Тициан Табидзе: жизнь и поэзия - Галина Цурикова

СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ («Так жить — одному Чагатару под силу…»)

© Перевод С. Гандлевский

Так жить — одному Чагатару под силу.Свободен ты был, словно конь на скаку.Скорблю я. Возьми за собою в могилуВот эти стихи за строкою строку.

Степная печаль за тобою по следуГналась и гнала до Дарьяльских высот.Мы плачем. Кружи хоть по целому свету —Что толку? Душа от себя не уйдет.

Нет счета слезам и конца угрызеньюБезжалостной совести, меры стыда.Но разве из тех, кто не рад был спасенью,В живых ты один оставался тогда?

Стихи твои кровью сердечной стекалиИз раны пожизненной, капали вновь.Но разве ты смертью спасешься? Едва ли.Лишь кровь приумножит пролитую кровь.

Светало. И с пьяною удалью кепкуВ котле из-под хаши Паоло варил.Светало. И смерть обняла тебя крепко,На улице кровли мороз серебрил.

Поэзия не изменилась. И зори.Как встарь, словно двери, откроет она.Но мне все сдается, прикончат нас вскоре —Такие внезапно пришли времена.

Верны твоему завещанью, отнынеМы в каждом застолье тебя помянем.Ты кровью исходишь в глухой мешковине,Как хлеб, пропитавшийся красным вином.

Ей-Богу, мы родичи были друг другу —Монгольскую кровь разгоняли сердца.Взяв душу, стервятники в небе по кругуПарят, чтоб и падаль склевать до конца.

Давно Амиран изнемог здесь от пыток —Подобная участь и нам суждена.Как мирро, ты выпил смертельный напиток —И нам допивать это зелье до дна.

Взревел по тебе, так что треснул от рева,У Чопурашвили орган заводной.Скрываю я даже от брата родного,Какой в моем сердце спекается гной!

Вовек потому не избуду печали,Что верности клятвы, признанья в любвиПри жизни, Есенин, тебя не застали,Ты не отзовешься — зови не зови.

Друзья, если головы наши в канавуПокатятся разом, пусть знает любой,Что, как бы то ни было, братом по правуЕсенина Орден считал Голубой!

28 февраля 1926

ТАНИТ ТАБИДЗЕ («Саламбо, босоногая, хрупкая…»)

© Перевод Б. Пастернак

Саламбо, босоногая, хрупкая,Ты привязанною за лапкуКарфагенской ручною голубкоюХодишь, жмешься и хохлишься зябко.

Мысль моя от тебя переноситсяК Карфагену, к Танит, к Ганнибалу.Он на меч свой подставленный броситсяИ покончит с собой, как бывало.

Сколько жить мне, про то я не ведаю,Но меня со второго апреляВсю неделю тревожат, преследуя,Карфагенские параллели.

Я в Тбилиси, но дерево всякое,Травка, лужица гонят отсюда,И лягушки весенние, квакая,Шлют мне весть с деревенского пруда.

Спи, не подозревая ни малости,Как мне страшно под нашею крышею,Как я мучусь тоскою и жалостьюКо всему, что я вижу и слышу.

2 апреля 1926 Тбилиси

НЕ УДИВЛЯЙСЯ

© Перевод Н. Соколовская

Не удивляйся, если вдруг услышишь,Что Тициан молчит уже давно.Я раб мечты. Когда мечтою дышишь,Все прочее забыть немудрено.

Сегодня я не стану лицемерить:Мне нравился когда-то дадаизм.Терзался я. И можешь мне поверить,Что в этом раздвоеньи был трагизм.

Как эшафот — Халдея… Наважденье!Плач неба надо мною не затих.Невозбранимы сердцу заблужденья.И я поддался одному из них.

Вихрь пролетел у нас над головами.Я только нынче начинаю жить.Нельзя огонь пересказать словами,Как пригоршнею море осушить.

О, детский мир былых стихотворений:Где истина, где фарс — не разобрать…Под натиском внезапных откровенийЯ начинаю новую тетрадь!

15 июня 1926

«Мне свеча святая Алаверди…»

© Перевод С. Гандлевский

Мне свеча святая Алаверди,И трехсот арагвинцев сраженье,И сионский колокол до смертиДушу мучают, как наважденье.Хватит снова видеть грудь царицы,Синюю от пыток и побоев,Знать, что под Марабдой кровь струится —Страшен остров из костей героев.Хватит, говорю, нет больше мочиСлышать тихий плач Светицховели,Видеть Богородицыны очи,Изрешеченные при расстреле.Как мне слез не лить о каждой ране,Как не горевать от произвола!Пусть воскреснет внук у ДадианиИ на Картли не придут монголы!Но беда видна, беда слышна мне, —Вновь царевич Александр рыдает,Вновь убийство в Цицамури камниКровью праведною обагряет.Горе родины взывает к мести.Новой песни не просите, бросьте.Где возьму я сил для новой песни,Если в прошлом кости, кости, кости!Не жалейте о моем бессилье,Жалости не надо мне, поверьте.Прахом стал я, пеплом стал я, пылью,И пою, как накануне смерти.

5 августа 1926

НАДПИСЬ НА КНИГЕ «АНГЕЛ-ВСАДНИК»

© Перевод Б. Резников

На новый стадион спешит столица,И белый ангел мчится на коне…Одною хоть строкой своей хвалитьсяНа памяти твоей случалось мне?Пусть это ведают отчизны дали,Но и тебе, родная, нужно знать,Как тяжко мяч в игре вести годами,Чтобы в аду поэмы сочинять…Вы знаете, кто этот Ангел СечиНа скакуне, летящем над землей.Легко ль всю Грузию взвалить на плечи?Но я — поэт в засаде боевой.Внук славных мастеров, я против словаСражаюсь, из корней могучих пьющегоСобой, как тканью сумрака ночного,Укрой поэта Грузии грядущего.

21 августа 1926 Сочи

СКИФСКАЯ ЭЛЕГИЯ

© Перевод С. Гандлевский

1

Очи выплакивал тутОвидий о детях и Риме.Рим и время падутПеред стихами стальными.

Так же о дальней столицеПушкин сгорал на чужбине.Было вчера это, мнится, —И нет Петербурга в помине.

Рать амазонок здесь гналМакедонский, но сам стал добычей.Лев свой доспех променялЛьвиный на пояс девичий.

Скифы прошли здесь, конямХребты с перепою ломая.Саблей дорогу исламЗдесь проложил до Дуная.

К морю несли свое семяНароды одни и другие,Но миновало их время —В сумерках днесь Киммерия.

Мне-то здесь что, пришлецу?В сердце стихов трепетанье.Бьют, не щадя, по лицу —Пой, лебедь, с пронзенной гортанью!

Здесь, может статься, опятьПройдут племена вереницей.Понт Эвксинский, как знать,Высохнет, дно обнажится.

Все прорастет быльем,Но до скончания светаСтих пламенеет клеймомПрямо на сердце поэта.

Здесь, где Овидий навзрыдПлакал о Риме и детях,Мне продолжать предстоитСтих, непрерывный в столетьях.

2

Душою не криви, в изгнанье не играй:В своей отверженности ты один виновен.Я видел Скифию, далекий дикий край,Но мало проку мне от всех его диковин.Да, я и впрямь люблю тебя, моя страна,Но в искренность мою уже не верят ныне.Когда там в ход пошли и плуг и борона,Тень папоротника искал я на чужбине.Плач пушкинской строки звучит во мне опять,И Киммерия вновь стоит перед глазами.Мне слова ласкового не от кого ждать —И сердце обливается слезами.На участь сетуя, с собакою слепец,Бродячий бандурист пройдет, клюкою шаря.И этот тихий плач заставит наконецРасплакаться Христа на нищенском базаре.Мне плакать хочется, не знаю почему.Как быть, любой замок на сердце мне навесьте,Но только обернусь я к детству моемуЗаветному — и вновь глаза на мокром месте.Скончание времен печалит старика —Еще бы мне не знать, я рос под это пенье.И скифы на море, и прошлые векаМне тоже застят взор слезою сожаленья.

Сентябрь 1926 Анапа

«Иду со стороны черкесской…»