Мичман Изи - Фредерик Марриет

ГЛАВА XXVI,

в которой наш герой серьёзно заболевает и соглашается принять курс лечения с помощью снадобья мистера Дуррифара

Этой ночью боцман не свистал к разборке гамаков: некоторые из них были взяты для раненых, другие пострадали при тушении пожара, а остальные остались в сетках у борта, так как матросы всю ночь были заняты установкой временных мачт и такелажа. И мистер Дуррифар был так сильно занят, что в течение двенадцати часов ни на миг не мог сунуть руки в карманы. Ночь была действительно ужасной: огромные валы громоздились как горы, они яростно набрасывались на фрегат, пенясь и закидывая свои верхушки на палубу. Обгоняя их, корабль мчался на крыльях ветра. Четыре человека у штурвала с помощью матросов у аварийных румпель-талей едва справлялись с напором бури.

Получив благодарность и удар волны в спину, смывший его на нижнюю палубу, Джек решил, что с него достаточно подвигов, и, едва выплыв из потока вранья для успокоения совести капеллана, он отправился в свою каюту, где, свернувшись калачиком на рундуке, заснул, не обращая внимания на неистовство волн, перекатывавшихся через планшир судна. Гаскойн устроился гораздо удобнее: он забрал один из гамаков якобы для раненого, подвесил его и улёгся спать сам. На следующее утро хирург, увидя его в гамаке, занёс Гаскойна в список раненых для доклада капитану, но когда рано утром Гаскойн проснулся свежий и здоровый, как всегда, хирург рассмеялся и вычеркнул его из списка.

К утру воду выкачали с помощью помп, все предметы на палубах закрепили, насколько позволяли обстоятельства, но шторм не сбавлял своей ярости, и все на судне чувствовали себя далеко не уютно.

— Право, Мартин, тебя нужно выбросить за борт, — сказал Гаскойн. — Это ты накаркал нам все бедствия. Если ты и не буревестник, то наверняка его птенчик.

— Ого, хотелось бы мне быть чьим-нибудь птенчиком! Насколько я себя помню, я вырос под крылышком дьявола в образе мамаши.

— Какая жалость, что нельзя разжечь плиту на камбузе, — сказал один из юношей. — Чаю нет, грогу не выдают…

— Шторм продлится ещё три дня, — заявил Мартин, — а к этому времени мы окажемся неподалёку от Тулона. Только там ветер стихнет.

— Как только мы присоединимся к флоту, я на следующий же день отправлюсь на берег, — сказал Джек.

— Да, если не заболеешь, — добавил Гаскойн.

— Не бойся, я скажусь больным. Мы пробудем там не менее шести недель и успеем забыть об этом шторме.

— Мы-то забудем, — сказал Мартин, — а смогут ли забыть его бедняги, у которых раздроблены кости, сможет ли забыть его боцман Майлз, ослепший навсегда?

— Верно, Мартин, мы думаем только о себе, не чувствуя благодарности к тем, кто спас нас ценой своего здоровья или жизни. Вы бы подумали о них, каково им сейчас? — сказал Гаскойн.

— Дай руку, Нед, ты молодец! — воскликнул Тихоня. — И ты, Мартин, тоже. Спасибо тебе, что напомнил нам о том, что мы всего лишь кучка молодых эгоистов.

— Однако мы подвергались риску и опасности не меньше других, — сказал кто-то из мичманов.

— А раз мы остались живы и здоровы, то тем больше у нас причин жалеть бедолаг и чувствовать к ним благодарность, — заметил Джек. — Вот если бы ты потерял глаза или руки, мы бы пожалели тебя, а теперь ты жалей других.

— Что же, вы правы, если подумать!

— Так думай чаще, — сказал Мартин, выходя из каюты.

Какой разительный контраст предстал их глазам, когда они поднялись на палубу! Ещё только накануне утром фрегат скользил, как лебедь, по водной глади моря, гордясь своими лебяжьими парусами. С тех пор корабль прошёл через множество испытаний и бед: пожар, бурю, удар молнии, смерть и разрушения; его мачты, свалившиеся за борт, швыряли сердитые волны где-то в сотнях миль от него, и теперь он — жалкая развалина — тяжело перекатывался с волны на волну, жалуясь и скрипя всеми своими членами под ударами яростно беснующегося моря.

Как ошибаются люди, живущие на берегу, считая, что моряки лишены религиозного чувства. Как бы не так! На суше, где мы испытываем перемены разве только времён года и наслаждаемся каждым из них, где встаём по утрам с уверенностью, что доживём до вечера, а ночью кладём голову на подушку, зная, что наступит утро, — о Боге можно забыть надолго. Но в море, где каждый шторм грозит бедою, каждый неосторожный шаг — гибелью, а избавление от неё — дар судьбы, как может моряк, — ведь не скотина же он! — не чувствовать близость Бога? На берегу Бог для нас — воплощение красоты и милосердия, но море не позволяет нам забывать, как он ужасен в своём гневе! Вот почему, глядя на жалкие обломки корабля, молодые мичманы, как бы ни казались они внешне чёрствыми и равнодушными, испытывали в глубине души благодарность за избавление от верной гибели.

К вечеру, когда временные мачты были поставлены, а паруса закреплены, корабль пошёл легче и увереннее, матросам выдали по доброй порции спиртного, чтобы подбодрить поредевшую команду, и только тогда просвистали к разборке гамаков.

Как предсказывал ранее Гаскойн, многие матросы разозлились, не найдя в своих гамаках одеял, но капитан Вилсон приказал казначею выдать им новые взамен пострадавших на пожаре, что заметно улучшило настроение команды. Однако поскольку всё ещё было невозможно разжечь камбузную плиту, матросы сидели на своих сундучках и грызли сухари. К полуночи штормовой ветер стих, и были поставлены дополнительные паруса, но море всё ещё было бурным и волны горами вздымались вокруг судна. На рассвете солнце проглянуло из-за туч и весело засияло на волнах. Море стало постепенно успокаиваться. Наконец-то на камбузе разожгли плиту, и мистер Дуррифар, чьи руки опять оказались в карманах, приказал боцману свистать к обеду. Закончив обед, руля опять положили на ветер, надстроили фок-мачту и добавили парусов. На следующее утро на судне не осталось следов от прошедшего шторма, кроме чёрного и расщеплённого обрубка мачты, торчащего из палубы как перст, упреждающий о мощи и ярости стихий.

Три дня спустя «Аврора» соединилась с Тулонским флотом. Когда судно увидели с других кораблей, все подумали, что фрегат пострадал в битве, но скоро выяснилось, что сражение произошло с более грозными силами, нежели те, которыми владеют человеческие руки. Капитан Вилсон навестил адмирала и получил от него приказ немедленно отправиться на Мальту для ремонта и переоснащения судна. Через несколько часов «Аврора» повернулась носом в сторону Мальты, и Тулонский флот вскоре исчез из виду.

— Чёрт потери, масса Тихоня, какой ужасный ураган мы пережили нетавно. Один раз мне показалось, что мы вот-вот отправимся прямо к Нептуну кормить рып.