Жизнь Антона Чехова - Дональд Рейфилд

Обитатели Мелихова не могли не заметить, что 29 января и 22 февраля Лика Мизинова приезжала и уезжала в сопровождении Игнатия Потапенко. В чеховский тридцать четвертый день рождения, 16 января, а потом в последний раз, 25 февраля, она встречалась с Антоном наедине. Уезжая из Мелихова 31 января, Лика и Потапенко увозили с собой на санках традиционный чеховский «утешительный приз» — двух щенков от Хины, на этот раз согрешившей с дворнягой Шариком. Чем ближе Игнатий сходился с Ликой, тем больше похвалы ему доставалось от Антона. «Насчет Потапенки Вы положительно ошибаетесь: в нем криводушия ни на грош», — писал он Суворину 10 января. Потапенко с Ликой и не пытались скрыть от Чехова своих отношений. Приглашая «синьора Антонио» в Москву отпраздновать Татьянин день, Игнатий писал ему 8 января: «Имеются виды на Марию и Лидию. Сия последняя находится в путешествии, вследствие чего и состою в тоске, так как влюблен в Лидию почти по уши». В те дни он без остановки что-то сочинял — новые жизненные обстоятельства повлекли дополнительные расходы — и продолжал выступать чеховским агентом: собирал гонорары, передавал рукописи, а в середине января даже повел переговоры с неуступчивым Адольфом Марксом о выдаче Антону аванса под роман, который он напишет для «Нивы» в 1895 году. На обороте письма Маркса, давшего положительный ответ, Потапенко сообщил Чехову: «Я сказал, что, по-моему, <?> Чехову надо забраться в какую-нибудь блаженственную страну, но ему мешают заботы о домашних делах. <…> Голубчик Антон Павлович, уезжайте куда-нибудь под ясное небо — в Италию, в Египет, в Австралию — не все ли равно? Это необходимо, ибо я замечаю в Вас усталость. <…> Простите мне это вмешательство в Вашу жизнь, но я Вас люблю почти как девушку».

Лика же в письмах намекала, что для Антона еще не все потеряно: «Я окончательно влюблена в… Потапенко! Что же делать, папочка! А Вы все-таки всегда сумеете отделаться от меня и свалить на другого! Мне жаль бедного Игнатия Николаевича — пришлось ехать в такую даль, да еще и говорить! Ужасно! Попросите у него завтра прощения за то, что два дня подряд подвергали его таким наказаниям».

Придумывались важные поводы для встречи: «Голубчик Антон Павлович. У меня к Вам большая просьба. Когда я была в Мелихове, то забыла свой крест и без него чувствую себя очень скверно. <…> Ради Бога, велите Анюте поискать и наденьте его на себя и привезите. Непременно наденьте его, а то Вы или потеряете, или забудете иначе. Приезжайте, дядя, и не забудьте обо мне. Ваша Лика??»

Между строк чеховских записок к Лике от 20 и 21 февраля, когда они все втроем собрались в Москве, сквозит и запоздалое сожаление, и не угасшее желание: «Лика, дайте мне ручку (с пером); от той, которую мне дали, воняет селедкой. Я давно уже встал. Кофе пил у Филиппова. А. Чехов». «Когда и где Вы сегодня завтракаете? Не найдете ли Вы возможным заглянуть ко мне хотя на секундочку? <…> Милая Лика, сегодня в 6 1/2 часов вечера я уеду в Мелихово. Не хотите ли со мной? Вернулись бы вместе в Москву в субботу. Если не хотите в Мелихово, приезжайте на вокзал. Ваш А. Чехов».

Назавтра после приезда в Мелихово Антона там появились Лика с Потапенко и пробыли у Чеховых четыре дня. В последние дни существования этого странного союза Лика забеременела от Потапенко.

Маша затаила в душе недобрые чувства. Как ей казалось, Лика оставила Антона ради Игнатия; последнему она не могла простить предательства по отношению к другу. К тому же она завидовала, наблюдая бурную личную жизнь подруги. И постаралась сделать так, чтобы они почувствовали себя виноватыми. Двадцать пятого января Лика с Потапенко уехали из Мелихова; следом за ними в Москву отправился и Антон. Вместе с Игнатием он встречался с приехавшим в Москву Сувориным, и все трое ночевали в одной квартире. Двадцать седьмого января Потапенко выехал в Петербург, а оттуда направился в Париж, где его дожидалась вторая жена. На прощание он поднес Маше коробку английских акварельных красок, сопроводив дар многословным пожеланием найти свой путь в художественном творчестве. Маша отреагировала холодно. Накануне отъезда за границу, 1 марта, с отчаянным призывом к Маше обратилась Лика: «Дорогая Маша. Сжалься надо мной и приезжай ради Бога прощаться навсегда с твоей несчастной сестрой. В субботу вечером и уезжаю сначала домой, а оттуда прямо в Париж. Дело это решилось только вчера <…> Неужели твои портнихи не позволят тебе проститься с человеком, которого когда-то ты считала даже другом! Нет, кроме шуток, а я почему-то надеюсь, что захочешь меня повидать…» К 15 марта Лика была уже в Берлине и собиралась в Париж на встречу с Потапенко.

Антон тоже вознамерился на время покинуть север с его нескончаемыми холодами. Подыскав комнату с окнами на юг в одной из гостиниц Гурзуфа, он решил поправить здоровье в теплом Крыму, переложив посевную на плечи Маши и Павла Егоровича. В те пять дней, что Антон провел до отъезда в Москве, его снова приняли в свои объятия Щепкина-Куперник и Яворская. Они сделали совместный фотографический портрет: девушки с обожанием взирают на Антона, а он, отвернувшись, смотрит в объектив. Фотография получила название «Искушение святого Антония». Яворская дала понять, что ее нежность имеет свою цену. Первого февраля она писала Антону: «18 февраля мой первый бенефис в Москве. <…> Надеюсь, Вы помните данное мне обещание написать для меня хотя одноактную пьесу. Сюжет Вы так рассказали, он до того увлекателен, что я до сих пор под обаянием его и решила почему-то, что пьеса будет называться „Грезы“».

Антон так и не написал для нее ни строчки. Зато Татьяна одарила подругу одноактной комедией «На станции». По случаю бенефиса предполагалось поднести Яворской серебряный бювар с выгравированными автографами ее друзей. Среди оставивших автографы был Левитан; он написал: «Верьте себе…». Антон поставить свою подпись отказался.

В феврале управляющие гостиниц «Лувр» и «Мадрид», решив, что снующие по «Пиренеям» постояльцы приносят им больше дурной славы, чем дохода, попросили Татьяну и Лидию освободить номера. К апрелю влюбленная пара уже обосновалась в Неаполе в отеле «Везувий».

Проводив Потапенко в Петербург, Антон 2 марта выехал в Крым. Курьерский поезд миновал станцию Лопасня без остановки.

Часть VI Беглянка Лика

Обманута своей любовью безогляднойБыла моя сестра. Что стало с Ариадной?

[Ж. Расин. Федра]

Настроение, в котором уезжала Альбертина, несомненно, напоминало демонстрацию вооруженной силы, призванной проложить дорогу для дальнейших дипломатических маневров.

[М. Пруст. Беглянка]

Глава сорок вторая Утешение царя Давида: март — июнь 1894 года

В марте эскадра Чехова-Авелана рассредоточилась в южном и западном направлениях. Четвертого числа Антон сошел на берег в Ялте, потрепанный штормом, но сохранивший твердость в ногах. Вместо крошечного Гурзуфа он в конце концов остановил свой выбор на Ялте. Устроившись в гостинице, сразу получил из Варшавы телеграмму от Татьяны и Яворской. Тринадцатого марта прислала письмо Маша: «Лику проводила с грустью и сильно тоскую по ней. <…> Будь здоров и не кашляй, я уже перестала кашлять. <…> Мать спрашивает, нужно ли резать к празднику свинью, которая побольше». Лика Мизинова с Варей Эберле встретились с Потапенко в Париже 16 марта. Днем раньше Лика писала Антону: «Ведь я скоро умру и больше ничего не увижу. Напишите мне, голубчик, по старой памяти и не забывайте, что дали честное слово приехать в Париж до июня. Я буду Вас ждать, и если напишете, то приду Вас встретить. У меня Вы можете рассчитывать на помещение, стол и все удобства, так что только дорога будет Вам стоить. <…> Ну до свиданья, слышите, непременно до свиданья в Париже. Не забывайте отвергнутую Вами, но [волнистая черта] Л. Мизинову» [285].

С ответом Антон не спешил. В письме к своему французскому переводчику (заказывая для «Русской мысли» 100 бутылок «настоящего» бордо) он мимоходом упомянул, что в Париж приехали знакомые ему Потапенко и «полная блондинка» m-lle Мизинова. Спал он до десяти утра, а вечера проводил в беседах с интеллигенцией, собравшейся в весенней Ялте, чтобы подлечить легкие. Впрочем, и с этими людьми было довольно скучно — разве что оперный певец Миролюбов[286] и актриса Абаринова развлекли его, пригласив на экскурсию в Учансу. Через Миролюбова Антон познакомился со своим коллегой, ялтинским врачом Л. Срединым, таким же чахоточным, как и его пациенты. В ту пору Ялта была малопримечательным приморским городком, и из культурных заведений городские власти поддерживали лишь книжный магазин, любительский театр и женскую прогимназию.

Оказавшись в Париже, Лика сменила один любовный треугольник на другой — Потапенко там дожидалась его законная жена. В письме бабушке Лика сообщила, что уже нашла себе «хорошенькую» комнату и теперь собирается искать учителя пения. Маша узнала и Другие подробности: «Он [Потапенко] говорил, что застал свою супругу совсем больной, и думает, что у нее чахотка, а я так думаю, что притворяется опять!»[287]