Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ - Френсис Брайан

Во всяком случае, так мне показалось. Однако, хотя Молтби добежал туда раньше меня, неуклюжесть матросов, державших Грейс, помешала ему получить легкий доступ к цели, на который он рассчитывал, Я увидел, как Грейс отвернула лицо, услышал высоко над нами возглас Луи: «Мама!» – и тут же раздался самый смертоубийственный звук на свете – свист клинка в воздухе.

Но это просвистел мой собственный клинок, и, ударив им, я не почувствовал привычного сотрясения, какое ощущает рука при ударе шпаги. И не видел, ранил ли я кого-нибудь, потому что закрыл глаза от страха, когда наносил удар. Открыв глаза, я увидел, как отступает чуть назад Молтби, совершенно невредимый. Но в результате моей атаки я оказался прямо перед Грейс, и теперь Молтби не мог напасть на нее, минуя меня.

– Убейте ее! – снова завизжал Молтби. – Я вам приказываю ее убить!

– Нет! – вскричал я. – Она знает правду! – В этом утверждении я следовал Тейту, ибо я ведь не знал, что за правда известна Грейс.

Молтби бросился на меня, со свистом рассекая воздух саблей, притопывая выставленной вперед ногой, а я все отступал, отступал и отступал. Я не фехтовальщик, и это было ясно видно всем. А Молтби тренировали самые лучшие мастера. К счастью для меня, он споткнулся о тело Тейта, и я выиграл одну-две секунды.

Позади себя я услышал тихий голос:

– Спокойно! Ты победишь! Ты бьешься за правое дело. Успокойся. Стой на месте, и он тоже остановится. Следи за ним. – Это был доктор Баллантайн. Я его не видел, но его голос послышался снова: – Следи за каждым его движением. Двигайся, только когда сочтешь нужным. В этом – суть всякой защиты. Если будешь стоять на месте, если будешь сохранять спокойствие – ты победишь.

Молтби высвободил ноги из-под распростертого тела Тейта. Я увидел, как Сильвер и капитан Рид двинулись к матросам, державшим Грейс. Они выглядели растерянными, эти два матроса, неотесанные и грубые, никогда не имевшие опыта общения с дамами такого ранга, да еще вынужденные держать ее в такой опасной обстановке. Они отпустили Грейс, не совсем, но настолько, что это придало мне храбрости. Если теперь она и представляла более легкую цель, то Молтби понимал, что ему не добраться до нее, не расправившись прежде со мной.

Он стоял передо мной: мы находились у самой толстой части грот-мачты. Теперь я мог не только слышать, но и видеть доктора Баллантайна – он стоял неподалеку, светлый и спокойный, как храм в воскресный день.

– Осторожно, Джим. Спокойно. – Он впервые назвал меня по имени. Все лица вокруг были повернуты к нам, а я наблюдал за выражением лица Молтби. Легко было понять, что этот человек очень умен: эти круглые глаза умели вбирать знания, за этим широким лбом скрывался хорошо оснащенный мозг. И, кроме того, мне было видно, что его не интересует ни один человек в мире, кроме него самого. Значение для него имело лишь то, во что он сам верил и чего сам хотел.

Он шагнул ближе, просто глядя на меня. Неожиданно он сделал выпад и сразу же – второй. Оба я парировал, но моя защита походила на то, как бык скребет копытом землю. Люди вокруг охнули – то ли от восхищения Молтби, то ли от презрения ко мне.

За моей спиной раздался другой голос:

– Отлично! Вы его одолеете. Ваша смелость победит в этом бою.

Сердце у меня запрыгало от радости: это капитан Рид! В тот момент я готов был ради него в одиночку вступить в бой с полчищами врагов.

Молтби снова бросился на меня. На этот раз, более уверенный в себе, я увернулся, и его сабля прошла мимо, но теперь я уже не вел себя как девица, убегающая от гуся. Я повернулся к нему лицом и увидел его глаза. Он считал, что я у него в руках.

Однако он ошибался. Я слыхал, что древние верили: возмездие приходит с небес. Так оно в тот момент и случилось. Что-то свалилось на Молтби сверху… нет, не свалилось – что-то поразило его, низойдя с небес. Это был небольшой железный шар, какие использовались для единственной на борту «Испаньолы» пушки. Он попал точно в макушку Молтби. Как я понял, ядро было брошено сверху Луи, с обычной для этого мальчика меткостью.

Как ярко я помню мысль, мелькнувшую в тот момент в моей голове! Молтби замер, и цвет его глаз изменился. Шар сразу же убил его. Но как сможет двенадцатилетний мальчик жить в мире, зная, что он убил человека, пусть даже ради того, чтобы спасти жизнь собственной матери? Я видел слишком много смертей и знал, что нас, смертных, следует всячески оберегать и поддерживать всюду, где только возможно.

Я ведь и сам отнял жизнь у человека – на этом самом корабле – жизнь Израэля Хендса: он упал здесь, на этом самом месте, где пошатнулся теперь Молтби. И хотя я тогда защищал свою собственную жизнь, меня до сих пор преследовала память об этом деянии. Поэтому я знаю, что отнять жизнь у человека – самое тяжкое деяние на свете, нечто такое, от чего – как бы и что бы ни говорил себе такой человек, укрываясь в глубочайших складках ночной тьмы, – он никогда не находит облегчения.

Вот почему в тот момент я пронзил Молтби шпагой за полсекунды до того, как он упал, хотя я знал, что он уже мертв. Все, кто был там в тот день, всегда будут верить, что это я его убил.

ЭПилог

Ложе из роз?

Спокойствие обладает свойством, которое не забывается, если мы хоть раз испытали его прикосновение. Я воспринимаю его как ощущение, какое дает прикосновение вязаной шерсти к коже человека – мягкое, защищающее, несущее тепло. Таково спокойствие, которое я ощущаю сегодня, в нашей округе, год и несколько недель спустя после тех страшных событий.

Когда, со смертью Молтби, конфликт угас, я увидел такое же спокойствие на лицах людей с черного брига – облегчение, радостное приятие безопасности. Им хватило достоинства не броситься в бегство, хватило благородства явиться и встать под командование капитана Рида. Он, в свою очередь, сделал жест, которым, как все они поняли, отпускал им вину, прощал соучастие в преступлении: он вскрыл неприкосновенный запас и приказал подать еду и питье.

Перед тем как это произошло, мое состояние походило на состояние человека, разбитого параличом. Я выпустил из руки шпагу, и она, покачиваясь, так и осталась в теле Молтби. Все присутствовавшие словно издали одновременный вздох, и больше я ничего не слышал. Подняв голову и оглядев окружавших меня людей, я увидел глаза доктора Баллантайна, капитана Рида, Долговязого Джона Сильвера; увидел матросов, собранных для нападения на нас, и тех, кто стоял за нас, и, наконец, увидел Грейс и, рядом с ней, моего дорогого дядюшку Амброуза. Все они глядели на меня, а я – на них, и в словах нам не было нужды.

Стоявшие вокруг стали расступаться – сквозь толпу пробирался Луи, который бросился ко мне и прижался, обхватив меня руками вокруг пояса. Все, что я был способен сделать, это протянуть руку и погладить его по волосам, потрепать по плечам. Подошла его мать, но он все прижимался ко мне, а я увидел, что доктор Баллантайн улыбается, и понял, что не сделал ничего дурного. Руки у меня тряслись.