Марь - Татьяна Владимировна Корсакова

— Гордей, — сказала она, вытирая слезы, — мне нужно на болото!

— Зачем? — Он посмотрел на нее едва ли не испуганно.

— Чтобы еще раз увидеть этого мальчика.

— Мари, вам нет нужды видеться с ним.

— Быть может, он захочет рассказать мне что-то новое. Что-то, что сможет обличить его мать!

— Одних слов будет недостаточно, Мари, — сказал Гордей, а потом решительно добавил: — Но я обещаю вам, что сделаю все, чтобы правосудие восторжествовало.

Впервые она ему не поверила. Впервые она не поверила в торжество правосудия. А зря!

С того их разговора прошло больше недели. Мари тщетно пыталась заставить себя все забыть. Гордей, словно чувствуя ее боль и негодование, всю эту неделю не приходил, лишь передал через нянюшку очередной букет. А на восьмой день правосудие свершилось.

Правосудие приняло облик колонки криминальных новостей в газете, которую забыл на обеденном столе отец. Некий господин, пожелавший остаться неизвестным, во время прогулки по местному болоту обнаружил тело маленького мальчика со следами удушения и утопления. Личность мальчика установили. Вероятную убийцу ребенка уже взяли под арест. Убийцей оказалась мать мальчика, некто Глафира Сиволапова, которая в течение пяти лет убеждала всех, включая собственного мужа, купца Порфирия Сиволапова, в том, что ее сын проживает в соседней губернии у дальних родственников. Родственников тут же допросили, и они с превеликой охотой поведали, что после смерти первого супруга Глафира Сиволапова только и искала случая избавиться от сына, который стал для нее обузой. А ежели особо пытливые читатели зададутся вопросом, как же так вышло, что тело несчастного ребенка удалось опознать спустя целых пять лет, то им следует прочесть занимательную научную статью о феномене «болотных тел», которая появится на страницах газеты в ближайшее время.

У Мари не было никаких сомнений, кто был тот господин, который пожелал остаться неизвестным. Другое она не могла понять! Как Гордею удалось отыскать на болоте тело несчастного ребенка?

Он не навещал ее еще неделю. Наверное, давал возможность прийти в себя и осмыслить случившееся. В себя Мари пришла быстро, а вот терпения на осмысление у нее не хватило, и она отправилась в гости к Гордею сама. Мари никогда раньше не бывала у него в гостях, но в Марьино все знали, где живет доктор. Его дом стоял наособицу, на самой границе с лесом. Вид отсюда открывался привольный. Теперь Мари прекрасно понимала, почему Гордею так нравится этот дом, почему он отказывается от переезда в город. Точно так же самой Мари нравился дом у Змеиной заводи, но заходить в него она больше не решалась. А в дом Гордея решилась.

В тот день выпал первый снег. Осень из небывало теплой в одночасье сделалась небывало холодной. Наверное, благодаря снегу Мари и увидела следы до того, как случилось непоправимое. Сначала это были следы лошадиных подков, а затем всадник спешился, и появились следы миниатюрных, явно женских ног. Мари остановила Султана, спешилась сама. Дальше она шла, взяв жеребца под уздцы, вглядываясь во внезапно начавшуюся снеговерть.

Перед домом Гордея к стволу старой вишни была привязана Соната, любимая кобыла Анюты. Мари замерла. Султан нетерпеливо ткнулся мордой ей в щеку, пыхнул в ухо жарким дыханием. Ей бы развернуться и уехать. Очевидно же, что у Гордея нынче другая гостья. Но какое-то новое, доселе неведомое чувство заставило Мари отвести Султана с дороги и привязать к стволу ближайшего дерева. Дальше она пошла одна, кутаясь в легкую шубку и, словно воровка, прячась за снежной завесой.

Вероятно, весной дом Гордея утопал в яблонево-вишневом цвету. Нынче же хрупкие лепестки заменяли не менее хрупкие снежные хлопья. Мари следовало спрятаться. А вот хотя бы за стволом старой яблони! Прижаться к шершавой коре спиной и затылком, зажмуриться и затаиться. Мари прижалась и затаилась, но глаза закрывать не стала. Да и как можно закрыть глаза, из которых льются горячие слезы?

Сколько она простояла так? Казалось, что целую вечность. Слезы заледенели на щеках, руки и ноги выстыли, душа, кажется, тоже. Мари уже хотела уйти, прекратить эти мучения, когда дверь открылась и на крыльцо вышли двое. Из своего укрытия Мари видела лишь силуэты: крепкий и высокий — мужской, и миниатюрный — женский. Анюта, ее любимая младшая сестра, потянулась к Гордею, ее любимому… просто ее любимому. Что это было? Задушевный разговор, когда все никак не наговоришься и не распрощаешься? Или прощальный поцелуй? Мари не разглядела. Снегопад был милостив к ней, укрыл крыльцо почти непроницаемым пологом. А когда снова смогла видеть, Анюта уже садилась в седло, а Гордей держал под уздцы Сонату.

Мари слишком поздно поняла, что пора уходить. Ей нужно было уйти еще до того, как открылась дверь. А теперь все силы куда-то подевались: тело парализовало то ли от холода, то ли от боли. Она так и замерзнет тут, под этой старой яблоней. Замерзнет, и ее заметет снегом. А весной Гордей найдет ее тело, как нашел тело того несчастного мальчика. И этому трагическому происшествию посвятят крошечную заметку в газете. Мари закрыла глаза. Умирать с открытыми глазами было глупо.

Смерть оказалась милосердной и ласковой. Смерть гладила ее по щекам горячими ладонями и звала по имени.

— Мари! Машенька!

У смерти был голос Гордея. От этой несправедливости сделалось горько и обидно. Мари дернула головой и больно ударилась затылком о ствол яблони. Из глаз снова хлынули слезы. От боли. Исключительно от боли!

— Пустите, Гордей Петрович! — Она попыталась высвободиться из его объятий. — Да пустите же вы меня!

Он не пускал. Наоборот, прижимал к себе еще крепче.

— Что вы тут делаете? — Его дыхание щекотало ей шею, как недавно дыхание Султана.

— Я здесь дышу воздухом!

Мари думала, что она мягкая и робкая. А вот сейчас, стоя под обледеневшей яблоней и отбиваясь от мужчины, от которого совсем не хотелось отбиваться, она вдруг поняла, что может быть сильной и очень злой!

— Давайте дышать вместе! — Кажется, он улыбался. Как он может улыбаться, когда ей так плохо? — Только пройдемте в дом, там дышится как-то полегче.