Зеркало, или Снова Воланд - Андрей Малыгин

Жена хлопотала и вертелась вокруг как никогда, нежно посматривая на супруга.

Уже одеваясь и стоя по привычке перед зеркалом, Орлов, смерив себя критическим взглядом, внезапно заколебался:

— Слушай, Деля, как думаешь, может, не стоит пришпиливать? — кивнул он на звездочку. — А то как-то нескромно… Очень уж картинно получается… Даже вроде бы и неудобно.

Жена подошла сзади и, обняв, любовно выглянула из-за плеча:

— Ну что ты, Левушка! Бог с тобой! Какие там неудобства! А я так думаю, что наоборот. Надо привыкать. Чего ж тут стесняться? Самая что ни на есть наивысшая награда Родины. Пускай все видят да завидуют белой завистью. Ведь ты же ее честно заработал, не украл. Одного здоровья на эту ненасытную махину сколько положил! Э-хе-хе, — сокрушенно покачала она головой. — Нет, нет, надо идти обязательно так. Многим, может, захочется на нее и вблизи посмотреть, — кивнула она в сторону звезды. — А где увидишь? Не каждый же день Героев присваивают!

Довольный своим торжественным видом и пламенной речью супруги, Орлов только рукой махнул:

— А, чего там на самом-то деле стесняться… И сидит, словно здесь и была!

Он накинул плащ и, чувствуя необычайную легкость, почти полетел к уже поджидавшей его автомашине.

Да, бывают в жизни моменты, когда вдруг начинаешь вглядываться в течение событий, а они в ответ так и радуют тебя, так и гладят, благодарно улыбаясь. Все катится как по маслу. Вот и сегодня не успел Орлов войти в проходную, а там уже референт Серега навстречу с большущим букетом цветов. Приятно, конечно. И лифт как-то по особенному плавно подкатил к шестому этажу. Вошел в приемную, а там тоже толпа с поздравлениями — начальники ведущих цехов и отделов с председателями цехкомов. И в числе первых, конечно же, Абрамзон с шикарным букетом гвоздик, с бутылкой шампанского и французского коньяка. Вот ведь пройдоха! Но опять же приятно, знает тонкие струны директора, этого не отнять.

Всей толпой ввалились в кабинет. В другой бы раз сразу такой оравой не пустил, а сегодня уж ладно. Все улыбаются, душещипательные слова говорят, ну как тут откажешь. Праздник, одним словом! Орлов юркнул в комнату для отдыха, находившуюся за дверью в противоположной стороне кабинета, разделся, причесался, глянул на себя в зеркало и… душа от восторга просто сладостно застонала: «Эх, мать моя женщина, хорошо-то как!»

Немного волнуясь, вошел в кабинет, ожидавшие, увидев его при полном параде, даже зааплодировали, комплименты посыпались, как из рога изобилия. Тут как тут опять Абрамзон:

— Лев Петрович, ну вы у нас красавец, да и только! Ну как будто с этой самой звездой прямо и родились. Я серьезно, без всякого подхалимажа. Ну хоть провалиться мне на этом самом месте! Дайте на эту красоту вблизи-то полюбоваться, — тут же подскочил вплотную, впиваясь глазами в пиджак. — Ох и хороша, Лев Петрович! Ну теперь под руководством такого начальника нам сам черт даже не страшен. — И, повернувшись к остальным, игриво заметил: — Ну что ж, пора, дорогие товарищи, соседям на моторный завод и бронзовый бюст шефа заказывать. Как и полагается по закону. А чего там, — махнул рукой, — ваять, так уж в полный рост. Так ведь? Лев Петрович, когда прикажете мерку подойти снимать?

Все дружно засмеялись вместе с Орловым.

— Успокойся, Григорий Исакович, а не то сглазишь еще ненароком. С тебя вот давно уж все мерки поснимали и во всю ивановскую портреты малюют да продают. А я вот сколько тебя ни прошу, ну никак директору не подаришь. Это нехорошо. Это тебя, голубчик, совсем не украшает. Ну вот теперь-то перед всеми здесь поклянись, что не обманешь.

Посмеялись еще минут с десять и разошлись. Орлов приказал секретарю пока больше никого не пускать, а сам принялся накручивать телефон, решил лично дозвониться в министерство. Смех-то смехом, а все же странно, что из Москвы до сих пор вестей никаких. Все как повымерли.

Со второй попытки на другом конце провода наконец-то откликнулись. Думал, что Генриетта Васильевна, секретарь Игоря Анатольевича — начальника одного из управлений министерства, можно сказать, своего хорошего приятеля, но оказалось, что какая-то новенькая Филомена Петровна, а Генриетта Васильевна со вчерашнего дня в отпуске. Про себя мимолетно подумал: «Ну и баб же себе подбирают, все с какими-то странными именами. Черт знает что!» Новенькая же очень приятным, располагающим голосом сообщила, что Игоря Анатольевича, к сожалению, сейчас нет на месте, с утра пораньше укатил в Госплан по каким-то срочным делам и когда появится, трудно сказать. А затем поинтересовалась, а что у него за вопросы, может быть, что-то срочное, и она чем-то сможет ему помочь. Орлов сначала заколебался, а затем смущенно произнес:

— Да, понимаете, вроде бы неудобно и говорить-то… Ну, в общем, хотел кое-что уточнить по поводу… моего вчерашнего награждения…

В трубке тут же ответили:

— Ох, извините, что сразу не сообразила. Разрешите от имени самого Игоря Анатольевича и, конечно же, от себя лично поздравить вас с такой… я бы сказала, закономерной наградой. Как только объявится Игорь Анатольевич, непременно вас тут же соединю. — А затем озабоченно поинтересовалась: — А что, разве что-то не так получилось? Какие-то основания для беспокойства имеются?

— Да нет, спасибо, все вроде бы нормально… Если не сказать больше… Но как-то уж очень неожиданно… — ответил довольный Орлов.

В трубке по-женски интригующе заметили:

— Ну вы же должны понимать, что такие большие награды бывают всегда неожиданны. Это же не какое-то там рядовое событие. Поэтому, я думаю, что никаких оснований для беспокойства нет.

Она еще что-то хотела добавить, но тут в трубке внезапно захрипело, послышались какие-то обрывки смеха, потом что-то вроде кошачьего мяуканья и знакомые короткие гудки. Связь внезапно оборвалась. Но это уже было не важно, главное, он получил долгожданное подтверждение, что его сомнения — просто наивная чепуха. Все в полном порядке, как и полагается.

И так неплохое настроение Орлова заметно улучшилось.

— Не кочегары мы, не плотники, и сожалений горьких нет… — запел он себе под нос, — вот это уж, братцы мои, точнехонько!

Он вытянул из пачки заграничную сигарету с длинным коричневым фильтром, чиркнул красивой золотистой зажигалкой и, выпустив первую струйку дыма, включил телевизор. Быть может, что-нибудь расскажут и о его награждении в городских новостях. Совсем бы неплохо взглянуть, как все это выглядело со стороны.

Но тут вбежала румяная и счастливая секретарша и положила на край стола ярко-красную папку с золотистым тиснением в правом верхнем углу «Генеральный директор Орлов Л. П.», а ниже посередине «Документы на подпись».

Орлов бегло скользнул глазом по первым двум документам о создании каких-то там очередных комиссий, наложил утвердительную резолюцию и взял в руки проект приказа о премировании работников ОТК по итогам работы за третий квартал. В преамбуле документа говорилось, что именно благодаря самоотверженным стараниям работников этого славного подразделения по итогам работы за этот временной промежуток на предприятии были достигнуты очень внушительные результаты. Далее шел перечень различных цифр и процентов, неоспоримо подтверждавших авторитетные показатели, а уж затем само собой напрашивался и вывод, что без солидной денежной премии здесь уж никак не обойтись, а правее красовалось четырехзначное число этой самой награды, при виде которой Орлов, присвистнув, даже покачал головой. Чуть пониже как бы между прочим говорилось и о фамилиях руководителей, кто так умело и слаженно, не жалея живота своего, все время направлял и воодушевлял многочисленный коллектив работников этой бракозащитной структуры. И самой первой, естественно, смиренно значилась фамилия самого Павла Васильевича Бородкина, главного технического контролера завода, а справа от нее — непритязательная пятерка с двумя нулями, как скромная оценка его вклада на этом отрезке времени. Визы руководителей соответствующих структур были, как и положено, на месте.

Прочитав весь текст документа, Орлов, поиграв губами, задумчиво произнес: «Однако! Скромности Паше, как всегда, не занимать!» — и тут же нажал на небольшом пульте кнопку с надписью ОТК.

В кабинете Бородкина требовательно и резко зазвонил красный директорский аппарат. Павел Васильевич с резвостью десятилетнего мальчишки бросился, схватил трубку телефона, и лицо его засветилось счастливой улыбкой.

— Добрый день, Лев Петрович, здравствуйте, — начал он сбивчиво исторгать из себя поток отрывистых слов. — Разрешите еще раз, понимаешь, от всей души вас горячо и сердечно поздравить, — и он приложил руку к груди, — с самой высокой оценкой Родины. Пожелать вам, Лев Петрович, отменного здоровья на целую сотню лет, огромного счастья и непременной удачи, понимаешь, во всех ваших делах. Ну а мы, ваши преданные помощники, будем, понимаешь, и дальше верой и правдой служить… нашему общему делу и шагать с вами нога в ногу. Слушаю вас, Лев Петрович…