Штамм. Закат - Гильермо дель Торо

Чудовище отметило больное колено этого крупного мужчины; впрочем, такие вещи легко поправить. Тело дряхлое, а вот размер подходящий. Для временного обиталища, возможно, и сгодится.

Владыка легко ушел от удара. Рестлер быстро повернулся, однако Тварь опять оказалась у него за спиной. Все еще оценивая Анхеля как свое будущее вместилище, Владыка легонько шлепнул его по загривку – в том месте, где тесьма маски врезалась в кожу. Анхель резко дернулся и вскинул голову, бешено озираясь.

С Анхелем забавлялись, а он этого очень не любил. Рестлер снова быстро повернулся, выбросив вперед свободную руку, и нанес мощный удар в подбородок раскрытой ладонью. «Поцелуй Ангела».

Голова Владыки мотнулась назад. Анхель и сам поразился, что ему так удался этот выпад. Вампир уставился на мстителя в серебряной маске. Тварь пришла в ярость – об этом можно было судить по тому, с какой скоростью стали перемещаться ее кровяные черви: плоть Владыки словно бы взбурлила.

От возбуждения Анхель даже улыбнулся под своей маской.

– Ты хочешь, чтобы я открылся тебе? – спросил он. – Но нет, моя тайна умрет вместе со мной. Мое лицо навсегда останется под маской.

Эти слова были коронной фразой, которая звучала в каждом фильме Серебряного Ангела и которую дублировали на многих языках по всему миру. Рестлер десятилетиями ждал момента, чтобы произнести эту фразу в реальной жизни. Однако Владыка счел, что с забавой пора кончать.

Тварь наотмашь, в полную силу хлестнула по голове Анхеля тыльной стороной огромной ладони. Нижняя челюсть и левая скула рестлера словно бы взорвались под маской, глаз заплыл.

Но Анхель не сдался. Невероятным усилием он устоял на ногах. Все его тело содрогалось, колено болело просто адски, он захлебывался собственной кровью… а мысли вдруг понесли его в далекое прошлое, в то время, когда он был молод, и в то место, где он был счастлив.

У него шла кругом голова, ему было жарко, он ощущал необыкновенный прилив сил и тут вспомнил, что находится на съемочной площадке. Ну конечно! Ведь он снимается в фильме. И чудовище перед ним – не более чем какой-нибудь хитрый спецэффект, всего-навсего загримированный и соответствующе одетый статист из массовки. Но почему же так больно? И почему так странно пахнет его знаменитая маска? Вроде как немытыми волосами и потом. Пахнет как старая вещь, которую навсегда предали забвению в кладовке. Пахнет им самим.

Большой пузырь крови, журча, подкатил к горлу Анхеля и лопнул с громким хлюпаньем. Челюсть и левая скула превратились в кашу. Единственным, что еще хоть как-то скрепляло лицо старого рестлера, была его вонючая маска.

Анхель крякнул и бросился на врага. Владыка выпустил трость, чтобы покрепче ухватить обеими руками неугомонного верзилу, и в мгновение ока разодрал его на клочки.

Сетракян еле удержался, чтобы не завопить во весь голос. Он спешил засунуть под язык как можно больше таблеток и остановился вовремя – как раз в ту секунду, когда Владыка снова обратил на него внимание.

Тварь вцепилась в плечо Сетракяна и оторвала хрупкого старика от пола. Теперь Сетракян болтался в воздухе перед Владыкой, удерживаемый окровавленными руками вампира. Владыка притянул его ближе, и Сетракян без страха воззрился на ужасное лицо Твари – лицо кровопийцы, в котором кишело древнее зло.

Полагаю, профессор, в каком-то смысле ты всегда хотел этого. Я думаю, тебе всю жизнь было крайне любопытно узнать, что же там такое, по ту сторону жизни.

Сетракян не мог отвечать – под его языком растворялись таблетки. Но ему и не нужно было отвечать вслух.

«Мой меч поет серебром», – подумал он.

У профессора кружилась голова. Лекарство начинало действовать, на мысли опускался туман – спасительный заслон, не позволяющий Владыке постичь истинные намерения Сетракяна.

«Мы многое узнали из книги. Мы поняли, что Чернобыль был ложным объектом…»

Лицо Владыки застыло прямо перед Сетракяном. Как же Авраам хотел прочитать на нем страх!

«Твое имя… Я знаю твое истинное имя. Хочешь услышать его… Озриэль?»

В ту же секунду рот Владыки распахнулся, и оттуда с яростной силой вылетело жало. Оно с треском пробило шею Сетракяна, разорвало голосовые связки и вонзилось в сонную артерию. Сетракян лишился голоса, однако не почувствовал жгучей боли, только все его тело охватила тупая мука иссушения. Старик понял, что его выпьют до дна. Что его системе кровообращения пришел конец, а вместе с ней и всем органам, которые она обслуживает. И что сейчас последует шок.

Глаза Владыки, невозможно красного цвета, так и сверлили лицо жертвы, пока Тварь с колоссальным наслаждением пила кровь. Сетракян выдержал взгляд вампира – не из чувства противоречия, он просто смотрел в глаза вампира и ждал каких-нибудь признаков немощи. Старик ощущал вибрации кровяных червей, которые, извиваясь, носились по всему его телу, с жадностью исследуя новое обиталище и вторгаясь в самые сокровенные тайники его естества.

Внезапно Владыка затрясся, словно от удушья. Его голова резко откинулась назад, мигательные перепонки затрепетали. Тем не менее жало плотно сидело в артерии, и Тварь упорно продолжала пить, словно желая высосать всю кровь до последней капли. Наконец Владыка отлип от Сетракяна, вобрав в себя трепещущее красное жало. Весь процесс занял не более тридцати секунд. Владыка вгляделся в старика и увидел, что тот смотрит на него с пристальным интересом. Пошатнувшись, вампир сделал шаг назад. Его лицо исказилось, кровяные черви замедлили свой бег, толстое горло заходило ходуном, словно Владыка чем-то подавился.

Тварь швырнула Сетракяна на пол и, качаясь, побрела прочь. Кровь старика оказалась неудобоваримым обедом. В нутре Владыки разгоралось жжение.

Сетракян лежал на полу зала главного щита. Перед его глазами стояла густая пелена. Проколотая шея кровоточила. Он наконец расслабил язык, почувствовав, что последние таблетки в ямке его челюсти растворились без остатка. Старик успел рассосать большие дозы сосудорасширяющего нитроглицерина и позаимствованного у Фета крысиного яда – кумадина, разжижающего кровь. Все это Владыка и получил вместе со своим кровавым обедом.

Фет был прав: у тварей отсутствовал биологический механизм рвоты. Если они поглощали какое-либо вещество, то изрыгнуть его обратно уже не могли.

Нутряное пламя все сильнее жгло Владыку. Он снова сорвался с места и размытой черной кляксой вылетел из зала во внешние помещения, где истошно надрывались сирены.

* * *

Когда станция проходила половину очередного витка вокруг Земли над темной стороной планеты, Космический центр имени Джонсона замолчал. Талия потеряла Хьюстон.

Вскоре после этого она почувствовала несколько сильных толчков. Космический мусор – по станции щелкали обломки, витающие в пространстве. Ничего особо необычного – разве что частота соударений.

Еще толчки. Слишком много. И слишком кучно.

Талия замерла, насколько вообще можно было замереть, плавая в невесомости. Она попробовала успокоиться, привести мысли в порядок. Нет, что-то явно было не в порядке.

Космонавт подплыла к иллюминатору и уставилась на Землю. На ночной стороне планеты отчетливо виднелись две очень яркие, словно бы даже раскаленные точки. Одна – прямо на горизонте, на границе света и тьмы. Вторая – ближе к восточному краю.

Талия никогда не видела ничего подобного. Ни на тренировках, ни в руководствах, которые читала во множестве, – ничто не подготовило ее к этому зрелищу. Интенсивность света… Явно очень большое выделение тепла… На земной полусфере яркие точки казались не более чем булавочными уколами, и тем не менее опыт Талии подсказывал, что это взрывы колоссальной мощности.

Станция качнулась от сильного удара. То были не привычные градинки мелкого космического мусора. Вспыхнул индикатор аварийной ситуации, около люка замигали желтые световые сигналы. Что-то изрешетило панели солнечных батарей. Словно бы по станции открыли огонь. Надо немедленно облачаться в скафандр и…

БАМММ! Сильнейший удар по корпусу модуля. Талия подплыла к компьютеру и сразу увидела предупреждение об утечке кислорода. Очень быстрой утечке. Баки тоже были изрешечены. Выкрикивая имена своих товарищей по станции, Талия ринулась к шлюзу.

От нового удара корпус модуля содрогнулся еще сильнее. Женщина старалась залезть в скафандр с максимальной быстротой, однако целостность станции уже была нарушена – давление стремительно падало. Непослушными пальцами Талия пыталась закрепить шлем, спеша опередить смертоносный вакуум. Последние силы ушли на то, чтобы открыть кислородный клапан.

Теряя сознание, Талия проваливалась в темноту. Последние ее мысли перед отключкой были вовсе не о муже, а о собаке. В мертвенной тишине космоса Талия будто услышала ее лай.