Васек Трубачев и его товарищи - Валентина Осеева

Крик его вдруг оборвался, маленькое, худое тело взметнулось вверх.

– Деда!.. – пронзительно закричал в толпе надрывный голос.

Мазин и Трубачёв дрогнули, очнулись и, сбивая с ног женщин и детей, бросились на этот голос. Вой толпы перешёл в грозный рёв. Безоружные люди с голыми руками шли на гитлеровцев, ломились к виселице. Раздались выстрелы, застрочил пулемёт – в общий гул влились стоны раненых. Загороженная женщинами, Костичка силилась удержать обезумевшего Генку.

Мальчики с двух сторон подоспели к ней на помощь, схватили за руки товарища и, увлекая его за собой, бросились бежать. Сзади них строчил пулемёт, рядом падали женщины, дети, старики.

У плетня, в луже крови, лежал мёртвый Ничипор. Лицо его сохраняло удивлённое детское выражение, длинные руки и ноги мешали бегущим…

– Ничипор! – вскрикнул Васёк.

Но Мазин увлёк его за собой.

За обуглившейся хатой Степана Ильича они запутались в огородной ботве и упали. Генка бился головой о землю и со стоном рыл её ногами. Трубачёв и Мазин, обессилевшие от бега, с минуту лежали без движения, не в силах прийти в себя.

Вокруг них со свистом летели пули.

Мазин поднял голову:

– Пропали!

Васёк схватил Генку за плечи и с отчаянием закричал:

– Генка, Генка! Бежим! Нас убьют!

Но Генка ещё крепче прижимался к земле. Мутные карие глаза его дико блуждали по сторонам, грязное от пыли лицо было залито слезами.

Мазин вскочил.

– Берись! – прошипел он пересохшим ртом Трубачёву, насильно поднимая Генку с земли.

Но земля вдруг ухнула и ушла из-под ног. Страшный взрыв потряс всё село. Оба мальчика как подкошенные упали друг на друга, закрывая собой Генку.

Когда Мазин пришёл в себя, Трубачёв, крепко обняв за плечи Генку, указывал ему на чёрный дым, валивший из школы. Крыша гитлеровского штаба провалилась. Огненные языки лизали голубые стены.

Мазин поднялся на ноги:

– Бежим!

Генка больше не сопротивлялся. Мальчики, взявшись за руки, сбежали к реке. Петька встретил их громким, захлёбывающимся рёвом.

Генка послушно сел в лодку; глаза его не отрываясь глядели на пылающие стены голубой школы.

* * *

У мельницы встревоженные ребята бросились к товарищам.

– В лес! К Мите! – торопливо скомандовал Васёк.

Собрались быстро, молча. Никто не спрашивал про деда Михайла. Со страхом и сочувствием смотрели на Генку, на его грязное, мокрое от слёз лицо, на чёрные от земли руки, на растерянные глаза.

Мазин и Трубачёв ещё раз заглянули на мельницу. Под бревном, где когда-то хранился у Коноплянко приёмник, Мазин нашёл сухую горбушку хлеба. Петька Русаков, пошарив на окне, обнаружил коробку спичек и кусок сахару. Трубачёв тоненьким мелком написал на стене:

Уходим в лес искать Митю. Отряд Трубачёва. Смерть фашистским зверям!

– Оставляйте дорожные знаки! – распорядился он. – Митя, наверное, тоже будет нас искать.

На берегу они выбрали направление. Одинцов немедленно выложил из камней знак, указывающий на то, что отряд Трубачёва ушёл в лес.

Узкая тропинка вывела ребят в поле, потом, покружив между молодыми соснами, свернула в густой синий бор и затерялась в нескошенной порыжевшей траве.

А за рекой, в изрешечённом пулями селе, воцарилась грозная тишина. На опустевшей площади над худеньким, вытянувшимся телом деда Михайла кричали испуганные птицы.

Глава 48

Мирониха

До сих пор ребята в Макаровке смирно сидели каждый в своём закутке. Теперь часто через плетень шмыгали друг к дружке будущие школьники и школьницы. У многих девочек в косичках появились ленточки. В дверь к Миронихе то и дело просовывалась чья-нибудь голова, чтобы спросить о школе. Валя, Лида и Нюра с нетерпением ждали учительницу. Они уже обегали все хаты, записали всех ребят.

Одна Мирониха не принимала участия в радости детей. Прошло уже два дня с тех пор, как в её хате побывала Марина Ивановна. Много мыслей тревожило Мирониху. В том, что учительница не пришла в ту ночь, как они уговорились, таилось для Миронихи самое страшное…

Мирониха почернела от беспокойства, цыкала на ребят, боялась уйти из хаты.

Утром чуть свет будила девочек:

– Гоните коров, девчата… Да Павлика с собой берите, пусть на травке побегает.

Валя и Лида сонно хлопали ресницами, недоумевающе смотрели на Мирониху:

– Да ведь темно ещё, тётя Ульяна!

В окошко еле-еле пробивался серенький рассвет.

– Ничего, ничего, не заблудитесь! Живо мне! – сурово покрикивала она на девочек.

– Вы, мамо, с ума сошли, чи що? – лениво откликалась из-за перегородки Маруська.

– Вот я тебе покажу сейчас! Дуже умная стала! – двигая в печке горшки, кричала на Маруську мать.

Синицына, недовольно посапывая, натягивала на Павлика длинные штаны:

– А его зачем? Только руки нам свяжет? Пусть бы спал себе…

– Ну да, «спал»… – покряхтывая, отзывался Павлик, довольный, что идёт с девочками. – Я ещё быстрей вас за коровами могу бегать!

Выпроводив девочек, Мирониха вставала у окна и молча глядела на улицу.

На третий день к вечеру заглянула к ней соседка Агриппина и, поманив её пальцем в сени, быстрым шёпотом сообщила ей, что в ту ночь, когда загорелся клуб, учительку схватили гитлеровцы, что она сидит под замком и ни в чём не признаётся.

Мирониха тихо выпроводила соседку за дверь. Шатаясь, вошла в хату и два часа пролежала как мёртвая, отвернувшись лицом к стене.

Девочки шёпотом говорили о школе, об учительнице, которая, наверно, пошла за учебниками и теперь уже обязательно придёт завтра. Валя опять складывала и рассматривала тетради, по тому, как были подписаны фамилии на обложках, заранее определяла плохих и хороших учеников. Лида и Нюра вспоминали, с чего начинало свою работу в школе их звено. Они боялись осрамиться перед новой учительницей.

Ночью Мирониха встала, вынула из-под кирпича круглую печатку вместе с какими-то бумагами, свернула в узелок платье учительницы и зарыла всё это на своём огороде, тщательно при крыв ботвой. Потом, едва дождавшись рассвета, снова выпроводила девочек из дому.

«Нехай там сидят, меньше знать будут», – тревожно подумала она про себя.

Маруська острыми серыми глазами исподтишка наблюдала за матерью. Когда девочки ушли, она вылезла из постели и, натягивая на колени рубашонку, уселась за столом.

– Ты чего? – спросила её мать.

– А ты чего? – уставилась на неё Маруська.

Ульяна подошла, прижала к себе спутанную светлую голову Маруськи и заплакала:

– Тяжко мне, доню!

Маруська шмыгнула носом, усмехнулась ласковой отцовской усмешкой:

– Скоро наш батько фашистов побьёт! Начисто всех выбьет! И нас к себе заберёт! Цыть, мамо…

Мирониха молча улыбнулась сквозь слёзы.

– Красная Армия вернётся! – уверенно сказала Маруська и погладила мать по спине. – Цыть, мамо…

Они долго сидели у стола.

– Если что, так ты за меня не цепляйся, доню. Детей малых не кидай, до батька их предоставь. Люди помогут тебе, – говорила Мирониха. – Все мы под смертью живём сейчас…

Глава 49

«Это моя учительница!..»

Коровы, недовольно мыча, выхолили навстречу девочкам.

– Что это ни свет ни заря вы нынче? – испуганно спрашивали колхозницы, осторожно открывая ворота и оглядывая тёмную улицу.

– Велели нам!

Валя шла сзади. Лиловая, выгоревшая от солнца кофта Миронихи закрывала её до колен. Светлые косы, заткнутые концами за ремённый поясок, змейками лежали на груди. Из длинного рукава выглядывала синяя трубка тетрадок. Валя всюду носила их с собой, чтобы младшие дети Миронихи случайно не подобрались к ним и не растрепали чистенькие страницы. Размахивая рукавами и подгоняя коров, девочка отстала от подруг и, тихо мечтая, про себя высчитывала по пальцам дни, оставшиеся до сентября.

Над дорогой шелестели пожелтевшие листья берёз, из-за плетней выглядывали красные и бурые кусты; груши-дички валялись на земле; яблони с поломанными ветками кое-где на самом верху хранили для хозяев одно-два яблока.

«Если не считать воскресенья, то осталось пять дней… Всего пять дней!» – считала Валя.

Перед её глазами вставало лицо учительницы.

«И как это тогда, у костра, я даже не подумала, что она будет нашей учительницей? Как это я не подумала?»

Несколько коров отстают от стада и мирно щиплют траву под плетнём.

Валя взмахивает длинными рукавами:

– А ну! А ну! Куда!

Мелкие комочки земли щекочут босые ноги. Валя трёт ногу об ногу; подпрыгивая, бежит вперёд. Потом снова замедляет шаг и, улыбаясь, смотрит на серое небо.

«Она сказала: „Мы всегда будем вместе, ты будешь моей помощницей…“»

Нюра и Лида машут Вале рукой. Павлик, упрямясь, как молодой бычок, стал на дороге.

– Вот я тебя! – грозит ему Валя. – Маме скажу!

Павлик называет Мирониху мамой, он любит и слушается её. Слушается и Валю. А Нюру не слушается: Нюра его очень избаловала.