Марь - Татьяна Владимировна Корсакова

здравомыслии, Мари. Давайте сделаем хоть что-то для несчастного ребенка.

Его небесно-голубые глаза в этот момент сделались темными, как грозовое небо. На дне их Мари померещились красные сполохи то ли зари, то ли пожарища. А потом он снова улыбнулся, и все эти странности истаяли, как болотный туман.

Глава 30

Их связало это расследование. Кто бы мог подумать, что мужчину и женщину может связать такое серьезное, совсем не романтичное дело! Но так уж вышло.

Гордей Петрович, очень скоро Мари начала называть его просто по имени, стал частым гостем в их доме. Поначалу Мари смущалась и страшно переживала, что приходит он к ней, а не к Анюте. Первые дни Анюта дулась, даже плакала у себя в комнате. Мари не пыталась ее утешить, потому что не знала, что сказать, как отстоять свое право на чувства. А у нее были чувства к Гордею. Скрывать их от самой себя было бы глупо и нечестно. Никого и никогда в жизни Мари не любила так сильно и так искренне, как его. Любовь к Гордею перевесила даже чувство вины перед младшей сестрой. У Анюты еще будут кавалеры и влюбленности. Она легкая и яркая, как птичка колибри, и очень скоро утешится чем-то или кем-то другим.

Так и вышло. Спустя несколько недель Анюта сменила гнев на милость, и все вошло в прежнюю колею. Младшая сестра приходила к Мари по вечерам, любовалась стоящим на туалетном столике букетом, а потом забиралась под одеяло и просила рассказать, как это — любить и быть любимой? Мари рассказывала, как умела объясняла, что чувствует, когда видит Гордея, когда разговаривает с ним или касается его руки. Это были путаные, в чем-то даже наивные объяснения, но Анюта слушала их очень внимательно, кажется, даже забывая дышать.

Отец к визитам Гордея относился с равнодушным спокойствием. Впрочем, как и ко всему, что не касалось его любимой супруги. А маменька… Маменька улыбалась Гордею своей вежливо-отстраненной улыбкой, но на дне ее серых глаз Мари мерещилось что-то похожее на хорошо скрываемую досаду. Нянюшке Гордей нравился. Она с каким-то особым усердием ухаживала за приносимыми им цветами и непременно заворачивала ему с собой горячие, с пылу с жару пироги. Но во взгляде, которым нянюшка смотрела на Гордея, Мари тоже виделось нечто необычное. Нет, в нем не было матушкиного холодного раздражения, отцовского равнодушия или острого интереса Анюты. В нем было что-то вроде недоуменного узнавания. Словно нянюшка повстречала давно забытого, но все еще оставшегося в сердце и душе человека. Это не вызвало бы у Мари никаких опасений, если бы время от времени она не ловила и на себе задумчивые, полные печали взгляды. Никогда раньше нянюшка так на нее не смотрела. Никогда раньше не гладила ласково по волосам, вместо того, чтобы нещадно рвать их гребнем. Что-то изменилось с появлением Гордея в жизни Мари, и окружающие ее люди изменились. Едва уловимо, но все же…

А может, причина в их с Гордеем тайном расследовании? Тяжело оставаться открытой миру и никого ни в чем не подозревать, когда с головой окунаешься в темный омут чужой души.

Ту женщину они нашли через два месяца. Вернее, Гордей нашел. В этих поисках Мари не участвовала, потому что Гордей оберегал ее чувства, ограждал от боли и грязи. Но как можно не замараться, зная правду и видя детоубийцу собственными глазами?

Она, та женщина, жила в Гадючьем логе. Хорошо, надо сказать, жила. Сыто и счастливо. Впервые Мари увидела ее на ярмарке: упросила Гордея взять ее с собой, позволить посмотреть на это чудовище собственными глазами. Он долго противился, а потом уступил ее настойчивым просьбам, но предупредил, что зло умеет надевать разные личины. В том числе и личину добропорядочной матроны.

Она, та женщина, именно так и выглядела! Холеная, краснощекая, она прохаживалась мимо торговых рядов в добротном шерстяном пальто и новых сапогах, в сопровождении невысокого толстопузого мужика. Пять лет назад она, та женщина, была несчастной вдовой, после внезапной кончины мужа оставшейся без средств к существованию с маленьким сыном на руках. Тогда она, все еще молодая и красивая, но никому не нужная, жила в Марьино. Кому нужна баба с дитем на руках? Кому нужен еще один лишний рот? Говорят, к ней, к той женщине, начал захаживать купец Сиволапов. Тот самый невысокий толстопузый. Говорят, дарил подарки и делал авансы, но в жены не брал. Чужой ребенок, чужая кровь…

А потом мальчик пропал. Она, та женщина, якобы свезла сына в соседнюю губернию к родственникам, чтобы не мешал устраивать женское счастье. Некрасивая история, но не преступная. Если не копать глубже. А Гордей копнул. Мало того, он выяснил, где живут родственники той женщины, и даже нанес им визит. За небольшую мзду родственники рассказали, что Глафира, так звали ту женщину, слезно просила их говорить всем, кто вдруг станет интересоваться судьбой мальчика, что он под их приглядом. Но никто не интересовался. Кому есть дело до чужого дитяти? А потом явился «господин доктор» и «мочи не стало молчать». Вот так сказали те люди. Фотокарточки мальчика ни у кого, разумеется, не было, но были описания. Белокурый, большеглазый, малахольный.

И что теперь?! Они нашли убийцу, но на этом все! Вот она, холеная, лоснящаяся от сытой жизни, ходит по торговым рядам, осматривается хозяйским взглядом, в то время как душа ее несчастного ребенка вынуждена неприкаянной блуждать по болоту. И как доказать, что эта женщина — преступница, бессердечная детоубийца, когда неприкаянная душа есть, а вещественных доказательств нет?

Мари тогда проплакала всю дорогу от Гадючьего лога до усадьбы. Это были слезы беспомощной злости из-за того, что та женщина так и останется безнаказанной. Всю дорогу Гордей молчал и о чем-то сосредоточенно думал. Быть может, винил себя за то, что не позволил Мари подойти к Глафире, заглянуть ей в глаза, сказать правду в присутствие ее дражайшего супруга и ярмарочного люда? А что изменилось бы? Кто бы поверил Мари? Как она сама выглядела бы с этими дикими обвинениями? Наверное, именно тогда у нее и родилось твердое решение.