Собрание сочинений в 9 тт. Том 1 - Уильям Фолкнер

к нему лицо, он поцеловал ее.

— Прощайте!

— Прощайте, Джо!

«А почему бы и нет? — подумал он, когда под ногами хрустнул гравий. — Почему бы не добиться ее хотя бы так? Будет время ее уговорить, может быть, даже прежде, чем мы доедем до Атланты». Он повернул, вскочил в вагон. Времени оставалось мало, и, увидев, что ее место пустует, он побежал по вагону, все больше волнуясь. Но в соседнем вагоне ее тоже не было.

«Забыл я, что ли, в каком она вагоне?» — подумал он. Нет, вот тут он ее и оставил: вон, против окна, все еще стоит, не двигаясь, тот негритянский мальчик. Он побежал назад, к ее месту. Да, вот и ее чемоданы. Он пробежал, натыкаясь на пассажиров, по всему поезду. Ее нигде не было.

«Значит, передумала, пошла меня искать», — подумал он, измученный напрасными поисками. Он открыл двери с площадки и соскочил, когда поезд уже тронулся. Не обращая внимания на глазеющих зевак, он помчался в зал ожидания. Там было пусто, на платформе тоже ее не было, и в отчаянии он побежал к набиравшему скорость поезду.

«Она же там!» — с яростью подумал он, кляня себя за то, что не подождал в вагоне, пока она вернется. Поезд уже шел слишком быстро, все двери на площадках были заперты. Плавно прошел последний вагон, и на задней площадке он увидел ее — она вышла туда, чтобы еще раз увидеть его, а он и не подумал искать ее там!

— Маргарет! — крикнул он вслед надменному стальному чудищу и побежал по рельсам, тщетно пытаясь догнать поезд, видя, как он спокойно удаляется. — Маргарет! — крикнул он опять, протягивая к ней руки, под шумное одобрение зевак.

— Наддай, наддай, мистер! — посоветовал чей-то голос.

— Ставлю десять против одного, что поезд обгонит! — сказал второй, но пари никто не принял.

Наконец он остановился, плача настоящими слезами от гнева и отчаяния, видя, как ее фигура, в прямом черном платье, с белым воротничком и манжетами, становится все меньше и меньше, удаляясь вместе с поездом, который насмешливо свистнул на прощание и, словно в издевку, выпустил струю пара, уходя по двойной дорожке рельсов вон из его жизни.

…Наконец он перешел рельсы под прямым углом и перелез через проволочную ограду прямо в лесок, где весна, загрустив о лете, нежно клонилась к ночи, хотя лето еще не пришло за ней.

б

Глубоко в чаще, где медленно таял вечер, малиновка пропела четыре нотки, текучие, изменчивые. «Как ее рот», — подумал он, чувствуя, что жаркая боль остывает в нем вместе с остывающим закатом. Неширокий ручей деловито бормотал что-то, похожее на заклинание; побеги молодой ольхи, выстроившись в ряд, гляделись в него, как Нарцисс. Спугнутая малиновка робким коричневым комочком порхнула глубже в чащу и снова запела. Вокруг его головы кружились москиты, он их не отгонял: ему словно становилось легче от их острых укусов. Как-то отвлекает мысли.

«Я бы мог ей помочь. Я мог бы помочь ей забыть все обиды, всю боль, так забыть, чтобы, напомнив про то, что болело, она спросила бы: «Неужели то была я?» Если б я только мог сказать ей про это! Да вот никак не мог придумать, что сказать. Даже у меня, у такого болтуна, слов не хватило!..»

Он бесцельно шел вдоль ручья. Вскоре поток ушел в лиловую тень, под ивы, и Джо услышал, как вода зашумела громче. Раздвинув ветви, он увидел старую мельничную запруду и маленькое озерцо, спокойно отражавшее спокойное небо и темные деревья на том берегу. Джо увидал на земле слабый блеск рыбьей чешуи и мужскую спину.

— Потеряли что? — спросил он, глядя, как разбегаются круги от погруженной по плечо руки рыбака. Тот поднялся, стоя на коленях, оперся руками в землю и посмотрел через плечо.

— Табак обронил, — ответил он равнодушно-тягучим голосом. — У вас, случаем, при себе нет?

— Сигарета годится? Это есть! — Гиллиген протянул пачку, и тот, присев на корточки, вытащил сигаретку.

— Вот спасибо. Надо же человеку изредка табачком побаловаться, верно?

— Человеку многим надо изредка побаловаться, так уж на свете повелось.

Тот фыркнул, не совсем понимая, но подозревая намек на женщин:

— Ну, этого у меня тут нету, но замена найдется! — Он встал, поджарый, как гончая, и вытащил из густого ивняка кувшин. С неуклюжей вежливостью он протянул его Гиллигену. — Всегда прихватываю с собой на рыбалку, — объяснил он. — Как глотнешь — так будто и рыба клюет лучше, и комар кусает меньше.

Гиллиген неловко обхватил кувшин.

— Как же из него пить, черт возьми?

— Погоди, давай покажу! — сказал хозяин, беря посудину.

Просунув большой палец сквозь ручку, он плавным движением поднял кувшин почти на уровень плеча, вытянув шею так, чтобы отверстие горлышка попало ему в рот. Гиллиген видел, как мерно движется его кадык на фоне бледного неба. Тот опустил кувшин, вытер рот тыльной стороной руки.

— Вот как ее пьют, — сказал он, передавая кувшин Гиллигену.

Гиллиген попробовал не совсем удачно, чувствуя, как холодная влага течет по подбородку, льется на рубашку. Но горло обожгло, как огнем: казалось, что в желудке что-то приятно взорвалось. Он опустил кувшин, закашлявшись.

— Да что это такое, черт меня дери?

Рыбак хрипло засмеялся и хлопнул себя по ляжкам.

— Никогда не пил пшеничной, что ли? Ну как она в нутре? Небось лучше, чем снаружи?

Гиллиген охотно подтвердил. Он чувствовал каждый нерв, как проволочку в электрической лампе, больше он ничего не испытывал. Потом стало жарко, весело. Он снова поднял кувшин — на этот раз дело пошло лучше.

«Завтра поеду в Атланту, найду ее, захвачу, пока она не уехала дальше, — обещал он себе. — Я ее найду: не может же она весь век от меня уходить». Рыбак снова выпил. Гиллиген закурил сигарету. Он тоже ощутил свободу, почувствовал себя хозяином своей судьбы. «Завтра поеду в Атланту, найду ее, заставлю выйти за меня замуж, — повторял он. — И зачем я ее отпустил?.. А почему не поехать сегодня? Ну, конечно, надо ехать сегодня. Я ее найду. Знаю, что найду. В Нью-Йорке и то найду. Как это я раньше не подумал? — Он не чувствовал ни рук, ни ног, сигарета выпала из бесчувственных пальцев, и, пытаясь поймать маленький огонек, он пошатнулся, чувствуя, что не владеет своим телом. — Черт, да ведь я вовсе не пьян», — подумал он. Но ему пришлось сознаться себе, что он здорово пьян.

— Слушай, да что это за зелье? Я на ногах не держусь.

Рыбак хохотнул, страшно польщенный:

— Сильна, а? Сам гоню. Очень