Подвеска пирата - Виталий Гладкий

А пока Карстена Роде и его матросов привечали в таверне гавани Бас-Тер, куда набилось людей больше, чем она могла вместить. Голштинец и Литвин были немногословны, налегали на ром и отменно приготовленную говядину. А Клаус Тоде соловьем заливался, расписывая, как они управились с испанцем, и вообще какие они лихие парни. Карстен Роде даже начал опасаться, не сболтнет ли боцман лишку, начав рассказывать про их деяния на Балтике.

Но Клаус Тоде давно прослыл выносливым насчет выпивки и свое задание помнил крепко. Главная цель его трепа заключалась в вербовке дополнительных членов экипажа на «Консепсьон», переименованный в «Фелицию».

Название галеона было удачной шуткой Голштинца, как он считал. Во время пира в честь победы над испанцами, боцман, от переизбытка чувств, в который раз затянул свою волынку о любимой, несравненной, верной Фелиции, пуская пьяную слезу. Карстен Роде вдруг расхохотался, словно ему в голову пришло что-то очень забавное, вышел на палубу и позвал матроса, умеющего рисовать буквы. А на следующий день, ближе к обеду, заставил Клауса Тоде объехать корабль на шлюпке для осмотра — вдруг еще какие повреждения не заметили второпях.

Прочитав новое название галеона, написанное по-английски, боцман сначала решил, что сошел с ума. Но сообразив наконец, что это не галлюцинация, он совсем расчувствовался и наговорил капитану кучу всяких добрых слов и поклялся быть верным по гроб жизни. После чего забыл о хлебе насущном, гоняя своих новых подчиненных до седьмого пота. И когда «Фелиция» вползла в гавань Бас-Тер, по галеону никак нельзя было определить, что его потрепал жесточайший шторм и он побывал в сражении. Все сверкало, паруса были как новые, даже резьба на корме присутствовала, не говоря уже о недавно разрушенных балконах кормовой надстройки. У Клауса Тоде появился новый фетиш, но с прежним именем любимой женщины. Так что насчет порядка на «Фелиции» капитан мог быть совершенно спокоен.

К вечеру, когда народ уже был навеселе (угощал, естественно, виновник торжества — новый член пиратского сообщества Тортуги, капитан галеона «Фелиция»), все и определилось. На следующий день к Гедрусу Шелиге выстроилась целая очередь флибустьеров — даже тех, кто имел свои суденышки. Всем хотелось пощипать испанцев на таком прекрасном, отменно вооруженном галеоне. Ондрюшка Вдовин взял к себе на «Русалку» лишь трех французов, бывалых вояк, которые разумели немецкий язык.

Карстен Роде, чтобы держать свое настоящее имя в тайне, выбрал себе прозвище ван Дорн. Так проще было и общаться с голландцами, составлявшими самую надежную и боевую часть команды «Фелиции», и представляться новым членам экипажа, к которым еще только предстояло присмотреться. Карстен Роде хорошо знал, что среди пиратов моральные устои не в большой чести, поэтому ухо ему придется держать востро.

С пополнением вопрос был решен, договоры со всеми поступившими матросами составлены, боезапаса вполне хватало, оставалось последнее: запастись провиантом. Посоветовавшись с местными жителями, решили отправиться на Эспаньолу для охоты на буйволов и закупки солонины у буканьеров. Главным Голштинец назначил Гедруса Шелигу. К нему присоединился и де Фриз, как оказалось, в прошлом заядлый охотник. Проводить команду вызвался местный житель-француз по имени Клод Сушон. У него было небольшое рыбацкое судно, но ему пришлось некоторое время побыть в шкуре буканьера, поэтому он хорошо знал обычаи охотников Эспаньолы и места, где они проживают.

Залив, в который вошло суденышко Клода, был узким и длинным, как бычий язык. Но в его конце находилась вполне приличная гавань, где мог поместиться даже корабль средних размеров. Спустив парус и став на якорь, француз уверенно углубился в заросли, предупредив Гедруса Шелигу:

— Держите мушкеты наготове!

— Зачем? — удивился Литвин. — Разве тут есть опасные звери?

— Еще какие... — Сушон коротко присвистнул. — Местные вывели особую породу больших собак, с которыми охотятся на быков. Вот это, доложу я вам, звери...

— А разве они нападают на людей?

— Нет. На жителей Тортуги — нет. Но если, неровен час, вас примут за испанцев... ой-ей! — Клод Сушон покрутил головой. — Тогда у вас есть шанс спастись только на деревьях.

Литвин заметил, что разговаривают они, как это ни удивительно, по-польски, хотя Клод и вставляет в свою речь немало французских слов. Жители Тортуги вообще оказались полиглотами. Никого из них не смущала разноязыкая речь ни в быту, ни на рынке. Временами казалось, что они обучаются чужому языку прямо в процессе разговора. А французу еще и пришлось какое-то время повоевать в рядах наемников герцога Алансонского[130], где было много поляков.

Вскоре охотники вышли на просторную поляну, к большой хижине буканьеров. Она была сделана из звериных шкур, натянутых на колья. Перед жилищем чадил очаг из дикого камня. Неподалеку виднелся целый ряд «буканов» — решеток для копчения мяса. «Буканом» назывался и сам лагерь охотников. С другой стороны поляны, под крышей из древесных ветвей, защищавшей от солнца, висели бычьи шкуры, готовые к продаже.

Со слов француза Гедрусу Шелиге уже было известно, что представители «береговых братьев» делились на собственно буканьеров, охотившихся на быков, и охотников, добывавших диких свиней, мясо которых шло тоже на «букан»[131] либо на солонину. Буканьеры жили группами по несколько человек. Все весьма скудное добро, за исключением оружия и котелков, считалось общим, и если кто-либо из членов группы погибал или умирал, остальные без проволочек забирали имущество себе. Двери хижин никогда не запирались — замков на Тортуге не ведали. Запирать имущество считалось величайшим преступлением против общественных прав. Любой нуждающийся мог свободно взять то, что ему нужно.

Буканьерские общины назывались «матлотажами», потому что охотники, хотя и не жили на судне, именовали себя матросами («матлотами»), реже — компаньонами.

Были они выходцами в основном из Франции, вооружались ружьем длиной четыре фута, тесаком, двумя или более пистолетами и ножом. Свои особенные модели дальнобойных ружей большого калибра буканьеры заказывали во Франции. Управлялись они с ними весьма ловко, быстро перезаряжая и производя по три выстрела, в то время как солдат колониальной армии успевал сделать только один. Порох у них также был особенный. Его изготавливали на заказ только во французском Шербуре, где для этого были построены специальные фабрики. Огненное зелье так и называлось — «порох буканьеров». Охотники хранили его во флягах, сделанных из тыкв, или в трубках из бамбука, залепленных с обоих концов воском. Если в такую тыкву вставить фитиль, то получалась примитивная граната, чем иногда «береговые братья» и пользовались, когда на них нападали испанцы.