Миф о Христе. Том II - Артур Древс

образа, — законодателя и вождя Израиля, т. е. солнца в его переходе чрез водную область весною в своем слиянии с Оанном, обусловливающим и предвещающим времена года. Поэтому, так ли отдалена и странна гипотеза, что также и Иисус (Навин) был первоначально эфраимским именем солнца, древнеиудейским богом сект, культовым героем некоторых гностических кругов, которые в этом отношении находились под влиянием своих языческих соседей и хозяев с их поклонением подобным мифическим личностям? Если Мелхиседек, которого, равно как и Моисея, Филон сравнивает с божественным «словом», Логосом и мессией, если Ной, Энох, Иосиф, — больше того: даже Каин пользовались культовым почитанием, то неужели Иисус Навин, этот второй Моисей, мог быть совершенно обойден вниманием?

Мы знаем теперь, что существовал дохристианский иудейский гностицизм. В своем превосходном сочинении «Der vorchristliche jüdische Gnostizismus» (1898 г.) Фридлендер великолепно обрисовал нам этот гностицизм в его связи с александрийской религиозной философией, между тем как Гункель открыл его отношение к персидскому и вавилонскому миру представлений. Следует ли предположение о существовании дохристианского культа Иисуса отбросить безо всяких околичностей только потому, что у нас в руках нет прямого письменного свидетельства в пользу такового? Мы все же можем догадываться о его существовании на основании немногих сохранившихся следов, мы заключаем о действительном существовании его, руководясь теми научными правилами, на основании которых обычно в историческом исследовании факты добываются из намеков и остатков исчезнувшего мира, когда все прочие источники хранят молчание. При этом, конечно, мы вряд ли когда-нибудь выйдем за пределы более или менее надежных предположений и не потому только, что мы имеем здесь дело с тайными культами, учения которых, быть может, вообще не были записаны, но скорее потому, что христианская церковь в союзе с иудейской синагогой сделала все для того, чтобы смести с лица земли еретически-подозрительные произведения и затереть следы истинных первоисточников христианства.

Мы ежедневно чувствуем, как римская церковь еще и теперь не дает ходу и запрещает неудобные для нее сочинения. Как в этом отношении вела себя церковь, когда у ней притом в распоряжении были все средства, как в то время, и когда она имела еще неограниченную власть над душами, а число произведений такого рода было ограничено, — обо всем этом мы теперь не можем составить себе никакого правильного представления, тем более, что эти гностические тайные писания во всяком случае существовали только в очень незначительном количестве экземпляров. С гностицизмом мы знакомимся вообще только в тенденциозном изображении его церковных противников, так как церковь пустила в ход и небо, и ад, лишь бы уничтожить труды его сторонников. А что при этом погибли все сокровища духа, — то это мы так же мало простим церкви, как и ее зверское уничтожение нашей собственной древнейшей литературы, наших песен о богах, былин о героях, волшебных заклинаний, в первые века христианской проповеди в Германии и в течение средневековья, благодаря чему церковь навсегда лишила нас драгоценнейшего достояния, разорвала его руками фанатиков-попов, растоптала грязными ногами монахов, предала пламени.[65]

Да если бы даже пришлось отказаться от допущения существования дохристианского культа Иисуса, то все же тем самым верующие в Иисуса ничего бы не выиграли. Ведь, как раз совершенно неверно, — как напротив пытаются уверить людей в брошюрах, лекциях и журнальных статьях, — совершенно неверно, будто бы «Миф о Христе» держится и падает вместе с существованием дохристианского бога Иисуса. Мифическая природа христианского спасителя удовлетворительно доказывается самим характером евангелий и недостатком во всяких других источниках; она совершенно независима от того, был ли Иисус уже раньше предметом культового поклонения, или же нет. Однако, на возникновение христианства и на связь его с иудейско-языческим окружающим миром эти предположения проливают любопытный и желанный свет и облегчают понимание его происхождения. Впрочем, можно будет сказать: теология уже столько нашла в источниках, когда это подходило к ее прочему воззрению, что она наверняка найдет еще и дохристианского культового бога Иисуса, если это будет входить в ее интересы и если ее зависимость от церкви не помешает ей беспристрастно и открыто смотреть в глаза вещам.

з) Превращение мифического Иисуса в исторического.

Далее, как произошло превращение мифического Иисуса исайевского (иессейского) целителя, страдающего, умирающего, воскресающего «раба божия» и «праведника» — всех их порознь — в исторического Иисуса; насколько при этом приняли участие пророческие обетования и астрально-мифологические умозрения гностических сект; насколько личный опыт и религиозное настроение общин определили образ, якобы, исторического Иисуса и отлили отвлеченную схему в жизненную личность, — все эти вопросы должны служить предметом особого исследования. «Миф о Христе» в этом направлении не давал никаких обещаний. Он определенно поставил своей задачей только проложить путь к более правильному объяснению возникновения христианства, чем объяснение, даваемое до сих пор, особенно либералами, и для этой цели собрать материал, из которого в данном случае можно было бы почерпать такое представление. И только показателем того, насколько ненависть ослепила Вейса, является тот факт, что он считает на этом основании необходимым подкопаться под меня в том, что я на место прежнего воззрения не привел никакого лучшего. Как будто это вообще можно сделать так, в один день! Больше того: если бы сами теологи эту проблему возникновения христианства своим способом исследования не сделали такой, что приходится прямо-таки вычищать Авгиевы конюшни от навоза предрассудков и превратных взглядов! И притом неправда, что «Миф о Христе» вообще не сделал попытки объяснить возникновение христианства со своей точки зрения, если он, согласно своей программе, в этом отношении ограничился только одними скудными намеками.

Далее, для каждого желающего только понять из общей связи моего изображения с достаточной ясностью вытекает, что показание «первоапостолов», что они знали Иисуса, как человека, с ним ели и пили и т. д., следует понимать в качестве вымысла позднейшего времени. Условие апостольского достоинства, по которому, апостолом мог быть только тот, кто находился в живой, непосредственной связи с «первоапостолами» и через это с историческим Иисусом, — это условие, на мой взгляд, представляет «перенесение позднейших отношений в более раннюю эпоху», придуманное исключительно с целью подорвать миссию Павла среди язычников и обосновать преимущество иудео-христиан пред христианами из язычников. Не сами «первоапостолы» — Иаков, Петр, Иоанн и др. — утверждали о своем личном знакомстве с Иисусом, а позднейшие иудео-христиане свое право на апостольское призвание возводили к такому заявлению «первоапостолов» и пытались подкрепить свое более высокое христианство признанием непосредственной связи с общиной в Иерусалиме. Само собой разумеется, это вряд ли могло быть до