Опричнина - Александр Зимин

Еще в ноябре 1569 г. (а позднее и весной 1570 г.) в беседах с габсбургским агентом в Польше аббатом Циром Курбский развивал мысль о том, что русский царь «охотно заключит союз и дружбу с цесарским величеством». А этот союз должен был повлечь за собой совместные военные действия против турок[2278]. В мае 1570 г. с призывом выступить против «неверных» к Ивану IV обратился венецианский дож[2279]. Изменившуюся внешнеполитическую обстановку попытался использовать и римский папа, который в своем бреве от 9 августа сообщает царю о решении послать в Москву своего нунция Портико для того, чтобы убедить его в необходимости совместной борьбы с турецкой опасностью. Портико, впрочем, в Москву не попал, ибо из-за сообщения Шлихтинга о положении в России поездка нунция признана была несвоевременной[2280].

Если на западе России удалось добиться неустойчивого равновесия сил, то гораздо более сложная обстановка складывалась на южных рубежах страны. Посольство Ивана Новосильцева в Турцию (январь — сентябрь 1570 г.) должно было восстановить дружеские русско-турецкие отношения. В качестве компенсации за отказ от претензий на Астрахань турецкий султан потребовал уничтожить русскую крепость на Тереке и открыть волжский путь для турецких купцов.

8 апреля 1571 г. в Стамбул из Москвы отправлен был новый посол Андрей Кузминский с царской грамотой, в которой выражалось согласие удовлетворить турецкие требования[2281]. Тревожные вести о военных приготовлениях Крыма заставляли Ивана IV искать путей соглашения с Портой.

Уже в начале сентября 1570 г. в Москву пришли сведения о появлении под Новосилем (в районе Данкова) крымских татар численностью в шесть-семь тысяч человек. Небольшие отряды (человек в 500) замечены были у Рыльска[2282]. 14 сентября пришло известие из Соловы, что Девлет-Гирей с царевичем идет на Тулу и Дедилов. Поэтому 16 сентября царь с опричным войском выехал из Слободы в Серпухов. Поскольку эти сведения оказались недостоверными, то царь решил осенью «на берег» самому не ездить. 22 сентября Иван IV из Серпухова направился в Каширу, затем в монастырь Николы Зарайского в Коломну и, наконец, в излюбленную им Слободу[2283].

Непосредственная угроза миновала, но опасность новых татаро-турецких вторжений оставалась совершенно реальной. Для ее предотвращения решено было реорганизовать систему обороны на южных окраинах Русского государства. 1 января 1571 г. царь назначил виднейшего русского полководца М.И. Воротынского «ведать станицы и сторожи и всякие свои служба государева польские службы»[2284]. Выбор на Воротынского пал не только потому, что он обладал незаурядным опытом военных действий и сторожевой службы на юге России, но и потому, что он, как удельный владетель Одоева, Новосиля и других порубежных земель, непосредственно был заинтересован в укреплении южного пограничья. 16 февраля Воротынский подписывает новый устав сторожевой и станичной службы. В приговоре основное внимание уделялось наблюдению за степью в целях своевременного обнаружения татарских «воинских людей». Оборонительная система на южных окраинах сочетала в себе подвижные (сторожи и станицы) и неподвижные (засечная черта) элементы при их глубинном построении[2285].

Стремясь не допустить создания на юге России прочной оборонительной системы, Девлет-Гирей собрал громадные силы и поспешил с новым походом на Русь. Одновременно с ним ногайцы нападают на низовые города и доходят до Алатыря и Тетюшей (построенных в 1570 г.). Вероятно, в том же 1571 г. в Казанской земле восстали горные и луговые мари (черемиса)[2286].

5 апреля, как сообщал русский посол в Крыму Афанасий Нагой, Девлет-Гирей пришел к Перекопу, «а с Перекопи-де идет на государя нашего украину»[2287]. Перебежчики («галичанин» Ашуй Юрьев сын Сумароков и др.) доносили крымскому хану, что в Москве уже два года голод, казни, что Иван Грозный в Слободе, а войско «в Ливонии, и советовали хану идти «прямо к Москве»[2288]. То же самое повторили и другие изменники — «дети боярские белевцы Кудеяр Тишенков да Окул Семенов да калужане Ждан да Иван Васильевы дети Юдинковы, да коширяне Сидор Лихарев, а прозвище Сотник, да серпуховитин Русин, а с ним десять человек их людей»[2289]. Кудеяр Тишенков сообщил также, что «государя-де чают в Серпухове с опришною, а людей-де с ним мало и стати-де ему против тебе некем. И ты-де, государь, поди прямо к Москве, а вождь-де, государь, тебе через Оку и до Москвы яз»[2290]. Предложенный хану проект похода на Москву вызвал возражения со стороны крымских военачальников. Но Кудеяр Тишенков настойчиво повторял: «Толко-де ти приход к Москве не учинишь, и ты-де меня на кол посади у Москвы. Стоять ден противу тебя некому». Потому-то, говорится в сообщении, хан и приходил к Москве[2291].

Крымский хан появился под Тулой, сжег ее посады, затем разгромил под Серпуховом опричный отряд Я.Ф. Волынского и переправился через Оку[2292]. Флетчер, Горсей и анонимный автор-англичанин считают, что татарское войско насчитывало 200 тысяч человек. Эта цифра завышена. Рюссов, Таубе и Крузе говорят всего о 40 тысячах татар[2293].

Прослышав о быстром движении Девлет-Гирея, Иван Грозный 16 мая направился с войском из Слободы «на берег» к Серпухову[2294]. Однако многие опричники в критический момент не вышли на государеву службу, и царь «тогды воротился из Серпухова, потому что с людми собратца не поспел»[2295]. По другому сведению, Иван Грозный вернулся из Серпухова из-за известий о том, «что крымский царь поворотил назад»[2296].

Через село Бронницы Коломенского уезда и Слободу, не заезжая в Москву, царь поехал к Ярославлю, но добрался, очевидно, только до Ростова, хотя, по некоторым сведениям, он побывал и в Кириллове монастыре[2297]. Ссылаясь на свидетельство Горсея, С.О. Шмидт полагает, что летом 1571 г. царь созвал в одном из северных городов чрезвычайный Земский собор для обсуждения вопроса о борьбе с крымским ханом[2298]. Это предположение не подкрепляется достоверными источниками. В лучшем случае можно говорить о созыве Боярской думы с приглашением чинов Освященного собора и бывших при царе дворовых детей боярских и княжат. Узнав о бегстве царя и обойдя заслон русских войск, расположившихся «на берегу», крымский хан 23 мая неожиданно появился под стенами столицы[2299]. Одновременно с ним к стенам города в Москву прибыли воеводы, государевы бояре. Они расположились на улицах столицы. Большой полк во главе с И.Д. Бельским и М.Я. Морозовым находился на Большой улице (шедшей от Варварки к пристани, пересекая мост через Яузу); полк правой руки во главе с И.Ф. Мстиславским и И.В. Шереметевым Меньшим — на Якиманке (недалеко от стрелецких слобод); передовой полк во главе с М.И. Воротынским и П.И. Татевым — на Таганском лугу. За Неглинной находился опричный полк В.И. Темкина-Ростовского[2300].

Пожар был кратковременный, но катастрофический: «Крымской царь посады на Москве зжег, и от того огня грех ради наших оба города выгорели, не остались ни единые храмины, а горела всего три часа»[2301]. Картину распространения пожара в Москве рисует один из летописцев, близкий к Разрядному приказу: «Грех ради наших начяша татаровя к острогу приступати и разорваша острог за Неглинною от Ваганкова и зажьгоша посад. А начя посад горети не татарским зажегом, но гневом божиим. Начяша буря велия, начяша с хором верхи с огнем носити по всем улицам. И оттоле начяша весь посад. И загореся Петр Святы на Арбате и сорвало с него вер[х]и вбросило в город в Кремле. И в Кремле погоре все дворы и церкве древяныя, а у каменых церквей верхи погоре. И двор государев згорел. Ас Пушешные избы верх сорвало и бросило в Китай город и от того погоре город Китай весь, и церкви божия и на обеих городех кровле грацкая згоре и многое множество людей погоре»[2302]. Воевода И.Д. Бельский «выезжал против крымского царя и крымских людей за Москву-реку, за болото на луг и дело с ними делал и приехал в город ранен»[2303]. Он задохнулся от дыма на своем подворье. В огне пожара погибли также боярин М.И. Вороной-Волынский «и дворян много и народу безчисленно, а затхнулся от пожарного зною»[2304]. Сразу же после того как в Москве начался пожар, Девлет-Гирей покинул ее окрестности[2305]. Вернувшись в столицу, царь повелел освобождать город от мертвых тел[2306]. Современники сообщают, что «от посадов и в Китае и в Старом городе дворы выгорели и людей безчислено множество погорело и лошадей, смрад был велик, нолны (даже — A3.) з городов посоху нарядили развозити их, и долго розвозили, а на Москве некому было розво[з]ити»[2307].