Полуночное солнце - Кэмпбелл Рэмси Дж.

Что ж, если он не в силах перестать дрожать, думать-то он еще способен. Если он не пошел искать то, что здесь обитало, оно само пойдет искать его. Теперь уже в любой момент он может выронить отяжелевшие канистры с бензином, а с ними падут и остатки его решимости. Он смотрел через поляну на ряды замороженных лиц, и внезапно они показались единым немым обвинением, брошенным ему.

– Простите, – прошептал он, а потом прокричал, однако разницы между первым и вторым, похоже, не было среди этой тишины. Ответа он не ждал. Он был один на один с тем, что помог разбудить, один на один с этим и с воспоминаниями о том, как пугал Эллен и детей, а еще – о ледяном панцире, сковавшем дом вокруг них, об умирающем свете в окне. Его охватило омерзение к самому себе, за то, как он обращался с ними, и за свою нынешнюю трусость.

– Я все еще здесь, – прорычал он и неверной походкой двинулся вперед, и пластмассовые канистры били его при каждом шаге.

И он невольно остановился на краю поляны. Он-то думал, что открытое пространство заметено снегом, но теперь понял, что трава скрыта под простыней льда толщиной в несколько дюймов. Прозрачные узоры вытекали из середины и разбегались по лесу, слой за слоем, распускаясь морозными цветами – перевоплощение не утолит свой голод, пока не пожрет весь мир. Останки дубов склонили головы, развернувшись к поляне, словно костистые великаны, чьи скелеты не выдержали тяжести их прозрачной плоти. Сосны со своими гигантскими новыми лицами обступали поляну со всех сторон – верующие не из числа людей и не из числа растений, а нечто новое и жуткое, и Бен чувствовал, как эта середина поляны, пока он стоит и трясется, с каждым мигом всасывает в себя все больше мира. Неужели он действительно вообразил, что может бросить вызов такой силище? Если ему удастся хотя бы только объявить о своем нежелании быть ее частью, он докажет себе, что пока еще личность, пока еще человек, который смог бы защитить Эллен и детей, не будь он так глух и слеп. Если больше он ничего не добьется, хватит и этого. Он же видит середину поляны, он уже дошел бы туда, если бы не поскользнулся на льду, так что же его останавливает? Только волны страха, который он переживет, но разве он не разглагольствовал о том, как надо пройти через этап страха? Он требовал этого от детей, а теперь не в состоянии сделать сам. От этой мысли внутри словно разгорелся пожар. Пусть его трясет, но это не мешает передвигаться. Он поднял ногу, словно готовясь шагнуть в пропасть, и затопал по льду поляны.

Судорога прошла по телу, волосы шевельнулись на голове. Бен ощутил, как узоры движутся под ногами, создавая нескончаемые вибрации, такие сложные, что они угрожают затопить его сознание, не оставив места для собственных мыслей. Из-за этого шевеления ему показалось, он поставил ногу на поверхность ужасающе чуждого мира. Бен зажал одну канистру между трясущимися лодыжками, силясь открутить крышку второй, а потом выбросил крышку за пределы поляны. Она запрыгала по льду и остановилась под одним из дубов.

Он и сам не знал, что должно было произойти с крышкой, но похоже, ее полет доказывал возможность благополучного исхода. Бен зажал ногами открытую канистру, запустив через поляну вторую крышку. Поверхность покрыта обычным льдом, что бы там ни казалось. Он предпочел бы не видеть текущих мимо него узоров, потому что из-за них возникало ощущение, будто лед на поляне вписывает его в свой орнамент; от этого течения кружилась голова, словно в начале нескончаемого беспомощного падения. Бен сжал саднящими руками пластмассовые ручки канистр, и запах бензина напомнил ему, что в лесу больше не пахнет сосновой хвоей и вообще ничем, после чего шагнул через последний порог.

Тьма над головой как будто опустилась ниже, устремляясь к нему. Отчего-то показалось, что эта поляна открыта всем ветрам больше, чем вершина горы, и куда ближе к бесконечной темноте. Поляна притягивает темноту, решил он, потому ему и кажется, что сам он съеживается с каждым новым шагом. Он трясся от холода и страха, который изо всех сил старался приглушить, ведь нельзя допустить, чтобы подобные ощущения помешали ему. Еще несколько шагов, и он окажется в самом центре поляны, и сделает все, что в его силах, чтобы заставить эту нечеловеческую тишину вздрогнуть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Бен сделал еще шаг по этому взбудораженному льду, как можно надежнее поставив ногу на поверхность, созерцать и ощущать которую было просто невыносимо, а потом он понял, что именно делает – к чему он в очередной раз позволил себя подтолкнуть. Неудивительно, что он чувствовал себя так, словно уменьшается. Он же отчего-то поверил, что сумеет повлиять на превращение, но это всего лишь последняя иллюзия. Он возвращался к той точке, где сам разбудил узоры, чтобы теперь влиться в них.

Эта мысль лишила его последней защиты. Бен вцепился в пластмассовые ручки канистр так, словно те были последней связью с реальностью, и скукожился в отчаянной попытке спрятаться. Все это время ему казалось, что он уменьшается, из-за необъятности того, что, как он знал, наблюдает за ним.

Ему показалось, все защитные слои сдирают с его сознания, словно та часть его разума, где воображение было всего лишь зернышком, пустилась в неукротимый рост. За ним наблюдало нечто, способное поглощать звезды. Куда более громадное, чем поляна, которую оно выбрало, чтобы ощущать через нее мир, куда более громадное, чем лес, казавшийся в этот миг единым организмом, и это нечто бесстрастно сознавало его приход. Перевоплощение, охватывавшее мир, само по себе было лишь передаточным механизмом, через который обитатель темноты между звездами этот мир воспринимал. И мир, и звезды были меньше, чем сон, не более, чем мгновенный провал в его сознании, и перерождение, уготованное этому миру, было бесконечно малым по его понятиям – так, шевеление во сне, мимолетное сновидение об ужасающем совершенстве, которое охватит бесконечность, когда присутствие из темноты проснется полностью.

Оно все равно в конечном итоге дотянулось бы до этого мира, помогай Бен ему или нет. Но даже если бы он мог спасти Эллен и детей, и многих других, просто сопротивляясь желанию вернуться в Старгрейв, в каком-то смысле это не имело значения: безграничное иное уже подготовило засаду для вселенной. Возможно, оно каким-то образом уже занимает то же самое пространство – возможно, только вселенная и препятствует его пробуждению. Бен не смеет даже надеяться противостоять ему. Канистры с бензином увлекали его вперед, вынуждая сделать несколько последних бессмысленных шагов, и тогда он выронит их и упадет сам.

А потом его осенила мысль, похожая на искру – слишком маленькая, чтобы увидеть ее, но все же привлекшая внимание. Если он не в состоянии повлиять на происходящее, зачем же его заманили на эту поляну?

Бен сам говорил детям, что они были избраны, потому что они те, кто они есть. Оглядываясь назад, стоит признать, что его самонадеянность была не просто чудовищной, она была непростительной, но вдруг в ней заключена доля истины? Даже если он – не более чем фрагмент узора, это означает, что для перевоплощения он необходим. Он носитель последних следов наследия Эдварда Стерлинга и всего его рода. Неудивительно, что для наблюдателя из темноты он представляется не более атома – но подобное восприятие себя неожиданным образом освобождает, потому что теперь уже, кажется, не имеет значения, что он делает с собой. Он больше, чем просто фрагмент, если сам выбрал не быть им.

Пошатнувшись, Бен остановился в нескольких шагах от центра поляны. Выпустив из правой руки канистру, которая глухо стукнулась о лед, и звук мгновенно поглотила тишина, он порылся в кармане, выискивая картонную книжечку спичек, на которых Говард Беллами нацарапал свой адрес, и стиснул ее саднящими пальцами.

Стоило ему остановиться, и темнота стала лучше видеть его. Небосвод над головой по-паучьи присел, и весь лес развернулся к нему. Бен чувствовал себя насекомым, коснувшимся плотоядного растения. Он растревожил его, подумал он гневно, а ведь он еще даже не начинал. Бен развернул на себя открытую канистру, подсунув одну руку под дно, потому что сил поднять ее за ручку не хватало, наклонил, и жидкость с бульканьем растеклась вокруг его ног. Когда канистра стала полегче, чтобы он смог поднять ее выше трясущимися руками, он плеснул бензина себе на грудь, затем, зажмурив глаза и задержав дыхание, вылил остатки на голову.