Хрустальный грот - Мэри Стюарт

Король остановился, а с ним и вся свита. Внезапно за спиной у меня раздался голос:

— Возьми, дружок!

Оглянувшись, я увидел седобородого, который протягивал мне посох. Я покачал головой, потом отвернулся и в одиночестве двинулся вперед.

Вода стояла повсюду, собираясь в болотистые лужи между кочками или поблескивая на скрюченных пальцах молодого папоротника, который пробивался сквозь выбеленную морозами траву. Серая скала ослепительно блестела сланцем. Я шел медленно, и всю дорогу наверх мне приходилось щурить глаза от этого сияния.

Западная стена просела и обрушилась. Ее возводили на самом краю утеса, и хотя большая часть кладки упала вовнутрь, груды обломков громоздились и на краю бездны, где свежий оползень сочился вязкой илистой глиной. В северной стене был оставлен проем для ворот; я прошел сквозь него между грудами щебня и сваленного в кучи инструмента каменщиков и оказался внутри башни.

Никто не потрудился настлать здесь хотя бы временный пол, и все утопало в вязкой грязи; в лучах заходящего солнца стоячие лужи слепили медью. Солнце опустилось уже совсем низко, даря уходящему дню последние яркие краски, и пока я осматривал рухнувшую стену, трещины, угол падения кладки, искал свидетельства того, как пролегает порода, било мне прямо в глаза.

До меня постоянно доносился приглушенный ропот и шум беспокойной толпы. Время от времени вспыхивала на солнце сталь обнаженных клинков. Бубнил голос Могана, высокий и хриплый, настойчиво пробивавший стену королевского молчания. Вскоре, если я ничего не сделаю и не скажу, толпа к нему прислушается.

С высоты седла король мог видеть меня сквозь проем в северной стене, но для большей части его свиты я был невидим. Я взобрался, вернее, взошел — с таким достоинством я это проделал — на упавшие обломки западной стены и теперь возвышался над развалинами постройки, чтобы все могли лицезреть меня. Я проделал это не только для того, чтобы произвести впечатление на короля. Мне необходимо было осмотреть с этой господствующей точки склоны горы, поросшие лесом, по которым мы только что поднимались. Теперь я стремился отрешиться от шума и отыскать тропинку, что много лет назад привела меня к зарослям у заброшенной штольни.

Словно прилив, на меня накатил ропот заскучавшей толпы, и я медленно воздел обе руки к солнцу в неком ритуальном жесте, к какому на моих глазах прибегали жрецы, вызывая духов. Если я дам им видимость чародейства, это удержит толпу на расстоянии, даст пищу сомнениям жрецов и надежду королю, а мне — время вспомнить. Я не мог позволить себе неуверенно метаться по лесу, словно сбившийся со следа пес, я должен вывести их напрямик, как вывел меня когда-то сокол-мерлин.

Удача не оставила меня. Едва я воздел руки, солнце ушло за горизонт, последние лучи его погасли, уступив место сгущающимся сумеркам.

Более того, исчезли отблески, слепившие мне глаза, и я стал лучше видеть. Я проследил взглядом узкий гребень подъездной дороги до холма, на который я некогда взобрался, чтобы уединиться от шумной свиты двух королей. Склоны густо поросли лесом, намного гуще, чем мне помнилось. Под защитой лощины уже пробивались первые листочки, сам же лес темнел терновником и остролистом. Я не узнавал дорогу, по которой некогда ехал зимним лесом. Вперив взгляд в сгущавшуюся темноту, я воскрешал в памяти детские воспоминания о том дне, когда блуждал по холму…

Мы въехали верхом со стороны открытой долины вдоль реки, под темными деревьями через тот низкий горный кряж прямо в лощину. Короли, Камлах и Диниас и остальные расположились на южном склоне ниже дубравы. Походные костры развели вон там, а ниже паслись лошади. Стоял полдень, и когда я уходил — вон в ту сторону, — то ступал по своей тени. Перекусить я присел за уступом скалы…

Теперь я вспомнил точно. Серая скала, в расщелине которой вырос молодой дубок. По другую сторону этой скалы прошли короли, направляясь к Королевской Твердыне. Серая скала рядом с тропой, расщепленная молодым дубком… Прямо с нее круто взмыл сквозь лесную поросль быстрокрылый сокол.

Я плавно опустил руки и обернулся. Небо затянуло серыми облаками, тьма быстро сгущалась. Заросшие склоны подо мной тонули в густых сумерках. Гряду облаков за спиной Вортигерна подсветило по краю слепящее золото, и одинокий тусклый луч отвесно пал на далекий черный холм. Фигуры людей виделись мне лишь темными силуэтами, плащи развевались на свежем влажном ветру. Чадили факелы.

Я медленно сошел со своего возвышения. Дойдя до середины башни, я остановился так, чтобы король хорошо видел меня, развел руки ладонями вниз, будто я, словно лозоискатель, ищу, что находится там, в глубинах земли. До меня докатилось бормотание толпы и режущий слух презрительный возглас Могана. Затем я уронил руки и приблизился к королю.

— Ну? — В сухом и жестком голосе короля звучал вызов. Он заерзал в седле.

Не удостоив его взглядом, я прошел мимо мула и направился в самую гущу толпы, как будто людей вовсе не существовало. Я шел не опуская рук, вперив взор в землю. Я видел, как, помедлив мгновенье, шаркая, задвигались ноги и толпа расступилась, чтобы пропустить меня. Я шествовал мимо них, стараясь двигаться по развороченной вязкой земле плавно и с достоинством. Стражи не сделали попытки задержать меня. Проходя мимо факельщиков, я поднял руку, и один из них тут же беспрекословно последовал за мной.

Дорожка, протоптанная рабочими и животными по склону холма, была совсем свежей, но я надеялся, что она не сильно отклонялась от старой оленьей тропы, которой шли тогда короли. Я не ошибся: на полпути вниз по склону я обнаружил седую скалу. Молодые папоротники пробивались в расщелинах у корней дуба; на дереве уже распускались почки, зеленея среди прошлогодних желудей. Нимало не колеблясь, я свернул с тропы и направился в густую темень чащи, затенившую крутой склон.

Подлесок оказался много гуще, чем мне помнилось, и, разумеется, никто не ходил этим путем, вероятно, с тех пор, как мы с Сердиком продрались сквозь чащу. Но я помнил его так ясно, как если бы вернулся в тот самый зимний день. Я шагал быстро и даже там, где кусты вымахали мне по плечо, старался идти плавно и величественно, будто передо мной расстилалась морская гладь. За величественность мнимого волшебника я поплатился на следующий день — ссадинами, царапинами и порванной одеждой, но у меня не было ни малейших сомнений, что в тот вечер это произвело должное впечатление. Помнится, когда мой плащ зацепился за куст, опасно натянулся, грозя замедлить мой шаг, факельщик метнулся ко мне, словно раб, чтобы отцепить плащ и понести за мной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});