Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов

настойчивом и твердом», – заключал Кузьмин-Караваев.

24 мая 1917 года, на следующий день после обнародования данного письма, Временное правительство фактически предъявило руководству так называемой Кронштадтской республики ультиматум, поставив ребром вопрос о том, остается ли Кронштадт в лоне русской демократии. Во время визита туда И.Г. Церетели и министра труда М.И. Скобелева обсуждалась и судьба арестованных офицеров. Можно предположить, что обращение Кузьмина-Караваева в этом случае сыграло определенную роль. По воспоминаниям Ф.Ф. Раскольникова, Церетели уговаривал членов исполкома Кронштадтского совета «сделать красивый жест» – перевести арестантов в Петроград и тем самым «вырвать почву из-под ног буржуазных клеветников, распространяющих ужасы о кронштадтских тюрьмах». «Для нас такое было неприемлемо, – заключал Раскольников. – Хорошо зная настроение кронштадтских масс, мы понимали, что перевод арестованных в Питер кронштадтские матросы сразу расценят как замаскированное их освобождение. Церетели и Скобелев опять были вынуждены уступить. Сошлись на том, что в Кронштадт приедет специальная следственная комиссия, которая совместно с нашей комиссией на месте разберет все дела, виновных предаст суду, а невиновных отпустит».

Кузьмин-Караваев никогда не оставлял попыток внести «здравый смысл» в происходящее в России. Он был одним из организаторов Частного («Малого») совещания общественных деятелей в Москве (8-ю августа 1917 года). В нем приняли участие члены различных политических партий и общественных групп, поставившие себе целью выработать единую платформу к Государственному московскому совещанию (12–15 августа 1917 года). Накануне его созыва Кузьмин-Караваев представил резолюцию, которая включала целую систему «очень решительных мер оздоровления армии и флота». «Чувствуется, что она составлена под впечатлением требований, составленных генералом Корниловым, – сообщалось в прессе. – Это же подтверждает и сам докладчик резолюции во время разгоревшихся по ее поводу дебатов». По мнению Кузьмина-Караваева, неотложными мероприятиями следовало признать «…полную отмену полковых комитетов, уничтожение института комиссаров на фронте, восстановление в его прежнем виде значения корпуса офицеров, пересмотр декларации прав солдата, возвращение начальникам дисциплинарной власти». Данные предложения были критически оценены военными, которые отмечали «чрезмерность рекомендуемых мер», высказывали опасение, что в солдатских массах резолюция может быть понята как «желание вернуть солдат к старому, дореволюционному положению». «Нет ли опасности, что вместе с водой выплеснут из ванны и ребенка, выбросят вон и здоровые зерна того, что было произведено в армии?» – спрашивали офицеры, участвовавшие в совещании, и признавали полезным «сохранить разные комитеты в качестве организаций хозяйственного контроля». Разгоравшимся по данному поводу прениям положил конец председатель «Малого» совещания М.В. Родзянко, который предложил «вернуть резолюцию для переработки». Несмотря на то что впоследствии, на Государственном московском совещании, никаких документов не было принято, там возобладала позиция, озвученная накануне Кузьминым-Караваевым. Сам он был избран в Совет общественных деятелей, который в октябре 1917 года делегировал его в Предпарламент.

После Октябрьского переворота 1917 года Кузьмин-Караваев примкнул к антибольшевистскому движению. В марте 1919 года в его жизни начался период эмиграции. Сначала он жил в Стокгольме, Нарве, затем – в Гельсингфорсе, где сотрудничал в газете «Новая русская жизнь». В мае – августе 1919 года Кузьмин-Караваев – один из наиболее активных членов Политического совещания при командующем Северо-Западной армией генерале Н.Н. Юдениче: фактически исполнял обязанности министра юстиции, был заведующим продовольственным обеспечением армии. После создания правительства С.Г. Лианозова он отказался войти в него из-за несогласия с коалиционным составом кабинета и его курсом на признание независимости отделившихся от России окраинных государств.

С июня 1920 года Кузьмин-Караваев жил в Париже, занимался преподавательской работой, публиковался в периодических изданиях («Последние новости», «Общее дело» и др.). До конца своих дней он находился в центре многообразной общественно-политической, научной и благотворительной деятельности русской эмиграции: сотрудничал с Российским торгово-промышленным и финансовым союзом, входил в состав Русского парламентского комитета, Земско-городского комитета помощи русским беженцам за границей (Земгор), возглавлял Союз земских и городских гласных.

При поддержке Всероссийского общества Красного Креста за рубежом (РОКК) Кузьмин-Караваев участвовал в оказании помощи русским беженцам в Турции. Он стал одним из создателей и руководителей Петроградского землячества в Париже, которое помогало голодающему населению Петрограда, отправляя денежные переводы, вещевые и продовольственные посылки. Для этого использовались контакты с международными организациями – Американской администрацией помощи (АРА), Управлением верховного комиссара Лиги Наций по делам русских беженцев Ф. Нансена.

Член Русской адвокатской группы, Кузьмин-Караваев входил в состав Русского юридического общества, а в декабре 1926 года стал одним из основателей и руководителей (заместитель председателя) Объединения русских адвокатов во Франции. С 1923 года – член клуба при Союзе русских писателей и журналистов в Париже, выполнял обязанности председателя ревизионной комиссии Комитета помощи русским писателям и ученым, а в 1926-м участвовал в организации «Очага друзей русской культуры». В 1921–1927 годах Кузьмин-Караваев избирался членом правления (бюро) Русской академической группы в Париже – объединения русских профессоров во Франции, которое стремилось поддерживать традиции русской науки, сотрудничало с международным научным сообществом, занималось издательской деятельностью. Оказавшись в вынужденном изгнании, он продолжал уделять внимание молодому поколению соотечественников: был членом Центрального комитета по обеспечению высшего образования русского юношества за границей, читал лекции в Русском народном университете, созданном в 1921 году при Русской академической группе, преподавал уголовное право на так называемых Русских курсах Сорбонны, с 1926 года – во Франко-русском институте (Высшая школа социальных, политических и юридических наук). В 1926–1927 годах он был выбран деканом русского отделения юридического факультета Парижского университета, вел семинар по русскому праву. Кузьмин-Караваев стал членом Русского комитета объединенных организаций, образованного в Париже в июле 1924-го в целях защиты интересов всего Русского зарубежья; осенью того же года он был избран в бюро этой организации – Русский эмигрантский комитет (председатель – В.А. Маклаков).

Обширная общественно-политическая деятельность Кузьмина-Караваева в эмиграции в определенной мере базировалась на его масонских связях. Еще в России он входил в состав лож «Заря Петербурга» (1909), «Полярная звезда» (1908–1909). Круг его масонских знакомств значительно расширился в 1920-е годы. В частности, в мае 1923-го он вступил в ложу «Астрея». Вспоминая о чрезвычайно пестром (по социальному положению, отношению к религии, партийности и т. д.) составе русского масонства в эмиграции в те годы, В.Д. Айтов отмечал: «Их объединяла одинаковая любовь к Родине и желание ей служить. Наша духовная и идеологическая спайка была так велика, что русское масонство является единственной русской организацией, которая сохранила в эмиграции свое единство». Он же отмечал, что Кузьмин-Караваев («человек науки, логики и холодного разума») был одним из немногих лиц, которые «создали» душу русского масонства, воплощением его «разума»: «Спокойно, с беспощадной логикой он освещал самый сложный вопрос. В нем говорил как будто исключительно разум. Но в нем горело пламя веры, что человек может совершенствоваться помимо всяких умственных качеств, и в этом – залог будущего».

Еще в