Вампир Арман - Энн Райс

– Вот и все твои сторонники! – прошипела ближайшая ко мне фигура. – Значит, ты их оплакиваешь, не так ли? В то время как во имя Бога ты должен был сделать каждого из них по очереди своей пищей!

– Во имя Бога! – закричал я. – Да как ты смеешь говорить об имени Бога?! Вы устроили бойню, избиение младенцев! – Мне удалось повернуться и ударить его ногой, ранив его намного сильнее, чем он ожидал, но, как и прежде, его место заняли трое новых стражей.

Наконец в сполохах огня остались только трое бледных как смерть детей, самых младших. Никто из них не произносил не звука. Их молчание производило жуткое впечатление, их мокрые личики дрожали, неверящие глаза потускнели. Их тоже предали огню.

Я выкрикнул их имена. Как можно громче я закричал:

– На небеса, братья, вы отправляетесь на небеса, в объятия Бога!

Но разве могли их смертные уши услышать меня на фоне оглушающей песни хора?

Вдруг я осознал, что Рикардо среди них не было. Рикардо либо бежал, либо его пощадили, либо ему уготовили еще более страшную участь. Я покрепче свел брови, чтобы помочь себе запереть эти мысли в голове, чтобы сверхъестественные звери не вспомнили Рикардо. Но меня выдернули из моих мыслей и потащили к костру.

– Теперь твоя очередь, храбрец, Ганимед богохульников! Твоя, твоя, упрямый бесстыдный херувим.

– Нет! – Я врос ногами в землю. Это немыслимо. Не может быть, чтобы я так умер; не может быть, чтобы меня сожгли. Я отчаянно доказывал себе: «Но ты же только что видел, как погибли твои братья. Чем ты лучше?» – и все-таки не мог смириться с тем, что такое возможно. Нет, только не я, я же бессмертный, нет!

– Да, твоя! И огонь поджарит тебя так же, как их. Чувствуешь, как пахнет паленой плотью? Чувствуешь, как воняет горящими костями?

Сильные руки подбросили меня высоко в воздух – достаточно высоко, чтобы я мог почувствовать, как ветер развевает мои волосы, а потом взглянуть вниз, в огонь... Его смертоносная волна ударила мне в лицо, в грудь, в вытянутые руки.

Я падал все ниже, ниже, ниже в пекло, раскинув руки и ноги, навстречу оглушительному треску дров и танцующему оранжевому пламени. «Значит, я умираю?!» – думал я, если я вообще способен был о чем-то думать. Скорее всего, я испытывал только панику и заранее отдавался предстоящей мне невыразимой боли.

Меня схватили чьи-то руки, горящие дрова рухнули, и подо мной заревело пламя. Меня вытаскивали из огня. Меня волокли по земле, топтали ногами горящую одежду... С меня сорвали тлеющую тунику. Я хватал ртом воздух. Всем телом я чувствовал боль, жуткую боль обожженной плоти, и я намеренно закатил глаза в надежде на забвение. «Приди за мной, Мастер, приди, если для нас бывает рай, приди за мной», – мысленно молил я, вызывая в памяти его образ: обгоревший, черный скелет, протягивавший ко мне руки.

Надо мной выросла какая-то фигура. Благодарение Богу, я лежал на сырой земле, и от моих обожженных рук, лица, волос продолжал подниматься дым. Фигура оказалась широкоплечей, высокой, черноволосой.

Он поднял сильные мускулистые белые руки и сбросил с головы капюшон, открыв густую массу блестящих черных волос. У него были большие глаза с жемчужно-белыми белками и угольно-черными зрачками, а над ними, несмотря на густоту, красиво изгибались брови. Он, как и остальные, был вампиром, но обладал выдающейся красотой и замечательной осанкой; он смотрел на меня с таким видом, как будто я интересовал его больше, чем он сам, хотя все взгляды должны были обратиться к нему.

По моей коже пробежала дрожь признательности за то, что, благодаря этим глазам и гладкому, изогнутому, как лук, рту, он производил впечатление существа, обладающего подобием человеческого рассудка.

– Ты будешь служить Богу? – спросил он. Речь его была речью образованного человека, а в глазах отсутствовала насмешка. – Отвечай, будешь ли ты служить Богу, ибо в противном случае тебя бросят обратно в костер.

Всем своим существом я испытывал боль. В голове не осталось ни единой мысли, кроме той, что он произнес невероятные, лишенные смысла слова, на которые у меня не было и не могло быть ответа.

Его злобные помощники моментально подхватили меня снова, смеясь и распевая в такт несмолкающему гимну:

– В огонь, в огонь!

– Нет! – крикнул их вождь. – В нем я вижу искреннюю любовь к нашему Спасителю. – Он поднял руку. Остальные ослабили хватку, но держали меня в воздухе, растянув за руки и ноги.

– Ты хороший? – отчаянно прошептал я. – Как же так? – Я заплакал.

Он подошел ближе. Он склонился надо мной. Какой он обладал красотой! Его полный рот, как я уже сказал, имел прекрасную изогнутую форму, но только сейчас я увидел, что губы сохранили естественный цвет, и даже рассмотрел тень бороды, когда-то покрывавшей нижнюю часть его лица и, несомненно, сбритой в последний день смертной жизни. Эта тень придавала ему мужественное выражение. Его высокий и широкий лоб казался вырезанным из идеально белой кости и резко контрастировал с темными, откинутыми назад кудрями.

Но меня, как всегда, гипнотизировали глаза, да, глаза, – большие, овальные, мерцающие глаза.

– Дитя, – прошептал он. – Как мог бы я вынести такие ужасы, если не во имя Бога?

Я еще громче заплакал.

Я больше не боялся. Мне стало все равно, больно мне или нет. Боль была красно-золотистой, как пламя, и растекалась по мне, как жидкость... Однако при всем при том боли я не испытывал – только апатию и равнодушие.

Я закрыл глаза и отказался от малейшего сопротивления, пока меня куда-то несли, – кажется, это был какой-то туннель, где шаркающие шаги моих мучителей эхом отдавались от низкого потолка и стен.

Меня бросили на землю, и я повернулся к ней лицом. Однако, к моему разочарованию, под своей щекой я ощутил не спасительную влагу благодатной почвы, а какое-то тряпье. Вскоре, однако, и это утратило для меня всякое значение – я прижался лицом к засаленной тряпке и погрузился в полузабытье, как будто меня уложили спать.

Обожженная кожа, часть моего тела, не имела ко мне отношения. Я глубоко вздохнул. Не в силах отчетливо сформулировать собственные мысли, я тем не менее сознавал, что все мои бедные мальчики умерли и теперь в безопасности. Нет, огонь не мог мучить их долго – слишком жарким было пламя, и, конечно же, их души улетели на небеса, как соловьи, занесенные ветром в дымное пекло.

Мои мальчики покинули землю, и теперь никто не причинит им зла. Все добро, что Мариус для них сделал: наставления учителей, полученные навыки, выученные уроки, танцы, смех, песни, нарисованные картины... – ничего этого больше нет, а их души на мягких белых крыльях поднялись на небеса.

Мог ли я последовать за ними? Мог ли Бог принять душу вампира в свой золотистый заоблачный рай? Мог ли я оставить ужасные латинские песнопения демонов ради царства ангельских песен?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});