Стрелы Перуна - Станислав Пономарев

Тархан приказал отступать. Захрипели карнаи, и хазарская орда отхлынула в степь.

Каган-беки понял вдруг, почему руссы и малыми силами побеждают своих врагов.

— Вся их мощь в несокрушимом единстве, — вслух подумал властитель. — Луки урусов бьют вдвое, а то и втрое дальше хазарских. Могучая стрела уруса с двухсот шагов разрывает кольчугу. Мне тоже надо иметь пеший строй тяжелых богатуров, такой, как у кагана Свя...

— О Могучий, — пробасил спокойный голос тургу-да, — отойди подальше, а то стрелы кяфиров стали залетать в крепость.

Асмид глянул на остров. Воины Магаюр-хана поспешно отступали к воротам Саркела. Все потуги беков и собранного ими ополчения оказались тщетными. Урусы, встав в плотный строй, мощно теснили их. Хазары были загнаны обратно в твердыню. Единственное, что удалось Магаюр-хану, так это задержать врага у ворот и отстоять их. Руссы и печенеги под градом стрел с башен и стен, закрывшись щитами, медленно отошли к посаду.

— Кто бек у храбрых урусских богатуров? — спросил каган вернувшегося на башню Магаюр-хана.

Тот, зажав ладонью рану на левой щеке, ответил хрипло:

— Купец Ядре! Чтоб ему подохнуть...

— Какой он купец? Он великий бек! Урусов на острове совсем немного, а они победили тебя. Кто кумвары в реку столкнул?

— Ядре-беки. Тьфу, кяфир! Чтоб его...

— Этим он укрепил дух своих богатуров, указав им, что отступать некуда. Учитесь, эльтеберы! Победа Ядре-беки не в том, что он загнал вас обратно в крепость, а в том, что он понял, кому нужны кумвары. Он решился скорее погибнуть, чем отдать их нам... Кто нанес тебе рану?

— Ядр-ре! — скрежетнул зубами Магаюр-хан. — Мщение мое будет страшным! О-о-о аллах, по...

— Замолчи! — грозно сдвинул брови Асмид. — Кому страшны пустые угрозы, если силу свою и мудрость ты не смог доказать в битве? Зачем других смущать видом позорной раны, если ты не сумел отбить урусские кумвары? Если бы ты сделал это, я сам бы возглавил свои тумены там. — Каган указал рукой на противоположный берег. — Тогда еще сегодня я смог бы сокрушить Святосляба, а потом двинуть своих воинов на Урусию. Джурус-хан не сможет победить такого воителя, как коназ-пардус. Успешно противостоять ему мог бы Санджар-Саркел-тархан, но он всего с одним туменом неустрашимых сдерживает все печенежские орды и не пускает их на помощь урусам...

Каган-беки замолчал, глядя через реку. Никто из свиты не напомнил ему, что рядом с Санджар-Саркел-тарханом рубятся еще два тумена буртасских богатуров и давно пора бы отогнать печенегов подальше от главного поля битвы. Властитель, словно прочитав их мысли, заметил мрачно:

— На буртасов надежда плоха. Они уже сегодня могут покинуть нас и оставить одних против урусов и печенегов. Бурзи-бохадур-хан друг только в удаче. В беде он враг!.. — Асмид помолчал и, как бы размышляя вслух, закончил: — Именно сейчас пригодились бы здесь аланы Фаруз-Капад-эльтебера. Но где они?

И опять промолчали ханы, страшась напомнить всесильному о том, что делать из Фаруз-Капад-тархана врага крайне неосмотрительно. Многие догадывались, почему нет тут сегодня властителя Алании со своими рослыми и храбрыми богатурами. Никто не верил, что Фаруз-Капад пошел на Урусию. Скорее...

— Почему не стремит в битву свои тумены Джурус-тархан? — снова взъярился Асмид. — Урусы строят укрепления. Если они насыплют вал и укрепят его, тогда кагана Святосляба не сокрушить! Джурус спокойно ждет своего поражения! О-о аллах, помоги мне добраться до моих туменов! Здесь я, как беркут со спутанными крыльями!

И в третий раз промолчали беки, только криво усмехнулся кое-кто. А Магаюр-хан подумал: «Кто звал тебя, дурака, в эту ловушку? Теперь сиди тут — пленник в собственной крепости!»

Глава шестая

Хитрость Селюк-хана

В жестокой битве на острове убитыми руссы потеряли немногих, а вот раненым был чуть ли не каждый,

— Лихо выступил князь Магаюр! — изумлялся воевода Ядрей. — С чего бы сие? Ране за ним такой прыти не замечалось. Тут што-то не так!

— Да-а, — соглашался с ним тысяцкий Рубач, человек высокого роста, жилистый и сухой. — Трижды сходился яз с ним на бранном поле. Обычное дело: помельтешит перед очами, стрелки помечет, погрозится мечом и был таков с воями своими!

— Ты не приметил, што за люди на левой башне стояли?

— Нет, а што?

— Князь Магаюр — воевода крепости сей. Беков у него много, а воев в битву сам повел. В то же время на башне какие-то ханы стояли. Не из приезжих ли кто? Как мыслишь?

— Яз не видел. Как прижали козары, так кровавый пот с лица потек. По сторонам глядеть было неколи.

— Да-а. Вот и яз реку, што-то нонче Магаюр храбер был не в меру. Значитца, кто-то спослал его на битву с нами. Простого хана он не послушался бы. Какой-то владыка в тверди нынче есть.

— Мож, и так, а нам-то што за недолга? — изумился Рубач. — Нам Святослав велел никого из тверди не пускать. То мы и делаем.

— В войне мало приказ сполнить. Надобно не только великому князю, а и воеводе головой промышлять. Прикажи-ка, брат, завал из построек здешних перед вратами тверди поставить да рвом отгородиться. По всему видать, не последний раз козары на вылазку ходили. Воев у них много, а мы нонче без лодий, и отступать нам теперь некуда.

— Што ты, воевода? Вои и так устали. Какую битву свершили, помыслить и то страшно! Многие от ран изнемогают. Надобно бы подмоги у князя испросить. А ты...

— Подмоги? — рассмеялся Ядрей, и от этого смеха у бесстрашного Рубача похолодела спина.

Никто и никогда не видел Ядрея сердитым. Всегда воевода-купец был благодушен и улыбчив. Голосом гневно не играл, угроз не изрыгал, а руку поднимал только на врагов Руси. Недавно, когда битва на острове загромыхала с непостижимой силой и хазары начали одолевать, Ядрей увлек за собой охранных гридей и столкнул в воду все ладьи — последнюю надежду на спасение. Сделал он это не потому, чтобы воины его дрались яростнее — они и так сражались мужественно, — а потому, что хотел лишить противника главной цели в этом бою — захвата судов. Он почти понял, чего хотел Магаюр-хан, и оказался прав: как только ладьи уплыли от острова, напор хазарских богатуров ослаб, и руссы вскоре стали теснить врага. В пылу жестокой сечи Ядрей был так же хладнокровен и улыбчив, как при заключении торговых сделок с греками, болгарами или теми же хазарами.

Немало людей, и не только на Руси, разорил предприимчивый купец. Как бы в насмешку над всеми страданиями его издольщиков стал Ядрей воеводой города Киева. Раздобрел телом. А улыбка еще шире расплывалась на его круглом румяном лице. Но почему-то никто не улыбался ему в ответ. Видимо, потому, что с улыбкой благодушного купца часто приходила беда. Ядрей-купец был беспощаден при взимании долгов, Ядрей-воевода был так же беспощаден к своим воинам. Но при всем том он никогда не прятался за спины других, и в самых кровавых битвах богатыри видели его в наиболее опасных местах. Никто и никогда не видел воеводу испуганным. Приказы его всегда были осмысленны и четки, а исполнения их он требовал неукоснительно ровным и спокойным голосом. Ратники не любили его самого, но стремились попасть в его дружину, ибо не было случая, чтобы Ядрей проиграл хоть один бой, и павших у него всегда было меньше, чем у других воевод.