Покаяние пророков - Сергей Алексеев

Письма не было и у этого…

— Ничего вооружился…

Спустив усатого вниз, Комендант приподнял лопатным черешком половицу над балкой, пропустил под ней наручники и примкнул каждого пленника с обеих сторон. Они сидели на куче картошки, гундосый уже приходил в себя, пытался поднять голову, его товарищ обвисал мешком, из носу капала кровь.

— Отдыхайте пока…

Поднявшись из подпола, он начал было наводить порядок и вдруг почувствовал, как ослабли ноги и затряслись руки.

— Да, плохо дело. Постарел…

Открыл коньяк, выпил полстакана и, прихватив сигареты, вышел на крыльцо. Кругом было тихо, даже конь замолк, и стало слышно, как по оттаявшему косогору бегут ручейки и за рекой булькают тетерева. Он выкурил сигарету, затем с оглядкой прошмыгнул в конюшню и там засунул один пистолет и телефон под плетеные ясли.

— Охраняй.

Жулик успокоился, но сено так и не тронул, стоял с опущенной головой, будто прислушивался к своему внутреннему состоянию. Комендант закидал навозом половицу над лазом и ушел в избу.

Усатый стонал и начинал шевелиться, а гундосый пришел в себя, сидел прямо, держа свободной рукой затылок.

— Что, господа работорговцы, очухались? Отвечать коротко и быстро. Где сейчас Юрий Николаевич?

— Ну ты, козел старый, — простонал гнусавый и засучил ногами. — Наши люди здесь. Они придут…

— Говорить будешь?

— Да пошел ты…

— Ладно, с тобой все ясно. — Комендант кинул картошиной. — А ты, Арканя? Где Космач?

Глаза у Аркани заплывали, нос распух.

— Не знаю… Я давно в лесу…

— А куда Почтаря дели?

— Слушай, батя, тебе все равно хана. — Гундосый попытался достать его ногой. — Давай договоримся! Наши придут, тебя пошинкуют!

— Ну ждите, когда придут. — Кондрат Иванович стал под открытым люком. — Я пошел избу поджигать. Все равно никому не нужна. А есть такое понятие — обратная тяга. Это когда дым идет вниз…

И полез наверх…

Люк он оставил открытым и принялся растапливать печь: дрова сложил клеткой, нарвал бересты, зажег ее возле хайла и кочергой задвинул под поленья.

Трубу же, напротив, не открыл, прихватил коньяк и вышел на крыльцо.

* * *

После недельной пурги природа будто прощения просила, дни стояли теплые, на солнцепеке становилось жарковато, и снег почти не таял — испарялся, отчего ноздреватые сугробы напоминали пчелиные соты. Но стоило зайти в тень, как от земли несло холодом и под ногами гремел лед. Это было самое лучшее время, когда так остро чувствовался контраст и особенно хотелось жить. На свете почти не осталось радостей, от которых бы трепетала душа, и вот это весеннее оживление было последним, отчего еще хотелось делать глупости.

Обычно в такую пору Кондрат Иванович вставал затемно, если боялся проспать, ставил будильник, вешал на пояс малую саперную лопатку и топорик, брал кусок хлеба и уходил подальше от глаз, за деревню, где был еще один зарастающий выпас, примыкавший к реке. Сначала он просто бродил по проталинам и пел детские песни, каждый раз напряженно вспоминая слова. Чаще всего какую-нибудь одну строчку:

— Полетели утушки над рекой, над рекой…

А когда всходило солнце и топило снег, он начинал пускать ручейки. Весь косогор был изрезан давно заросшими коровьими тропинками, разбегающимися по полю вкривь и вкось, колеями старых дорог, ямами и ложбинами, — столько преград стояло на пути весенней воды! Он заходил сверху, от леса, и начинал соединять лужицы, копал канавки, протоки и руслица, сводил или разводил ручьи, пока все поле не покрывалось единой сложной сетью.

— Вам течь сюда! — на правах Коменданта приказывал он весенним лывам. — А вас я перекрою и насыплю плотину. Вам следует отстояться несколько дней. Посмотрите, на что вы похожи? Разве можно с такой грязью в чистую реку? Не пущу.

Игра так увлекала, что спохватывался, когда бегущая вода густела и замедляла бег, — вот уже и солнце село! Перемазанный землей, с мокрыми коленками, он возвращался домой или когда темнело, или задами, чтоб никто не видел.

И сейчас надо было уже давно идти на свой заветный косогор, вон какая дружная весна, так через неделю и снег сгонит…

Комендант сидел на крыльце и думал, что больше уже не пойдет делать ручьи, что эта последняя радость омрачена и, пожалуй, отнята навсегда.

Обратная тяга началась через полчаса, в подполе послышался кашель и крики. Он хладнокровно отхлебнул коньяка, но тут же выплюнул. А на этикетке написано — дагестанский, пятилетней выдержки. Хотел выбросить бутылку, однако поставил ее на воротный столб, отсчитал двадцать пять шагов и вытащил трофейный пистолет.

— Будем играть в войну. Прапорщик Гор, на огневой рубеж! Заряжай! Огонь по мере готовности.

Стекло брызнуло сверкающим облаком, выплеснувшийся коньяк взлетел веревкой и обагрил снег.

— Оружие на предохранитель.

Осмотрев результат попадания, Комендант зашел за угол и выдернул тряпичную затычку подпольной отдушины — пленники орали, как отставшие дети.

— Батя! Отец!..

Он распахнул дверь в избу и открыл задвижку. Дым потянуло в трубу, над полом образовался просвет, а из открытого люка взметнулся белый вихристый столб. Не дожидаясь, когда проветрится подпол, он спустился и сел на нижнюю ступень лестницы.

— В живых останется только один из вас. Кто будет говорить коротко, быстро и толково. Второй пойдет в расход. Все понятно?

— Понятно, — за обоих ответил усатый.

— Начнем с простого вопроса, — деловито проговорил Комендант. — Сколько вас тут бродит вокруг деревни?

— Двое, — поспешил гундосый. — Еще двое!

— Четверо, — поправил его напарник. — Четыре человека.

— Это всего четыре, с нами, а так-то еще двое!

— Ладно, — остановил перепалку Комендант. — Едем дальше. Куда дели Почтаря?

У гундосого от дыма пробило нос.

— Спустили под лед возле моста…

— Живого, что ли?

— Да нет…

— За что вы старика-то, сволочи?

— Он с автоматом был…

— Да ведь без автомата уже в лес выйти нельзя! — прорычал Кондрат Иванович, но тут же взял себя в руки. — Ну да, он старый, в рабство не продашь. И выкуп не дадут… Кто его расстреливал? Ты? — Кинул картошиной в гундосого. — Пистолет с глушителем был у тебя. А я выстрелов ночью не слышал.

— Не я… Он. — Показал на усатого. — Дал ему свой…

— Убираете людей, чтоб не мешали? Следующая очередь была моя?

— Мы приказы выполняем, — ушел от прямого ответа гундосый. — Сами ничего…

— Ну и чьи это приказы?

— У нас директор есть… Генерал Ногаец.

— Правильно, вали все на генерала… Он тоже здесь?

— Отозвали в Москву… Но есть его инструкции… Комендант пихнул ногой усатого.

— Есть что добавить? Или ты неразговорчивый? Отмолчаться хочешь?

— Не знаю, что говорить…

— А ты скажи, где сейчас Космач?

— Я видел его, когда брали… Около воинской части. Потом меня сюда перебросили…

— Плохо, Арканя. На тебе смерть Почтаря…

— Его увезли! — почему-то слишком торопливо вмешался гундосый. — В Подмосковье, по Волоколамке… Бетонный завод. Там цех… Кольца льют.

— Какие кольца?

— Для колодцев, бетонные!

— Откуда ты знаешь? Ты его отвозил?

— Не я один, с группой… Мы его передали и все.

— И что там? Рынок рабов?

— Видимо… Ну или тюрьма. Космача сразу же в кольцо посадили и сверху бетонную крышку положили.

Кондрат Иванович ощутил, как начинает перекашивать половину лица, чтоб никто не увидел, ссутулился, подпер подбородок.

— Кто его продал?

— Наш шеф, господин Палеологов. Мы исполнители…

— Кто он такой?

— Предводитель стольного дворянства…

— Это что за организация? Людей в рабство продавать? Бизнес такой?

— Нет… Я точно не знаю, чем они там занимаются, все секретно. Мы только выполняем поручения.

— Поймать, выкрасть, пристрелить?.. Опасная работа у вас, рискованная. Ну, а сюда зачем пожаловали? Теперь за невестой Юрия Николаевича? — Комендант вытер слезы — дым еще ел глаза.

— Палеологов приказал установить точное место… где находится. И до завтра не выпускать.

— Почему до завтра?

— К Углицкой должен прийти человек. Какой-то юродивый, тоже из кержаков. Надо встретить его и препроводить туда, где она прячется… Обеспечить, чтобы никто не помешал…

— А вы знаете, где она прячется?

— Знаем…

— Откуда? Кто сказал?

Выражение на распухшем лице усатого было непонятно, он только сопел и кашлял, но затем замолк и проговорил внятно:

— Этот старик сказал. Потому что он его пытал! — Хотел отодвинуться подальше от гундосого, но не дала прикованная к балке рука. — Вколол ему какую-то заразу!.. И стрелял он! Я только под лед спихнул.