Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 1 - Борис Яковлевич Алексин

его во время нахождения в строю. Ну, а уж когда ему приходилось командовать, то тут иной раз вся рота покатывалась со смеху, настолько несуразны были подаваемые им команды, тем более что произносил он их тихим голосом с невыразимым еврейским акцентом. Так, например, команда «направо» звучала у него так: «на пха-ву». Да и её дальше, чем на пять шагов от него, было не слышно. С ним занимались — командир взвода, старшина, командиры отделений и чуть ли не все его друзья-курсанты по очереди, но так ничего и не добились. Командир роты Константинов докладывал о нём командиру полка и предлагал отчислить его из роты, доказывая, что строевого командира из Штоффера никогда не получится, но тот не согласился:

— Подождём до конца лагерного периода, — сказал он.

Одновременно с экзаменами участникам эстрады «Весёлый дальневосточник» пришлось готовиться к праздничному выступлению. Оно должно было состояться 1–2 мая.

Но вот все экзамены сданы, закончены довольно-таки изматывающие ребят выступления эстрады. На 5 мая была назначена передислокация роты в лагерь. Здесь, надо сказать, одногодичникам повезло. Все подразделения, выехавшие в лагерь раньше, готовили для себя и гнезда для палаток, и лагерные линейки (то есть расчищенные от травы прямые дорожки), помещение для хранения оружия и ленинские комнаты. Одногодичникам ничего этого делать не пришлось, всё для них было приготовлено, и им оставалось только поставить палатки. Но прежде чем описывать лагерную жизнь роты одногодичников 5-го Амурского стрелкового полка и служащих в ней наших знакомых, нужно рассказать следующее.

Через два дня после празднования 1 Мая на утреннем осмотре старшина объявил, что сегодня после завтрака рота пойдёт в полковой цейхгауз, чтобы получить свои личные вещи, рассортировать их и оставить у себя. Когда строй был распущен, между курсантами началось обсуждение предстоящего события. Большинство им было недовольно.

— Ну куда я денусь со своими манатками? Ведь у меня там целый чемодан всякого барахла, — возмущался Павлин Колбин, — старшина и так каждый день к тумбочке придирается! И то там не так лежит, и то не так стоит, а то грязное, а то смятое. А тут, когда я ещё своё гражданское разложу, от старшины прохода не будет, нарядами замучает! Нет, я ничего брать не буду, пусть лежит на складе.

С ним согласились многие, а Шадрин, кроме того, добавил:

— А вы забыли про тревогу: при каждой тревоге все свои вещи надо успеть в вещмешок уложить… Представляете, какой он получится?

Все дружно расхохотались.

Бориса не особенно беспокоило предстоящее получение личных вещей. У него, кроме полушерстяного костюма, сандалий, пары белья да двух трусов, ничего не было. Но всё равно, и эти вещи при тревогах, при походах ему тоже бы мешали, он решил ничего из своих вещей не брать.

Перед завтраком курсантов собрали командиры отделений и, так сказать, неофициально кое-что объяснили. Евстафьев, командир того отделения, где служил Алёшкин, например, посоветовал:

— Как только получите вещи, роту отведут на площадь за казармы, около дороги. Посмотрите, разберитесь. Что вам нужно — возьмите, а остальное можете сдать обратно или продать. Там в эти дни всегда собираются торговки и торговцы с базара, и они у красноармейцев охотно покупают гражданские вещи. Правда, платят они немного, но зато ведь это живые деньги. Чемоданы и сундучки не продавайте, их вам разрешат держать под койками. По тревоге их брать не будем, а, наоборот, в них будете складывать всё, что не уложится в вещевой мешок. На каждом чемодане или сундучке привяжете бирку с фамилией.

Это сообщение всех обрадовало, курсанты сразу поняли его выгоду. Теперь по тревоге в вещевой мешок можно будет класть только полотенце, кружку, ложку, котелок, мыло и бритву, а все уставы, книги, блокноты и тетради складывать в чемодан. Раньше всё это приходилось брать с собой. Кое-какие личные вещи, которыми некоторые дорожили, тоже можно было в чемодане держать. Да и деньги появятся, а деньги почти всем курсантам были очень нужны: большинство, как и Борис, из дома получали гроши, тогда как расходы, иногда совершенно неожиданные, случались.

Слова Евстафьева подтвердились. Стоило только роте одногодичников 5-го Амурского стрелкового полка появиться на указанной площади, как она была окружена толпой женщин и мужчин, наперебой хватавшихся за чемоданы, мешки и узелки, и, даже не глядя на их содержимое, уже выкрикивавших свою цену. Мало того, у края дороги сидели человек 15 торговцев, продававших сундучки, фанерные чемоданы, ваксу, сапожные щётки и другую мелочь, необходимую в солдатском быту. Алёшкин быстро нашёл покупателя на свой ещё почти новый костюм, бельё и вещевой мешок. Он решил продать всё, оставив себе только трусы. Торговаться он не любил и продал вещи за первую же предложенную ему цену (как потом выяснилось, основательно продешевив), но всё-таки получил 17 рублей — в его тогдашнем понятии весьма солидные деньги.

За три рубля он купил себе фанерный чемоданчик с блестящим замочком, оклеенный внутри обоями и пахнувший каким-то вонючим клеем. Кроме чемодана он купил ваксы, карандашей, тетрадей, бумаги, конвертов и, конечно, целый фунт «Ткаченковского» монпансье в коробке. После всего этого его капитал составил 13 рублей.

В лагерь чемоданы и сундучки с привязанными к ним фанерными бирками были доставлены на подводе, в них каждый сложил оставшиеся после распродажи вещи. Эти чемоданы стояли на земле под нарами в палатках. Лагерная палатка того времени, сшитая из простого сурового полотна, предназначалась для размещения одного отделения и была до примитивности проста. Вот её схема:

1. Спальные места для красноармейцев.

2. Стол.

3. Хозяйственные полки для котелков и вешалки для шинелей.

4. Входная дверь.

5. Основной шест палатки.

6. Полотняные скаты.

7. Веревочные стяжки.

8. Земляная засыпка.

9. Деревянное (дощатое) гнездо.

Лагерная жизнь имела свои особенности. Она предоставляла несколько большую свободу, чем жизнь в казарме, имела свои особые прелести, но вместе с тем и особые сложности, и трудности.

Конечно, самым приятным было то, что весь лагерный период жизни красноармейцы проводили па свежем воздухе в чудесном месте. Лагерь располагался на берегу реки Амур, километрах в 10 от города Благовещенска, на ровной поляне, местами покрытой редкой, красивой растительностью: дубами, берёзами, ясенями, клёнами и другими. Между этими деревьями, причём так, чтобы сохранить их в неприкосновенности, и располагались палатки лагеря 2-й ордена Красного Знамени Приамурской дивизии. На лето (на лагерный период) в дивизию прибывал и её третий полк, называвшийся 4-й Волочаевский. Обычно он стоял в Хабаровске.

Как и все военные лагеря, лагерь дивизии размещался по определённому,

видимо, кем-то установленному порядку, с изменениями применительно к условиям