приказав доставить ему фонарь через два дня — задание, мягко говоря, не из легких. Но моряки гребли день и ночь, ветер был попутным, и они сумели прибыть вовремя. К радости Йоринобу, фонарь оказался еще прекраснее первого, ведь он стоял нетронутым двадцать лет в зарослях бамбука и, покрывшись нежным мхом, приобрел изумительную патину старины.

Когда вечером того же дня прибыл даймё Сакаи, он был восхищен фонарем — тот превзошел все его ожидания, выглядел как естественный элемент сада, его неотъ­емлемая часть. Он и представить не мог, сколько времени и усилий потребовалось Йоринобу, чтобы создать такое впечатление.

Художник Кано Таннью

Дате Масамуне как-то послал за Таннью, чтобы тот расписал пару золотых ширм по семь футов высотой. Художник сказал, что, по его мнению, для этого подойдут черно-белые рисунки, и отправился домой, после того как тщательно всё обдумал и рассчитал. На следующее утро он пришел рано и начал с того, что приготовил много туши и опустил туда лошадиную подкову, которую принес с собой. Затем он наставил отпечатки подковы по одной из ширм. Потом, взяв широкую кисть, нарисовал между отпечатками множество линий. Тем временем Масамуне зашел посмотреть, как работает художник. Он не смог сдержать раздражения и, буркнув: «Что за мерзкая мазня!», убрался к себе. Слуги сказали

Таннью, что их господин сильно разгневан. «Значит, не нужно было ему смотреть, пока работа не закончена», — ответил художник. Тем временем он взял кисточку поменьше и стал наносить там и сям мазки, и по мере того, как он делал это, отпечатки подковы превращались в крабов, а широкие мазки — в стебли тростника. Затем он повернулся ко второй ширме и всю ее забрызгал каплями туши, которые, когда он добавил несколько мазков тонкой кистью, стали превращаться в ласточек, проносящихся над плакучими ивами. Когда Масамуне увидел законченную работу, он был потрясен умением художника не меньше, чем перед этим был возмущен безобразным, как ему показалось, отношением того к работе.

А. Л. Садлер.

«Японская чайная церемония»

Толкование

Для Сенно Рикю вершиной красоты было неожиданное, почти случайное проявление естественности и изящест­ва. Эта красота являлась нежданно, казалась не требующей ничьих усилий. Природа создает подобное согласно своим законам, но людям, чтобы добиться такого эффекта, необходимо приложить старание и смекалку. Если они не могут скрыть, каких усилий им стоило достижение результата, все идет насмарку. Ворота были доставлены слишком издалека, срезанный лимон выглядел надуманным.

Часто приходится пускаться на выдумки и ухищрения, чтобы достичь желаемого результата, — подушки на снегу, гребцы, всю ночь проведшие на веслах, — но ваши зрители не должны заподозрить, уловить и тени намека на ту работу, физическую или интеллектуальную, которая стоит за всем этим. Природа не раскрывает нам своих приемов, и то, что имитирует природу, притворяясь легким и не требующим усилий, приближается по могуществу к самой природе.

Соблюдение закона (2)

Великий артист Гарри Гудини однажды назвал свое выступление «Невозможное возможно». И в самом деле, у тех, кому довелось быть свидетелями его умопомрачительных исчезновений, было ощущение, что происходящее на сцене противоречит всем разумным представлениям о человеческих возможностях.

Однажды вечером, в 1904 году, зрители — 4000 жителей Лондона — заполнили театр, чтобы увидеть, что будет делать Гудини, принявший вызов высвободиться из пары наручников, про которые было объявлено, что это самые крепкие кандалы из когда-либо изобретенных. На них было установлено шесть пар замков и по девять механических затворов на каждой манжете. Мастер из Бирмингема пять лет посвятил их изготовлению. Эксперты, изучившие их, признали, что никогда не видели ничего более замысловатого, на их взгляд, изощренная сложность замков делала побег невозможным.

Толпа видела, как эксперты надежно закрепили оковы на запястьях Гудини. Затем артист вошел в черный шкаф на сцене. Шли минуты. Чем больше времени проходило, тем более несомненным всем казалось, что эти кандалы станут первым поражением Гарри. В какой-то момент Гудини вышел из шкафа и спросил, нельзя ли временно снять на­руч­ники, чтобы он смог скинуть пальто — в шкафу очень жарко. Его оппоненты отказались удовлетворить просьбу, подозревая, что просьба была хитрой уловкой, попыткой определить, как действуют замки. Тогда, не помогая себе руками, Гудини приподнял пальто над плечами, затем ему удалось перевернуться внутри пальто. Зубами он извлек перочинный нож из жилетного кармана, а потом, двигая головой, разрезал пальто. Проделав все это и освободившись от него на глазах у одобрительно зашумевших зрителей, восхищенных его ловкостью и сноровкой, Гудини снова вошел в шкаф.

Мастер борьбы

Жил однажды борец, настоящий мастер, который владел тремястами шестьюдесятью приемами и захватами. У него был любимый ученик, и он за время обучения передал ему 359 из них. Как-то вышло, что последний свой прием он так и не собрался показать. Прошло время, и молодой человек достиг таких успехов, что одерживал верх над каждым, кто бросал ему вызов. Он так возгордился, что как-то похвастался перед самим султаном, что мог бы легко победить учителя — и не делает этого только из уважения к его возрасту и в благодарность за учение.

Султана возмутила такая непочтительность, и он приказал немедленно устроить схватку между учителем и учеником в присутствии всего двора.

После удара гонга юнец ринулся вперед с воинственным воплем, но вот беда — наткнулся на неизвестный ему триста шестидесятый прием. Мастер схватил бывшего ученика, поднял его над головой и что есть силы бросил оземь. У султана и придворных вырвался приветственный крик.

Когда султан спросил мастера, как же ему удалось победить такого сильного противника, тот признался, что придерживал один прием как раз для такого случая. Затем он рассказал о горестных жалобах мастера стрельбы из лука, который учил всему, что знал сам. «Среди тех, кого я обучил стрельбе, — сокрушался он, — не нашлось ни одного, кто бы не постарался в конце обучения использовать меня как мишень».

Из книги «Ремесло власти»

Р. Дж. Х. Сью

Наконец, достаточно долго протомив зрителей в ожидании, Гудини вышел из шкафа во второй раз, торжествующе поднимая вверх свободной рукой снятые оковы. По сей день никто не знает, как ему удалось освободиться от них. Хотя это заняло у него около часа, он ничем не выдал своей озабоченности, не про­явил и тени сомнения. Все выглядело так, словно он нарочно тянул время, чтобы усилить драматизм момента, пощекотать нервы зрителям, ведь, по всей видимости, для него испытание было просто веселой игрой. Жалобы на жару были, очевидно, лишь частью представления. Очевидцам этого и других выступлений Гудини казалось, будто он играет с ними: эти оковы для меня ничто, словно говорил он, я бы мог освободиться уже давно, мне нипочем и более сложные замки.