Расследованием установлено… - Георгий Молотков

— Ваш друг Сомов написал и опубликовал в журнале «Посев» статью, в которой оправдывал гонку вооружений в США, восхваляя нейтронное оружие… Как вы к этому относитесь?

— Конечно, сейчас мне стала очевидной нелепость такой позиции, но раньше она не казалась мне абсурдной…

— Сомов писал еще и о гуманности нейтронного оружия. Как вы это расцениваете?

— Ну, конечно, о гуманности такого оружия говорить не приходится. Но, честно говоря, этот материал оставил меня равнодушным.

— Вспомним некоторые публикации в «Посеве», которые шли через вас… Например, из какого источника могла быть получена информация о том, что в советских школах устанавливаются подслушивающие устройства?

— Ну, это совершенная глупость, которую я всерьез и не воспринял. Просто ерунда. Но вообще, когда мы с Сомовым составляли «Бюллетень», то часто использовали, конечно, и зарубежные источники информации…

— На следствии вы долго старались покрывать друг друга, что-то замалчивать, порой брать вину на себя… Потом стали говорить правду. Чем это объяснить?

— Я понял, что та позиция, те взгляды, которые я отстаивал, не стоят того, чтобы их отстаивать… Мне много дало следствие. Я многое увидел в объективном свете, многое переоценил.

— А не чувствуете ли вы, что просто одурачены людьми, которые, в общем-то, объективно являются вашими врагами?

— Да, конечно, теперь-то я понимаю, что объективно оказался в стане тех, кто лишь разглагольствует о защите интересов нашей страны, нашего народа, а на самом деле является ее врагом. Каждый человек должен помнить, что является гражданином своей страны, что он — часть своего народа…

Советская власть гуманна. Она не раз доказывала это за свою семидесятилетнюю историю. В гуманизме — источник ее силы. В искренность раскаяния Галанина и Сомова поверили. Ныне и тот, и другой восстановлены во всех гражданских правах. И чтобы прошлое не мешало им стать достойными гражданами своей страны, мы изменили в рассказе их подлинные имена.

А историю эту все же решили предать гласности. Потому что подрывная работа против социализма по-прежнему ведется спецслужбами империалистических государств, ведется активно, по всем направлениям, в том числе и в сфере идеологии. По-прежнему злобствует НТС, по-прежнему печатаются пасквили в «Посеве» и «Континенте», ездят туда-сюда их «почтальоны», протаскивая голубые папки в чемоданах с двойным дном, ищут легковерных людей. И хоть зачастую попадают впросак, но предпринимают все новые и новые попытки.

Несколько лет назад турист из Бельгии Антуан П. пытался раздать антисоветские листовки студентам университета прямо на Университетской набережной. Студентами он был задержан и препровожден куда следует. При разговоре никак не мог уяснить: а что такого он сделал? Его попросили раздать это. Что именно — не читал, лично его это не интересует. Его дело — только отдать. Ведь за такую пустячную услугу солидные люди из Фламандского комитета оплатили ему туристскую путевку в Ленинград.

Да, империалисты изо всех сил пытаются раздуть пожар идеологической борьбы. Уместно напомнить, что Конгресс США выделил на 1986–1987 годы радиокорпорации «Свобода — Свободная Европа» 250 миллионов долларов для ведения подрывной пропаганды против СССР и европейских социалистических стран. «Нужна более агрессивная война идей, которая могла бы широко поставить антикоммунистическую пропаганду», — заявил один из экспертов по антисоветским делам. И совсем не случайно в последнее время увеличилось число попыток нелегально завезти в нашу страну литературу антисоветского содержания, враждебные видеофильмы. В них подвергаются поруганию все стороны нашей жизни — политика, экономика, мораль, культура, традиции, историческое прошлое…

Поэтому повторим в заключение одну из тех истин, с которых мы начали наш рассказ: «Зло это многолико, но суть одна: необъявленная тайная война, идеологическая диверсия…» Но во что бы это зло ни рядилось, какие бы формы ни принимало, оно обязательно будет раскрыто и обезврежено. Для того и ведут свою неприметную для постороннего глаза, кропотливую работу органы государственной безопасности, потому всегда начеку советские люди.

Александр Данилов

Уроки справедливой доброты

В эти чрезвычайно важные в своей жизни минуты внешне он остался невозмутимым, каким был всегда: неторопливым в движениях, дидактическим в речи.

Он — Репин Валерий Тимофеевич, «полномочный распорядитель по Ленинграду» нелегального, субсидируемого из-за рубежа так называемого «фонда помощи политзаключенным в СССР и их семьям».

Но внутренне он не был и не мог быть невозмутимым.

Ибо в минуты, когда в квартиру неожиданно позвонили, а вслед за тем и быстро вошли пять человек — следователь органов государственной безопасности, два оперативных работника и двое понятых, мужчина и женщина, его охватил страх. Особенно после того, как сразу же за оглашением санкционированного прокурором постановления сотрудники КГБ в присутствии понятых принялись за работу, которая и на языке обвиняемых, и на языке обвинителей называется одинаково — обыск.

Каждый преступник допускает возможность такого внезапного вторжения в свой дом, в атмосферу своего бытия, в свою, наконец, жизнь. И прежде всего — виновный в особо опасном государственном преступлении. Допускает и по-своему готовится к нему — морально и практически. Но одно дело — допускать подобную возможность, исподволь, вроде бы вполне осознавая для себя все ее последствия, и совсем другое — реально убедиться, что она и впрямь неотвратима.

Вошедшие от имени закона в его жилье чужие люди спокойно и без суеты осматривали тумбочку, открывали дверцы шкафа, аккуратно извлекая на свет божий уложенные в нем вещи, выдвигали мебельные ящички, обследовали книжные полки, передвигали и переставляли с места на место различные предметы домашнего обихода, обмениваясь лаконичными репликами, занося в протокол все привлекшие их внимание находки — от изданной на Западе антисоветской и клеветнической литературы до подозрительных записей, пометок и обнаруженных значительных сумм денег. У него, хоть он и старался держать себя в руках, при ответах на обращенные к нему по ходу обыска вопросы предательски подрагивал голос, напоминая о недуге прошлых лет — мучившем с детства и до отроческой поры заикании, а сам он никак не мог преодолеть страх и охватившую его ненависть к этим незнакомым ему людям.

Вот почему он несколько раз все-таки не сдерживался и грубил тем, кто деликатно, но настойчиво продолжал свою такую нешумную, но такую ошеломительную для него работу.

Однако при этом он не получал разрядки, и отчаяние еще сильней охватывало его, потому что те, кому он адресовал свои выпады, свою обнаруживающуюся враждебность, неизменно противопоставляли в ответ корректность и даже как бы молчаливо порицали его за столь очевидное некрепкодушие.

Переворачиваю последний лист только что прочитанной справки. А вот еще один документ, который не может оставить равнодушным.

В нем коротко сообщается, что с учетом изъятых в результате обыска предметов и документов сотрудники органов госбезопасности, проводившие обыск, приняли решение о задержании Репина и препроводили его в следственный отдел Управления КГБ для допроса. В управлении в тот же день ему было объявлено и второе постановление — уже об аресте.

Стало быть, вскоре из кабинета следственного отдела его перевели в камеру следственного изолятора…

Отпечатанный на машинке, этот документ, как и все остальные в подборке, исполнен лаконичным, суховатым и лишенным эмоций, но зато предельно точным и в каждом слове исключающим возможность двойного толкования юридическим языком. Но не надо обладать каким-то особым воображением, чтобы представить себе сокрушительный перепад в состоянии человека, для которого разом переменилось все.

Простейшая логика подсказывает, что человек в таком положении должен начать искать выход, обязательно должен доискиваться до истины, а не до своих представлений о ней.

Раскрываю первый том уголовного дела, вчитываюсь в документы и испытываю, причем по мере чтения все сильней, одно и то же чувство — недоумение.

Вот некоторые протоколы допросов пятилетней давности, которые привожу дословно.

17 декабря 1981 года.

— Признаете ли вы себя виновным по существу предъявленного вам обвинения?

— Виновным в предъявленном мне обвинении я себя не признаю и никаких показаний по его существу давать не желаю.

21 января 1982 года.

— Что вы можете пояснить по поводу предметов и документов, изъятых 8 декабря 1981 года при производстве обыска по месту вашего жительства?

— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, не желаю объяснять мотивы своего отказа.