Очерки истории чумы (фрагменты) - Михаил Супотницкий

Бактериоскопически во всех органах найдены чумные палочки, так что данный случай нужно рассматривать, как чумную септицемию.

Вскрытие производил врач Шипилов.

Больше ни чумных трупов, ни чумных больных, ни чумных крыс не было обнаружено, не было открыто никаких тайных кладбищ. Выбрасывание трупов на улицы и пустыри, однако, продолжалось по-старому. За время с 18 сентября по 1 ноября было подобрано 13 трупов из тех же районов, из которых доставлялись ранее чумные трупы; все трупы были вскрыты в анатомическом покое чумного госпиталя и подверглись бактериологическому исследованию; результаты получались отрицательные. Чума окончилась.

Характер эпидемии. Горючим материалом («сухими дровами») для чумы было китайское население, исключительно питавшее и поддерживавшее пожар эпидемии в городе. Однако никаких эмпирических доказательств какой-то «этнической избирательности» легочной чумы тогда получено не было. Китайцы, жившие в европейских семьях (лакеи, повара), не были затронуты болезнью. Подавляющее большинство погибших от чумы принадлежало к китайской бедноте, жившей в ночлежках, казармах, в обстановке невероятной скученности и грязи.

Касаясь вопроса заразительности легочной чумы, П.В. Захаров с соавт. отмечают, что ответ на него не так прост, как это на первый взгляд кажется. Многие факты, выявленные при изучении эпидемии легочной чумы во Владивостоке, говорят о ее высокой заразительности. Однако они также дают основание утверждать, что между фактом высокой заразительности легочной формы чумы и фактом ее малого распространения лежит нечто третье, проходя через которое, высокая степень заразительности чумы все же давала «медленное горение» такого многочисленного и компактно проживающего населения, как Владивостокские китайские кварталы.

Казалось бы, пребывание одного-двух больных легочной чумой в казарме с нарами в два-три этажа на сотни людей, должно было дать только один результат: по крайней мере, десятки больных и трупов через неделю. Однако на деле все было иначе. Через тот или иной промежуток времени трупы выбрасывались из казарм, а китайцы продолжали жить в этих казармах-ночлежках. Сотни китайцев термометрировались ежедневно специальными отрядами русских врачей после каждого случая, но вспышки болезни не было. В то же время говорить об их невосприимчивости к чуме нет никаких оснований.

Возможно, среди китайцев срабатывал исключительно интуитивный способ защиты от чумы. В инкубационном периоде больной легочной чумой, безусловно, заразителен, но не в такой степени, когда болезнь приобретает манифестный характер. Естественно, когда окружающие замечают у соседа по нарам признаки болезни, они от него уходят, вернее, прячут его в какое-то укромное место, либо выгоняют на улицу, где несчастный и умирает. Но, возможно, существуют и другие объяснения «медленного горения» эпидемии легочной чумы во Владивостоке, так как все сказанное выше о течении эпидемии, заразительности больных с легочной чумой и способах ее распространения, в той или иной степени приложимо только к первым 9 неделям эпидемии. Что касается последних 14 недель, то этот период эпидемии (ее «хвост») не поддается объяснению на основе вышеизложенных соображений — эпидемия легочной чумы развивается вяло, тягуче, скачками. Несомненно, как это мы попытались показать в очерке XXIV, известны далеко еще не все закономерности в развитии эпидемий легочной чумы. Поэтому любые объяснения или даже гипотезы, могут оказаться очень полезными при накоплении новых фактов.

В.П. Захаров выдвинул свое объяснение странной эпидемиологии легочной чумы во Владивостоке, не подрывающее существующее и сегодня положения, что «без лечения от легочной чумы не выздоравливают». Он считал, что наряду с легочной (вернее, бронхо-пневмонической) чумой «gravis», стоит чума такой же формы, но «minor». По его мнению, если бы такая форма заболевания чумой среди людей действительно существовала, то случаи нахождения в подозрительной мокроте чумных палочек без последующего летального исхода их носителя имели бы простое и ясное объяснение.

Из общего числа 2295 человек, находившихся в госпиталях Владивостока, Никольска и Сучанских копей, только немногим меньше 40% приходится на долю Владивостока, тогда как из общего числа умерших от чумы — 227 человек, в самом Владивостоке умерло 209 человек, т.е. на Владивосток, пришлось 92,1%, на Никольск — 4,4%, на Сучанские копи — 3,5% общего количества погибших от чумы. В среднем один умерший от чумы приходится на 10 человек, помещенных в госпиталя в связи с эпидемией; тогда как:

1)   во Владивостоке — один больной чумой пришелся на 4 человека;

2)   в Никольске — один больной чумой — на 130 человек;

3)   на Сучанских копях — один больной чумой на 11 человек.

Такое несоответствие размеров смертности по госпиталям в отдельности объясняется цифрами обсервационного и изоляционного отделений. Никольский госпиталь имел более чем вдвое против Владивостока обсервируемых, тогда как эпидемия во Владивостоке продолжалась в 7 раз дольше, чем в Никольске. В итоге выясняется, что в Никольске в обсервацию помещали необоснованно весьма значительное число людей.

Вспышка легочной чумы на пароходе «Кишинев». 28 апреля 1921 г. пароход «Кишинев» снялся из порта Владивостока и следовал в порт Чифу, имея на борту 84 пассажира-китайца. Через сутки, 29 апреля, судовой фельдшер А.П. Киселев сделал обход пассажирских помещений и осмотр пассажиров, но никого с повышенной температурой им обнаружено не было. Однако во время обхода, один больной китаец был спрятан на палубе в ватерклозете. Вахтенный матрос обнаружил его, когда другие китайцы пытались спустить больного обратно в трюм. Была поднята тревога, и фельдшер, на палубе осмотрев больного, признал у него легочную чуму. Не прошло и получаса, как больной умер. Труп и все вещи, принадлежавшие умершему китайцу, были спущены в море. На судне были приняты меры по дезинфекции помещений и строгой изоляции китайцев-пассажиров от всех остальных людей на пароходе. Китаец, лежавший в трюме рядом с умершим, был заперт в отдельном помещении в трюме. Но 3 мая у него в 7 утра была зафиксирована температура 37,3°С, а в 11 часов утра он уже представлял собой больного со всеми признаками легочной чумы. Для полной изоляции заболевшего китайца, его подняли с вещами на палубу и приставили охрану. В 13 часов к судовому фельдшеру явилась делегация китайцев, и потребовала больного отпустить, объясняя это тем, что у него только сильное полнокровие, а поэтому он кашляет кровью, и что у них есть доктор, который будет лечить его традиционными китайскими методами.

Когда им отказали, около 50 китайцев отняли заболевшего силой и «китайский доктор» начал проводить с ним манипуляции китайской медицины, выразившиеся в кровопускании. Около 4 часов пополудни 3 мая, уже на рейде в Чифе, был обнаружен еще один китаец с признаками легочной чумы. Карантинные власти порта были предупреждены, но бездействовали, предоставив русской команде самой бороться с чумой. Капитан парохода, Герман Мартынович Гросберг, принял решительные меры по изоляции больных китайцев от экипажа.

Вся машинная команда и прислуга были переведены на нос, китайцы — в кормовую часть корабля и сообщение между ними было прервано. 4 мая в 6 ч 30 мин. больные чумой китайцы умерли, в 2 часа пополудни умерло еще 4 китайца. Китайцы опять заволновались и потребовали, чтобы их сняли с судна, или они займут его носовую часть. По настоянию капитана, китайские власти 5 мая свезли своих граждан на отдельный остров Кентукки, после чего на второй палубе обнаружили еще 5 китайцев, умерших в этот же день. Кроме 12 смертей на пароходе (с 29 апреля по 5 мая), в карантине на берегу умерло еще пять человек, в их числе и те, кто делал кровопускание второму больному 3 мая. Большая часть китайцев, перевезенных на остров «Кентукки», разбежалась в первую же ночь. Китайские власти заставили команду «Кишинева» сжечь трупы умерших на острове Кентукки и оплатить все расходы по изоляции пассажиров и дезинфекции корабля.

Эпизоотии среди крыс. По данным Захарова с соавт. (1922), на шестой неделе эпидемии во Владивостоке подобраны 2 крысы (одна с Посьетской улицы, другая с 1-й Речки, угол 2-й Круговой и Некрасовской улиц), у которых при патологоанатомическом и бактериологическом исследовании установлена чума. Однако не только не было эпизоотий чумы среди крыс, но даже не поступало сведений, чтобы где-либо наблюдался мор крыс или мышей.

Клиника и лечение болезни. Инкубационный период при легочной чуме варьировал от 2 до 5 суток. Продромальные явления были не выражены и непродолжительны. Болезнь начиналась в большинстве случаев небольшим ознобом, головной болью, чувством общего недомогания, тогда как температура тела не превышала 37,5°С. нa вторые сутки болезни температура поднималась уже до 39–40°С, появлялся кашель с обильным количеством пенистой мокроты с кровяными жилками. Лицо больного делалось красным; конъюнктивы гиперемироваными; язык был обложен в разной степени — от легкого беловатого налета, до толстого белого. Сознание сохранено. Субъективные жалобы на боль в груди, в боку или в животе. Пульс обычно был правильным, но частым. Доходя до 120–150 ударов в минуту, среднего наполнения. На третьи сутки при высокой температуре, частом нитевидном пульсе, все явления предыдущих суток увеличивались в своем развитии, речь делалась заплетающейся, походка атактической, иногда появлялся бред. Лицо больного обычно безучастно или выражает страх; зрачки расширены; мокрота делается пенистой и кровавой, смерть наступает при явлениях прогрессирующего упадка сердечной деятельности. Кровавой рвоты не наблюдалось за исключением одного случая. При перкуссии легких не наблюдалось абсолютной тупости, тогда как относительное притупление наблюдалось у многих больных.