Полгода — и вся жизнь - Элизабет Хауэр

— А потом? — спрашивала Грета Ахтерер дальше.

Рената знала по опыту своей короткой жизни, что лжет она неумело и ее всегда выводят на чистую воду. Ей становилось стыдно, и она решала впредь говорить только правду. Но врать тете Грете было особенно нехорошо. Рената торопливо подошла к ней и в нерешительности стала крутить пуговицу ее платья.

— Тетя Грета, — сказал она тихо, уткнувшись в платье, — у Камиллы есть тайна, большая тайна.

— Ты знаешь какая?

— Нет, — ответила девочка.

Ренату отпустили. Грета Ахтерер сказала, что, пока она будет у них, ей можно больше не заниматься математикой.

Девочка ждала Камиллу. Она ждала, когда кончится этот день, который отличался от других дней как солнце от луны. «Я очень хочу, чтобы наступило завтра», — сказала она тихо, убирая задачник обратно в портфель.

Пришла Камилла, но на Ренату не обратила никакого внимания, а села к окну и стала смотреть вдаль, на стены монастыря. Рената попыталась узнать, злится на нее Камилла или просто грустит. Она повернулась на своем стуле так, чтобы Камилла могла видеть ее, и неудобно устроилась на корточках на плетеном сиденье стула.

— Ты предала меня, — сказала Камилла, когда прошла целая вечность. — Хоть ты не знаешь моей тайны, но все равно не должна была ничего о ней говорить.

— Что мне было делать? — спросила девочка в отчаянии.

Камилла молчала.

— Нужно было соврать? Скажи.

Камилла повернулась к Ренате спиной и закрыла лицо руками. Потом она налила воду в большую каменную чашу и опустила туда лицо. Когда она выпрямилась, Рената увидела, что оно красное и заплаканное.

— Ты плачешь, — сказала девочка, и ей стало больно от сознания своей невольной вины. — Значит, мне все-таки нужно было соврать.

— Я думаю, — сказала Камилла, — это не помогло бы.

В полночь они проснулись. Со двора долетали крики, громкое пение и голос Ганса Ахтерера, который что-то приказывал. Но его голос перекрывал хохот. Девочки побежали во двор. Там танцевали, держась за руки, украинцы. Они были пьяны.

* * *

Камилла знала, что через несколько дней приедет инженер, чтобы забрать дочь. Она тоже уедет с ними.

Камилла не открыла свою тайну хозяйке и выслушала все упреки молча. Грете было известно, что Камилла, вопреки ее предостережениям, много раз бывала в госпитале. Камилла не отрицала этого. Она равнодушно выслушала слова Греты, внушавшей ей, что ее неосторожное, своенравное поведение может повредить встречам настоятеля и солдат. Холодно она встретила и упреки Греты в том, что на нее обратил внимание медперсонал, а у военного священника возникли подозрения на ее счет. Грета хотела знать о причине такого поведения Камиллы, но считала, что та сама должна обо всем рассказать. Однако ее попытки узнать правду потерпели поражение. Камилла молчала.

Камилла думала о том, что сказал ей Винцент, когда она, бросив Ренату на полпути к реке, запыхавшись и с большим опозданием пришла к нему.

— Почему ты заставляешь меня так долго ждать? Когда тебя нет со мной, я начинаю бояться. Как раньше.

У них было очень мало времени.

— Я приду завтра вечером, — сказала Камилла. — Я заберу тебя отсюда. Как всегда.

Теперь это было невозможно. Чтобы увидеть Винцента снова, нужно было что-то придумать. По крайней мере, послать ему какую-то весточку. Чтобы он не боялся.

Рената слонялась по дому и искала свою подругу. Наконец она обнаружила ее в кладовке. Та сидела в темноте на корточках перед деревянной бочкой. Девочка осторожно, чтобы не задеть паутину, подошла к Камилле и тихо окликнула ее.

— Уйди, мне нужно подумать, — сказала та, отвернувшись.

— Я могу тебе помочь? — спросила девочка.

— Нет, ты не можешь, уходи. Я хочу быть одна.

«Ты не можешь» — это означало, что Камилла хочет, чтобы ей помог кто-то другой. Девочка загрустила и попробовала найти утешение, занявшись каким-нибудь делом. Из всех углов она собрала в одну кучу всякий хлам: старые, ненужные вещи. Она составила их в один ряд. Потом ей пришла мысль порадовать Камиллу. Она нашла деревянное блюдо, расписанное по краю цветами. У него был веселый симпатичный вид. Рената отложила его в сторону и продолжила свои поиски дальше. Так она добралась до комнаты украинцев. Она знала, что сейчас все в поле, и из любопытства зашла туда. Комната была не проветрена, кровати не убраны, рабочая одежда лежала на полу, она нашла в куче сваленных друг на друга инструментов банку красной краски и кисточку. У Ренаты возникла чудесная, счастливая идея раскрасить блюдо краской. Тогда она понравится Камилле. Она потащила банку во двор.

— Откуда это у тебя? — удивилась Грета Ахтерер, увидев Ренату около сарая с кисточкой в руках. Рената сказала ей. Крестьянка удивилась. Она не припомнила, чтобы они когда-то что-нибудь красили этой краской. Ее муж тоже не помнил.

* * *

В этот же день лесник заметил на деревьях красные стрелки, которые вели прямо к тому месту, где Ганс Ахтерер и украинцы спрятали станки. Стрелки нельзя было не заметить. Они ярко блестели на солнце, как бы приглашая следовать за ними. Расстояние между деревьями с ярко-красными отметинами было таким малым, что сбиться с пути было просто невозможно. Так лесник пришел к глубокой яме недалеко от дороги. В ней стояли, выкрашенные той же краской, станки. Два неизвестных красных чудовища, непонятно как здесь очутившиеся. Лесник побежал назад и заявил о находке бургомистру.

Новость о красных чудищах, найденных в лесу, мгновенно распространилась по деревне. Ганс Ахтерер, услышав ее, сразу понял, что случилось.

Вечером он привел в порядок все свои дела, обсудил с женой важнейшие проблемы. Она была, как всегда, сдержанна и внешне спокойна. Он не услышал от нее ни одного упрека. Как он и опасался, украинцы не вернулись вечером с поля. Вместе с ними из их комнаты исчезло и их небогатое имущество.

Побег украинцев Ганс Ахтерер воспринял очень тяжело. Он не винил их в своих трудностях. Он сказал себе, что сам должен ответить за их поведение и за дальнейшую судьбу. Они наверняка скрываются в лесах, и на их поиски уйдет несколько дней. Через некоторое время их схватят и будут допрашивать. Вряд ли из их запинающихся ответов можно будет составить сколько-нибудь ясную картину. Наверняка узнают лишь о том, где они работали и для кого выполняли запрещенную работу. Что с ними будет дальше, Гансу трудно было представить.

«Значит, они мне все же не доверяли, — думал Ганс Ахтерер. — Если бы они вернулись, я смог бы защитить их. Но на это они не рассчитывают. Что же я в них не понял?»

Разговор с бургомистром, состоявшийся поздно вечером, показал Гансу, что он правильно оценил ситуацию. Подозрительным это дело было не столько из-за станков, сколько из-за похожей на спектакль истории их находки. За всем этим стоит больше чем только укрывательство народнохозяйственного имущества. Все указывает на тайные махинации врагов народа, которые устроили эту провокацию или из-за внутренних распрей, или хотели таким способом отвлечь внимание от других своих акций. Так говорил бургомистр, который очень гордился необычными для себя, но трезвыми и ясными рассуждениями.