Полуночное солнце - Кэмпбелл Рэмси Дж.

Железнодорожный мост сжал в пучок лучи света от фар, ослепив ее, когда она проезжала под его аркой. Машина вынырнула на открытое место, повернула, забираясь выше по склону, и в несколько этапов появился Старгрейв: кряжи над вересковыми пустошами наверху, лес, растянувшийся на мили и нависающий, словно щетинистая, привязанная к земле туча, ее высокий темный дом, и сам город. Нити уличных фонарей и ярких окон свечками тянулись к многоцветно сияющей церкви. Она доехала по Черч-роуд до дома подружки Маргарет.

Как только она остановила машину напротив детской площадки, она заметила, как дверь дома приоткрылась. Что такое случилось за время ее отсутствия, если кто-то ждет-не дождется ее возвращения, прислушиваясь к шуму мотора? Ей показалось, она заметила на игровой площадке детей, но качели раскачивал всего лишь ветер со стороны леса. Она заглушила мотор – руки стали непослушными из-за чехарды подавленных страхов в голове, и с трудом выбралась из машины, чтобы увидеть, что делается позади фургона родителей Дженет.

Обогнув свою машину, она вышла на тротуар, и увидела, что Маргарет с Джонни бегут ей навстречу: Маргарет в праздничном платье и в новом тяжелом пальто с громадными лацканами, у Джонни над взъерошенной головой подпрыгивал капюшон анорака.

– Вы так рады меня видеть? – спросила она, обнимая их. – Хорошо провели время?

– Отлично, мам. У Снежной королевы был такой дворец, ледяной, весь сверкал…

– А когда девочка пыталась спасти мальчика, то за ней погнались тыролли, похожие на снеговиков…

– Джонни, они называются тролли, а не тыролли.

– Называй как хочешь, Джонни. Тебе, кстати, не кажется, Маргарет, что тыролли хорошее для них слово? Стоит добавить в книгу. – Она поблагодарила родителей Дженет за то, что приютили детей, и пообещала на каникулах пригласить в гости Дженет с младшим братом. – Прошу меня извинить, но я уже падаю с ног.

– А я нет.

– С тобой такого никогда не бывает, Джонни. – Она довела их с Маргарет до машины, провозгласила: – Домой, домой! – и осторожно покатила вниз с холма.

Табличек «Продается» было совсем мало, и почти не осталось пустующих домов. Город твердо вознамерился возродиться, насколько это возможно. Такое количество украшенных окон – остролист, или разноцветные гирлянды, или бумажные ангелы, созерцающие ночь, – показалось ей каким-то странно двусмысленным, однако то, что она почти вспомнила, казалось совсем далеким и неправдоподобным, словно обрывки сна. Она проехала вверх по грунтовой дороге, остановила машину возле дома и вышла, потянувшись с такой силой, что даже содрогнулась. Она уже открывала калитку, когда Джонни воскликнул:

– Смотрите, звезда падает!

Мерцающая крапинка, показавшаяся на миг яркой, как звезда, спускалась с неба, пролетев на фоне крыши. Это оказалась снежинка, одна из множества, лениво падавших на землю.

– Давайте их ловить! – завопил Джонни и побеждал за той, которую заметил первой. – Мама, я поймал ее, – прокричал он.

Эллен увидела, как снежинка опустилась ему на ладонь. Она подошла поближе и изумилась тому, насколько она идеальная, эта пушистая звездочка, сделанная из стекла, и как долго, как ей показалось, она не тает. Маргарет тоже поймала одну, но быстро прихлопнула ее ладонями, чтобы она исчезла. Снежинка Джонни тоже успела превратиться в крупную каплю воды, которую он уронил на землю.

– Я мальчик, который поймал снежинку.

– Это просто сказка, – напомнила Эллен, не понимая, почему сочла это необходимым, и взъерошила ему волосы, заметив его огорчение. – Но отличная сказка, и она полностью наша. Но наша дальнейшая жизнь будет самой лучшей сказкой из всех.

Ветер, похожий на согласный шепот, прошелся по Лесу Стерлингов, когда она впускала детей в дом, и с неба посыпались новые снежинки. На самом деле, они тают на руках детей не дольше обычного, сказала себе Эллен. Она отперла входную дверь и включила свет в прихожей, придумав, чем развеселить Джонни.

– В следующем году, если захочешь, мы попробуем проложить маршрут через весь лес, – пообещала она и вошла вслед за детьми в дом, где их ждала принесенная из леса елка. Она вдохнула теплый воздух, смешанный с хвойным ароматом, и пробормотала вполголоса что-то похожее на молитву, совсем тихо, чтобы дети не услышали: – Пусть это будет Рождество, которое мы пропустили, – попросила она.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Конец

Послесловие

Недостижимые высоты

Некоторые из величайших классиков нашего жанра через страх добиваются от читателя благоговейного трепета. Такие шедевры, как «Белые люди» Мэкена, «Ивы» Блэквуда, «Цвет из иных миров» Лавкрафта – высоты, которые большинству из нас удастся достичь не больше, чем вершины скалы из того жуткого фильма «Фри-соло». Из современных сокровищ это «Церемонии» Т. Э. Д. Клайна, «37-я мандала» Марка Лэдлоу, а также несколько отменных рассказов Томаса Лиготти и Марка Сэмюэлса. На протяжении писательской карьеры мне довольно часто доводилось забираться на подошвы холмов, а время от времени я пытался подняться повыше. «Полуночное солнце» одна из таких попыток, но позвольте мне для начала вспомнить ее предшественниц, некоторые из которых, вероятно, и дали жизнь этому роману.

В тринадцатилетнем возрасте я решил превзойти Мэкена в романе, вскоре заброшенном. Самый «мэкеновский» пассаж, абзац, растянувшийся на несколько страниц, на самом деле, был там образчиком выразительной немногословности. Моя первая из опубликованных книг представляла собой серию тирад в духе космических видений Лавкрафта, только большинство из них явно остались привязанными к земле. Даже межпланетные сцены в «Насекомых с Шаггаи» не дотягивали до подлинной инопланетности. Позже я попытался спасти Глааки из обыденной писанины, в которую его заточила моя подростковая фантазия, и сочинил трилогию, оказавшуюся более значимой для Даолота. Не думаю, что мой коррелят Эррол Андерклифф высоко оценил бы пример «Человека, вмешивающегося в чужие дела», написанного, как я не без причины предполагаю, в ответ на ту первую мою книгу, и потому за космические темы я не брался лет десять. Следующей попыткой стала «Буксировка», предоставлявшая некоторый простор для творчества, а еще через три года появился «Голос пляжа», который довольно удачно ткнул пальцем в бесконечность. До меня доходили мнения, что «Образчик» («The Pattern») затрагивает тему космоса – возможно, так оно и есть. Если «Паразит» («The Parasite») затрагивает, то космические аспекты в нем замаскированы обилием тривиальных подробностей, вплоть до велосипедов, которые я раздал героям, потому что у меня самого был когда-то такой. А «Голодная луна» действительно создает напряжение, где-то между неохватным ужасом и рядовыми страхами, однако не дотягивает до развязки.

Мне кажется, я сознавал все эти промахи, когда приступал к работе над «Полуночным солнцем». Подозреваю, я воспринял задачу с необычайной серьезностью, раз уж процесс затянулся на несколько лет. И, несомненно, одним из источников вдохновения стал фильм «Белые ночи», снятый в 1985 году Тейлором Хэкфордом. Я присутствовал на его закрытом просмотре для прессы и почерпнул там заглавную идею, однако писать начал только в конце 1988 года. Эта книга, безусловно, стала самой трудной из написанных мною, и к Пасхе 1989 года я был настолько недоволен своими успехами, что меня подмывало все бросить. Взяв с собой рукопись в поездку на Джерси, я вычитывал ее по утрам, и тогда убедился, что стоит продолжить. Подозреваю, корень моих проблем заключался в сознательном отказе от любого физического насилия, даже от самой угрозы насилием. И если в моих следующих романах я обходился без этого, то так получилось само собой.

Я перечитал книгу, чтобы написать это послесловие. Спустя тридцать лет я так плохо помнил ее, что словно читал книгу какого-то другого автора. Большое видится на расстоянии, и она показалась мне куда более успешной, чем я запомнил. Я ведь успел позабыть, что благоговейный трепет и ужас, а не просто результат их воздействия, должны были стать главной темой. Ныне покойный, великий Джоэл Лейн был поражен отсутствием любого опознаваемого зла и неприкрытых социальных метафор и выразился по этому поводу так: «Всеобъемлющий смысл в бездонном неведении». В своем благожелательном отзыве С. Т. Джоши интерпретировал финальный переворот в чувствах Бена как символ моего автобиографического отхода от Лавкрафта и переключения интересов на человеческое (или, как мог бы выразится сам Лавкрафт по этому поводу, превращение в «землечёта»). Спустя несколько лет Марк Сэмюэлс обратил внимание, на какую историю похожа моя, хотя сам я того не сознавал. В конце концов, моей книге предшествовал один знаменитый роман, где отец семейства становится все более одержимым и превращается в настоящее зло для родных, и при этом все они находятся в снежном плену. Наверное, в глубине сознания очень хотелось ухватить неподдающееся четкому объяснению видение, которое возникло в воображении после первой же встречи с простым словом «Сияние», хотя изначально Стив назвал свою книгу «Свет» (и по вполне понятным причинам изменил).