Лейтенант империи. Часть первая - Александр Четвертнов

Анджея режет ухо:

— Тур, доспех! — на плечи падает броня: парни просто выпрыгнули из окна номера.

Никогда не одевался так быстро. Спичка не успеет разгореться, а я уже в ЛПДМ и в руках метелица.

Пять секунд.

Перекрикиваю грохот лавины, кричу через усилитель голоса шлема:

— Все в подвал!

Народ ломится в здание, но я тут же спохватываюсь:

— Нет! На первый этаж! Ближе к стене!

Точно, подвал могли заминировать. Блин, времени мало, в лучшем случае полминуты.

— Фея. Подвал. Проверить! — отрывисто выдаю я, — ОМОН вдоль стены, приготовить групповой щит.

— Вы погибнете! — Лиза понимает, что я собираюсь делать, но толпа уносит её внутрь здания. — Даже шестидесяти мало!

Её голос обрывается, стоит дверям закрыться.

Тридцать секунд.

Выходят из земли стальные опоры. Между ними поднимаются сегментные щиты: на стены отеля наползают жалюзи.

Пятьдесят секунд.

— Может, и нам внутрь надо было? — спрашивает Гвоздь и хватается рукой за мой доспех.

Ребята выстраиваются цепью, поддерживают друг друга.

— Может, — бросаю я по связи и оборачиваюсь.

Грохот оглушает. Лавина несётся прямо на нас… Она уже над нами. Каких-то двадцать метров! Десять!

— Щитыыы!

— Я помогу.

Голос звучит сзади, совсем рядом. Не успеваю обернуться, как вперёд, перед нами, выходит сгорбленный, глубокий старик. Он поднимает руку, и лавину разрезает на два потока. В одном шаге от нас она расходится в стороны, обтекает отель и несётся дальше.

Старик выпрямляется, поворачивается ко мне и на его лицо наползает усмешка….

Время ускорилось мгновенно. Ноги просели, как от удара по голове. Распрямился. Вдохнул полной грудью. Жадно вдохнул. Словно проплыл сто метров под водой. Всё тело тут же защипало. Тысячи маленьких иголочек забарабанили по коже. Прокатились волной от пяток до затылка и, вызвав приятную дрожь, исчезли в кончиках пальцев на руках.

— Ваше высокопревосходительство, — я легонько поклонился Меньшову. Даже имея его фотографию, узнать генерал-адмирала оказалось почти невозможно. Он изменил даже рост с походкой.

— Лейтенант, — хмыкнул Меньшов, но тут же напрягся и бросил взгляд мне за спину: — ты меня не видел. Меня нет.

Я оглянулся назад. Вокруг отеля чисто и просторно. Ни одного человека или автограва. Только идеальный овал утрамбованного снега и заяц на нём.

Косой заметил моё движение. Дёрнул ушами и, в два прыжка, пересёк границу овала.

Мелькнули комья снега, качнулись ветки поваленных деревьев — заяц растворился в лавинном следе.

Тактическая система услужливо вывела на визор тепловой след, но меня это не интересовало. Обернулся к Меньшову, а его нет. Исчез.

Зашевелились бойцы. Нервно кашлянул Чуватов. Гвоздь похлопал себя по доспеху, присел пару раз. Пруха шлёпнулся на спину, заелозил руками и ногами в стороны. Бобёр всхлипнул, а Гусар, откинув шлем, вгрызся в шоколадный батончик.

— Всегда хотел сделать, — Прохор поднялся и посмотрел на свой отпечаток в снегу.

— Снежный ангел, — протянул Анджей. — Без него точно не обошлось.

— Ага.

— Угу.

Посмотрел на ребят, послушал их. Ещё раз огляделся в поисках Меньшова и наткнулся взглядом на Клима.

Разумовский младший стоял у самой стены. Стоял и круглыми глазами смотрел перед собой. Туда, где пару минут назад бурлила лавина. Больше всего Клим напоминал кролика под гипнозом удава. Ни эмоций, ни осмысленности в глазах. Он даже не шевелился.

— Лавина волнуется три, — подошёл к нему и хлопнул по плечу. — Застывшая фигура отомри.

— А? — вздрогнул Клим, и засуетился, закрутился на месте, словно не понимая где он.

— Ты чего, дружище? — положил руку на второе плечо и встряхнул его, заставляя успокоиться. — Всё хорошо, Клим.

— Блин, — часто-часто задышал парень, — вся жизнь перед глазами пронеслась.

— Интересная у тебя жизнь, — хмыкнул я, отпуская его. — Ты прям засмотрелся.

— Ага, — кивнул Клим, ощупывая себя дрожащими руками, — кстати, я нашёл вертолёт.

— А?

— Прикинь, — он нерешительно улыбнулся, — их ещё используют, продают в дикие системы.

— Почему бы и нет, — пожал я плечами и собрался уходить. Надо в отель заглянуть, проверить, как там люди.

— Знаешь, какой мне понравился? — Клим шагнул за мной. — Там модель такая, называется «Ворон 500» уах….

Клим резко замолчал. Взмахнул руками и, скользнув пальцами по моему доспеху, полетел на снег.

— Ухх, — поморщился он, хватаясь за спину. — Как это я поскользнулся.

— Под ноги смотри, — хмыкнул я, подавая ему руку. — На ровном месте умудрился.

— Ага, так вот, — Клим зацепился за меня и приподнялся в сидячее положение, — у Ворона три винта, которые позволяют делать бочку. Знаешь, что такое бочка?

— Ага, — протянул я.

— Это такая фигура пилотажаа….

Клим, как сидел на заднице, так и поехал на ней в сугроб. Я же полетел рядом, только головой вперёд. Что за?

* * *

— Силён, силён, ничего не скажешь, — услышал я незнакомый голос, как только вынырнул из сугроба.

Услышать-то услышал, но не увидел. Сначала в глаза бросился Клим.

Он воткнулся в сугроб так, что его скрючило в три погибели. Он вертел головой и истерично хмыкал, когда задевал подошвы сапог подбородком.

Взял друга за шкирку и выдернул из белой норы.

Поставить Клима на ноги не вышло, он тут же развалился на снегу и, замолчав, уставился в небо, но я на него не смотрел. Так, краем глаза если. А смотрел я на незнакомого мужика в белом камуфляже.

— Всё думал, как ты постоянно умудряешься выживать, — мужик стянул с головы капюшон, снял лыжные очки с желтоватым стеклом, и широко мне улыбнулся, обнажая подточенные, острые зубы. — А оказалось ты сильнее, чем мы думали.

Блеснул на солнце гладко выбритый череп. По-волчьи желтые глаза прищурились. Мужик смотрел на меня в ожидании ответа. Я же не знал, что сказать.

А о чём с ним говорить? Не спрашивать же, почему у него нет бровей, и почему его нос, кажется мне знакомым? Логика подсказывала, что это орденец, а, значит, смысла в разговорах нет. Лучше придумаю, как уйти живым отсюда.

Бросил взгляд по сторонам. Бойцов тоже раскидало по сугробам, причём далеко друг от друга. Парни только начали вылезать из снега, и не думаю, что у них появится шанс собраться в один кулак. Значит, ни о каком групповом щите не может и речи идти. Эх… в груди