Тень Торквемады - Виталий Гладкий

Глава 12. Крепость тамплиеров, 1565 год

В Москву пришла весна. Везде все цвело и благоухало. Особенно красивы были сады позади боярских и купеческих теремов. Фернан Пинто сидел возле открытого окошка и каллиграфическим почерком записывал цены на московском торге. Сам он больше в Московию ни ногой, — это фидалго решил твердо.

Но подрастали сыновья, и ему хотелось, чтобы они стали купцами. А уж то, что в русском государстве за один приезд можно составить целое состояние, в этом Пинто теперь не сомневался. Цены русских товаров по сравнению с Европой были очень низкими, просто смешными. И наоборот — все европейское ценилось очень дорого.

«…Сухой и сырой кожаный товар стоит от 15 до 20 денег.

Меха большого зверя стоят в Москве 40 больших денег, каждая штука.

За фунт ртути платят ныне по 13 и даже 15 алтын[72].

Черный шелк-сырец стоит 45 алтын.

Пуд (40 фунтов) чернильных орешков стоит 8 талеров, но обыкновенно можно доставать по 6 талеров. Чтоб не портились, надо их держать всегда на холоду.

Ладан можно продать по 20 талеров, но бывает и подешевле; только требуется, чтоб был самый лучший.

Фунт золотой проволоки стоит 18 талеров; расход на нее порядочный, требуется, чтобы была тонкая и самой лучшей доброты.

Жемчуг в цене; лучшим считается тот, что покрупнее да побелее. Самый лучший стоит два рубля. Много нужно в Москве всяких пряностей, преимущественно перца. Его употребляется ужасно много. Гвоздики не столько, корицы мало, сахару — не так много, вареного инбирю мало, даже самого лучшего. Фунт перцу стоит 4 рубля, но теперь он дорог; в другое время можно доставить его и по 10–12 алтын.

Фунт гвоздики стоит 1 рубль, корицы фунт — тоже 1 рубль, фунт мускатных орехов — 10 алтын.

Фунт имбирю невареного идет по цене 8 алтын, обыкновенного бывает по 5 алтын. Пуд испанского изюму стоит полтора рубля.

Пуд незасахаренного миндаля идет по цене 110 алтын.

Пуд сала в Москве стоит 9 алтын.

Пуд воску — 40 алтын.

Фунт ниток бельевых стоит 4 московки.

Четырнадцать щегольских горностаев стоят 10 алтын и 2 московки.

Бурка из войлока стоит 12 алтын, а кусок войлока — 8 алтын и 2 московки.

Фунт алого шелка стоит 55 алтын.

Фунт черного шелку — 39 алтын.

Вес московский называется гривенка. В гривенке сорок восемь золотников; шесть золотников составляют одну унцию. На этот вес взвешивается жемчуг, золото, серебро, шелк, пряные коренья и разные мелочи. Крупные вещи взвешиваются на другой вес, называемый фунт. В каждом фунте по две гривенки.

В Нарве нет никакой таможни, но в Москве за ввоз товаров взимается пошлина: по дороге из Нарвы — 4 процента, из Польши — также 4 процента; по дороге же из Крыма — 8 процентов. За вывоз не платится ничего».

— А ты все пишешь? — раздался веселый голос Антонио де Фариа.

Он вошел очень тихо, даже дверь не скрипнула.

— Пишу… — буркнул Пинто.

Де Фариа уселся напротив, налил себе вина, выпил.

— Не пора ли нам отсюда съезжать? — спросил бывший пиратский капитан. — Товары свои мы уже распродали, то, что закупили на пути в Реваль, осталось нанести последний визит царю Иоанну Васильевичу, если он пожелает нас принять, и домой. Как раз успеем попасть на «Ла Маделену» до осенних штормов.

Обоз с московскими товарами они отправили, наняв для сопровождения вооруженную стражу из земщины. Свой отряд решили оставить в Москве, он здесь был нужней. И потом, даже если обоз разграбят, то невелика потеря, ведь товары закуплены на средства от продажи того, чем нагрузили «Ла Маделену» отцы-инквизиторы (скорее всего, как подозревал Фернан Пинто, груз принадлежал самому дону Фернандо Вальдесу). Главное, чтобы у них на руках была опись товаров с ценами.

Свои деньги идальго попридержали при себе. Во главе обоза они поставили Луиса, который был рад без памяти как можно быстрее уехать из Московии. Его угораздило нечаянно попасть на казнь изменников, и после этого он был в постоянном ужасе — боялся, что царские опричники и его могут за что-нибудь повязать и колесовать.

— Мы не выполнили главного — ради чего нас сюда послали! — несколько нервно ответил Фернан Пинто.

— А как это сделать? К нашим рыцарям даже не подступиться. Теперь они — власть и карающий меч в Московии, опричники. Попробуй только слово худое скажи, сразу голову с плеч долой или в клетку к медведям бросят, народу на потеху. Не посмотрят и на наш посольский сан. Да и царь о нас забыл, а может, — что гораздо хуже — обиду какую затаил.

— Не говори глупостей! — рассердился Пинто. — Просто у него и без нас других дел хватает. Спроворим то, что задумали, вот тогда и можно будет обращаться в Посольский приказ с просьбой о прощальной аудиенции у великого князя.

— Долго ответ придется ждать.

— Зачем? Выправим подорожную — и айда. Ведь посольские приличия будут соблюдены. И потом, мы все же не полномочные представители короля Испании. Хотя я не сомневаюсь, что Иоанн Васильевич обязательно напишет письмо королю Филиппу. Он сейчас очень нуждается в поддержке европейских государей — хоть кого-нибудь.

— А что королева Англии?

Фидалго неопределенно пожал плечами и ответил:

— Поговаривают, что царь будто бы имеет какие-то виды на военный союз с Англией, но ты же знаешь этих заносчивых и хитрых англосаксов. Им главное — беспошлинный ввоз и вывоз товаров и большая прибыль. А обещать Елизавета великому князю может все, что угодно. Даже свою девичью честь.

Антонио де Фариа расхохотался.

— Когда ты королева, притом незамужняя, и у тебя куча фаворитов, сберечь невинность может разве что каменная статуя, — ответил он весело. — Один граф Лейчестер чего стоит. Задиристый петушок, даже свою жену-хохлатку готов со свету сжить, лишь бы приблизиться к заветному трону. Ходят слушки, что резвушка Елизавета совсем не похожа на хладный камень, скорее наоборот — бурлит, как вулкан. Так что Иоанна Васильевича ждет большое разочарование по всем направлениям.

— А ты откуда все это знаешь?

— Был у меня до тебя штурман-англичанин, из высокородных. Может, даже графский сын. Знавал самого Джона Хокинса, одного из лучших корсаров Елизаветы. Он прибился к Хокинсу на корабль после какой-то скверной истории, которая могла стоить ему головы. Вот он много чего рассказывал о порядках в английском королевском дворе. Нравы там, доложу я тебе, что в матросском борделе на Гоа…

Закончить свое увлекательное повествование Антонио де Фариа не успел. В дверь постучали, и не как слуги, — осторожно, тихо, словно с придыханием, — а сильно и дробно, будто ударили в бубен-тулумбас.