Ностальгия по настоящему. Хронометраж эпохи - Андрей Андреевич Вознесенский

я от тревоги, исступления ума и от великого страха пробудился и сказал духу моему:

15 Второй из них начнет царствовать и удержит власть более продолжительное время, нежели прочие двенадцать.

16 Таково значение двенадцати крыльев, виденных тобою.

31 Лев, которого ты видел поднявшимся из леса и рыкающим, говорящим к орлу и обличающим его в неправдах его всеми словами его, которые ты слышал.

36 Ты один был достоин знать эту тайну Всевышнего».

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вчера мы на зурабовском застолье разговорились с Андреем Битовым.

Беседовали об орлах. Отламывая сочную ножку цыплака, мэтр спросил меня: «Андрей, “Орел табака”, это, наверно, было у тебя?!» И насмешливо сверкнул хищным взглядом.

Я, по правде говоря, не помнил, что полгода назад в «Комсомолке» напечатал строки: «Орлы, орды, зажарь орленка табака на гриле». Теперь это аукнулось в новой прозе Андрея Битова. «Над дверями кабака он похож на табака». Двухголовая идея родилась в головах двух Андреев. Так, наверно, у Маркони и Попова одновременно сверкнула идея создать радио. На сером лацкане Битова мелькнула двухголовая миниатюрная сплющенная хищная птичка Академии художеств.

Поэта обычно не понимают политики.

Поэта тираны не понимают. Когда понимают, тогда убивают.

Поэты всю жизнь мучаются непониманием.

Так, одни, до сих пор не поняв, считают кощунством мою фразу о «плавках Бога». Другие ставили меня в ранг «хулигана», третьи чтили «певцом новейших технологий». Четвертые уже сейчас, после присуждения мне христианской премии в Белграде, обзывают меня «православным конструктивистом». А почему бы и нет?

Например, когда я написал строки:

Завидую тебе, Орел Двуглавый,

ты можешь сам с собой поговорить! —

меня восприняли как политического сторонника возвращения герба России. Я мог опубликовать эти строки только подпольно в альманахе «Метрополь». Безусловно, ностальгия присутствовала, но есть символ, которому поклонялись.

Вряд ли большевики были поклонниками Ездры. Сталин, по-орлиному зорко оглядывающий пространство, безусловно, знал книгу Ездры. В духовной семинарии он изучал ее. Кроме того, он явно считал земную власть не происходящей от Христа. Повторяю, Сталин знал, что всякая земная деспотичная власть – антихристианская.

Эсхатологическая схема древнерусской литературы: «Вавилонское разорится Перским. Перское же Македонским. Македонский же Римским антихристом. Римское же антихристом. Антихристово же Господом нашим Иисусом Христом. Аминь».

У двуглавого орла три короны. Две головы – маленькие, а третья, над пустошью между ними, – большая. Далее, орел становится двухголовым. Третья голова внезапно исчезла. Власть двухголового орла-антихриста заканчивается. Деяния орла жестоки, но бескорыстны. Христос посрамляет антихриста.

Лежат под стеклом золотые обломки,

запечатано пломбой, что было орлом.

Проносились с блондинками Блоки,

или – Набоковы. Молодые апломбы

лежат под стеклом.

Ах, орел табака,

ты в каббальном миру посуровел…

И сирень облевала себя на углу.

Ореольный орел

на глазах превращается в Оруэлл.

Страшно гулкое «У».

На днях я был в Историческом музее. Подвижники нашей исторической науки, директор музея Александр Иванович Курков и пленительная Тамара Георгиевна, зам по творческой работе, рассказали мне сагу о московских орлах.

В XVII веке к Спасским воротам был перекинут мост, на котором шла оживленная торговля. В десятых годах XVII века изображения двуглавых орлов были на шатрах главных башен Кремля. Позже подобные орлы-гербы расположились на самых высоких башнях: Никольской, Троицкой и Богородицкой. Иван III ввел римского орла в государственный герб России как наследника Третьего Рима, не утруждая себя знакомством с Ездрой. Таким образом, все логично катилось до 1935 года, когда большевики заменили орлов звездами. В 35-м, как рассказал директор, птицы, бронзовые с золотом, были сняты с кремлевских башен и переплавлены. Говорят, не осталось ничего. Но уже в новое время были заказаны в Венгрии четыре выпуклые копии золотых орлов. Чтобы посмотреть на них, мы поднимались в специальном лифте. Вошли в читальный зал, заботливо отреставрированный, и, поднявшись по ступенькам, оказались на орлином уровне. Их гордый вид и красота восхищают. Они от ветра колеблются и поворачиваются ровно в профиль к нам.

Я сделал несколько видеом орлов. Естественно, расположил на крыльях стихи. Родился новый жанр стихотворений-перьев. Строчек, которые соприкасаются по две-три в абсолютной независимости от остального мира.

Стихи представляют кощунственный сленг, бытовуху, в которой должны были жить исторические птицы. Ирония, насмешка по соседству с ностальгией масштабного орлиного обзора. Хочу, чтобы история стала прозрачной.

Что стало с нашими державными птицами после того, как они провисели два с половиной века в российском небе? То же, что и с французским ампиром, пересаженным на русскую почву. Они обрусели. То есть стали более человечными. Вероятно, одряхлели, ослабли, не имели силы противиться новому агрессивному давлению, неоантихристу – воле большевиков.

Я ушел, как она повелела,

удалился от постов и спичей.

Питался лишь цветами полевыми,

мне трава стала пищей.

А в моем подсознании орала

боль терзаемого орла:

главу левую пожирала его правая голова.

Сладострастье – мука кровавая

и кривое подобье зеркал.

Будто кто, взявши нож в руку правую,

руку левую разрезал.

И, как будто на нитке справа,

свидетельствует Ездра, пульсировала и свисала

с мясом вырванная ноздря.

Как заляпанный парафином,

лунный город под ними бледнел.

Чем роднее твоя половина,

тем желаннее она и родней.

Почему не придумано средства

против хищных красот?

Почему мое левое сердце

кровоточит меня и сосет?

Полосатые, как пижама,

плыли перья под смятым плечом,

и плечами душа пожимала,

будто, правда, здесь ни при чем.

. . . . . . . . . . . . . . .

Словом, мне хочется, чтобы читатель сам перечитал книгу Ездры, сам сделал выводы, пережил то же волнение, что автор. Надо мной грозящая птица, глаза у нее – огни. Я не знаю, чего ей надо. Я не юноша Ганимед.

Это странное, страшное видение римско-ассирийской символики, будившее ночью поэтов, выражало время, изображенное визажистами Ивана III, было отягощено боевыми православными крестами и порфирами. Смешно и наивно было бы что-то менять в них – как пририсовывать усы Джоконде.

Другое дело новодел. Сегодняшние мусульманские конфессионалы имеют право возмущаться. Они не могут умирать под православными крестами. Это их право. Но это