Сто лет - Хербьерг Вассму

Тысяча приветов.

Твой друг Ханс.

NB!

Ты — как солнечный луч,что блеснул из-за туч,осветивши дорогу во тьме!Я был слаб, но поверь,стал я сильным теперь,и судьба улыбается мне.Ты — мечтанье, ты — сон,и становится онвсе прекраснее день ото дня.Я тобою храним,ты дыханьем своимобожгла и согрела меня.Ты еще так юна,ты чиста, как весна,как бутон, напоенный росой.Вот и нежность своюты тому отдала,кто зовется «единственный мой».Ты — как солнечный луч,что блеснул из-за туч!И навеки твоимозарен я сияньем златым.

Финнесет, Кабельвог. 9-1-40.

Дорогая Йордис!!

Спасибо за последнюю встречу. Пишу тебе, пока у меня еще есть немного времени. Может, тебе интересно узнать, как прошло мое возвращение сюда? Погода была прекрасная, народу — тьма, и в автобусе и на пароме. Мы выехали из Скутвика в три ночи и в полдень были уже в Свольвере. В Скутвике Болсёй пригласил меня к себе, и я пробыл у них до отхода парома. Мы там повеселились. Но я был не в настроении и жалел, что нам с тобой пришлось расстаться. Однако попытаюсь взять себя в руки. Мне все кажется таким мрачным.

Нам с тобой почти не удалось поговорить в последний вечер перед моим отъездом. Почти. Ты, наверное, поедешь на Пасху домой? Ты сказала, что очень любишь свою мать. Значит, тебя не будет в Оппеиде, когда я туда приеду, и мне нечего радоваться. Совсем не то ты обещала мне летом, когда мы были в докторской усадьбе в тот вечер. Надеюсь, ты этого не забыла? Ты единственная, кому я доверился целиком и полностью. Не смейся надо мной, Йордис. Поверь, у меня душа обливается кровью, когда я думаю, что мы больше не увидимся. Ты сказала, что любовь — это страдание, и я это чувствую по себе. Я часто думаю, что если мы больше не увидимся, значит, судьба меня обманула. Ты не раз напоминала мне, что ты еще совсем юная, но ведь мы оба юные. Верно?

Мы многое доверили друг другу, так что теперь мы хорошо знаем друг друга, и я хочу лишь одного — чтобы ты была весела и счастлива. Я понимаю, — видел это по твоим глазам, — что ты пережила в жизни большое разочарование. Помнишь, я сказал тебе однажды, что вижу по твоим глазам, что ты была несчастна? Йордис, помни, первый поцелуй ты получила от честного парня. Напиши мне, когда ты уезжаешь. Ты единственная, с кем мне бывает весело и хорошо. Спасибо тебе за твою доброту.

Когда я был в Скутвике, мне там пообещали — правда, не совсем твердо, — что после окончания школы меня возьмут на работу в магазин Больсёя. Но сначала я еще должен навестить дядю в Вестеролене. Слышал, что Турстейн ушел в море. Сейчас для этого не самое подходящее время. Всюду так неспокойно. Он писал тебе?

Не можешь ли ты немного повременить с отъездом?

Мне до окончания осталось меньше двух месяцев. Это пустяки. Напиши скорее!

Твой верный друг Ханс.

Оппеиде. 20-4-40.

Дорогой Ханс!

Как ты понимаешь, я должна вернуться домой. Все так ужасно. Это невозможно понять. Немцы пришли внезапно и хотят захватить всю нашу страну, вплоть до Нарвика. Не понимаю, как те, кто должен нас охранять, не видели этого раньше? По-моему, Педерсены не понимают, что мне надо вернуться домой к родным, они только говорят, что скоро мы будем мыть дом перед приездом к нам конфирмантов. Они, конечно, добрые, но странно, что даже такие старые люди думают только о своей выгоде. Здесь все говорят о немцах, но так, словно их самих это не касается. Словно то, о чем говорится в газетах, — это ошибка. Я слишком неопытна, чтобы в этом разобраться. Не могу поверить, что сама участвую в войне, ведь мне только-только исполнилось восемнадцать! Что, интересно, со всеми нами будет? Надеюсь, что там, где ты находишься, не опасно? Тебя вызовут на медицинскую комиссию?

Твоя Йордис.

Стренгельвог. 23-4-40.

Дорогой Ханс!

Я очень волнуюсь, что от тебя давно нет писем. Я отправила тебе письмо и открытку, но ответа не получила. На тебя это не похоже...

У нас ходят страшные слухи о том, что случилось в мае в Бьерквике. Говорят, будто это не немцы, а англичане прибыли туда на военных кораблях и поубивали ни в чем не повинных людей! И что шведы позволили немецким солдатам, переодетым в форму Красного Креста, перейти к нам через границу. Теперь уже ничему нельзя верить. Ханс, почему люди так жестоки?

Сейчас вечер Иванова дня, я сижу одна и пишу тебе это письмо. Мамы нет дома, Ханс Улаи лег спать, сестра Агда гуляет с молодежью, и дует отвратительный северный ветер с дождем, но ведь я привереда. Мы хотели пойти в поход, Турстейн, я и еще несколько человек. Но я отказалась. Да, Турстейн вернулся домой через неделю после моего приезда.

Может, ты меня забыл и потому не пишешь? Я не очень доверяю парням, ведь чем меньше доверяешь, тем меньше и разочаровываешься.

Но, может быть, ты уже не в Мелбю? И не получил моего письма? Не понимаю, почему ты не пишешь? Если я и теперь не получу ответа, то это мое последнее письмо тебе.

Я понимаю, что твое молчание — ничто по сравнению с гибелью молодых парней, убитых в Нарвике, когда были торпедированы "Эйдсволл" и "Норге". У них тоже были девушки, которых они любили. Немцы до основания разбомбили Будё. И больницу и аэродром. Погибло много народу. Милый Ханс, надеюсь, что тебя там не было! Мне хочется получить от тебя весточку и услышать, что эта воина скоро кончится.

Нежный привет.

Йордис.

Онгстад. 4-7-40.

Дорогая Йордис!

Ты не поверишь, но я в ужасе, что ты не получила моего письма, которое я отправил тебе почти месяц назад. Представляю себе, что ты могла подумать, когда и без того все так плохо!

Не проходит дня, чтобы я не думал о тебе. Не сердись на меня! И поверь, что я тоже ждал от тебя писем. Из дома тоже ничего не было. Ни слова. Между, прочим, я послал тебе фотографии, которые были сделаны во время нашей с тобой прогулки. К счастью, у меня есть по пять копий каждого снимка. Теперь я отправлю их заказной почтой и надеюсь, ты их получишь даже в такое беспокойное время. Я тот же, каким был всегда. Должен рассказать тебе жуткие новости, которые узнал от дяди Рудольфа, когда он вернулся сюда с Хамарёя. Ленсмана Вита арестовали за "саботаж"! Этого следовало ожидать. Его жена и остальные члены семьи предстали перед "военным судом". Немцы не дают нам вздохнуть.

Ты пишешь, что собираешься в поход с Турстейном и другими ребятами и что ты знаешь, как я к этому отнесусь. Надеюсь, когда ты получишь это письмо, твое отношение ко мне изменится. Ведь я такой же, каким был всегда.

Извини, что я иногда пишу на ландсмоле,[15] здесь, в Высшей народной школе мы пользуемся в основном этим языком.

Твой друг Ханс.

Хамарёй, Утеиде. 24-8-40.

Дорогая Йордис!!

Спасибо за письмо, оно добиралось до меня почти месяц. Это потому, что я забыл дать тебе мой новый адрес. Я сейчас плаваю на теплоходе "Хадсельнаш маршрут — Вест—Лофотен—Верёй—Реет—Свольвер. Меня отпустили домой на несколько дней на конфирмацию сестры Гудрун.

Посылаю тебе несколько фотографий. Групповая — это Высшая народная школа. Благодаря нашим "друзьям" из Германии мы неожиданно быстро окончили ее без всяких экзаменов. Им просто понадобилось здание школы. На Хамарёе без тебя очень грустно.

На борту теплохода тоже не веселее. Я часто спускаюсь в каюту. Там у меня рядом со спасательным поясом, вернее со спасательным жилетом, без которого в эти времена не обойтись, висит твоя фотокарточка. И. ты и жилет благотворно действуете на меня. Если б, не эта чертова война, мы бы летом часто встречались, потому что дядя дал мне на лето свой мотоцикл. Недавно я был дома и узнал, что Ханс Баккели погиб вместе со своим судном, оно было торпедировано на пути в Англию. Ужасно его жалко. Дядя Людвиг, который был начальником порта в Вардё, уехал в Англию вместе с правительством, и мы вот уже много месяцев ничего о нем не знаем. Немцы захватили и местные пароходы, и военные транспорты. Два судна в Салтене и одно, ходившее по маршруту Берген—Киркенес.

До того как я вернулся домой, у нас почти каждый день шел дождь и было пасмурно. Но сейчас погода хорошая и деревья еще не облетели. Впрочем, вскоре я уже возвращаюсь на свое судно. Подъем у нас бывает в шесть утра, а ложимся мы в двенадцать ночи.

Нежный привет.

Ханс.

Мой адрес: Хансу Кр. Ханссену, теплоход "Хадсель", Свольвер.

Виньегорден. 16-9-40.

Мой дорогой Ханс!

Знаю, что ты ждешь моего письма. Признаюсь, я нехорошо вела себя, но, понимаешь, мне захотелось чуть-чуть тебя проучить, чтобы в следующий раз на мои письма ты отвечал немного быстрее.