Моя Святая Земля - Максим Далин

XI

Златолесский барон крикнул: "Эй, открыть ворота! Дорогу королю!" — Эральд невольно улыбнулся, услышав тот же эльфийский акцент, что и у Джинеры. Милое у златолессцев произношение; Эральд подумал, как хорошо бы попросить Джинеру или кого-нибудь из её людей сказать что-нибудь по-златолесски, но тут же и забыл об этом.

Ворота распахнули. Карета вкатилась в крепостной двор, а за ней въехали принцессины телохранители, осветив двор теми же факелами, какими освещали дорогу. В их красном мечущемся свете угрюмый замок не стал выглядеть приветливее. После королевского дворца он казался очень древним, будто принадлежащим другой эпохе. Крепостная стена, окружавшая замок, явно строилась, чтобы в случае необходимости выдержать осаду, и сам замок, угрюмые стены без любимых на Святой Земле украшений, резьбы и фонариков, выглядел сооружением фортификационным, не жилым. Больше годился для тюрьмы, чем для дворца. Зачем тут в былые времена жил принц Бриан, Эральд не мог понять.

Атмосфера ему нравилась, что ли? В тёмные властелины готовился, заигрался…

Во двор высыпала челядь — люди Бриана, надо думать — и вид у них был вовсе не радостный и не восторженный. Старик в чёрном, с горбатым носом и поджатыми губами — министр Нушрок из старого детского фильма — рванул дверцу кареты, словно хотел оторвать её напрочь. Из кареты выскочил Зефирчик — и Нушрок шарахнулся назад, как от ядовитой змеи.

— Не рад меня видеть, старая сволочь? — осведомился Алвин с обычной своей любезностью.

— Что это вас привело в родовое гнездо, прекрасный государь? — спросил Нушрок, изо всех сил пытаясь быть любезнее Алвина.

— Батюшка умер, — сообщил Алвин, пародируя скорбь, и спрыгнул на брусчатку двора. — Тут ведь хоронить, я думаю? В часовне замка?

Губы старика дрогнули. Он зажмурился, будто пытаясь вморгнуть слёзы обратно, а когда открыл глаза, в них горела негасимая ненависть.

— Он хотел в храме Розы, — возразил старик, вложив в эти слова очень много чувств.

— Слишком сладко ему будет в храме Розы! — голос Алвина сорвался, будто судорога сдавила горло. — Рядом с тёткой Амалией лежать ему будет слишком… гнусно слишком. Обойдётся. Эй, вы, в карете! Ночевать там собрались?

Эральд вышел и подал руку принцессе, а потом — Сэдрику, который ухмыльнулся:

— Думаешь, не удержусь на ногах, государь?

На это "государь", сказанное привычно и небрежно, вскинулись все, как на вспышку или внезапный грохот.

— Кто "государь"? — севшим голосом спросил старик.

— А вот он — государь, — выдал Алвин с нестерпимой издёвкой — и над Нушроком, и над замком, и над самим собой. — Эральд, король Святой Земли. Кузен мой. Суки, грязные суки…

— Алвин, — окликнул Сэдрик, — а я ведь слыхал про этого старого ворона. От духа папаши, старого пса. Он со своими холуями в овраге закопал моего папашу.

Старик взглянул на Сэдрика — и его сухое лицо помертвело. Эральд видел такое впервые: живой окоченелый труп, даже челюсть отвисла, как у мертвеца. А Алвина вдруг заколотило, начала бить крупная дрожь, да так, что стало заметно — будто он дико замёрз, нестерпимо — и никак не отогреться.

Он даже обхватил себя руками, как замерзающий. Ему хотелось свернуться в позу эмбриона, в комок сжаться — и Алвин еле заставил себя выпрямиться, взглянул на Эральда со страшной тоской:

— Ненавижу, ненавижу этот бесов замок! — пробормотал, лязгнув зубами. — И Шепфорда ненавижу, сука, старая сука, давно надо было прибить его, как поганую крысу… и всех, все стены здешние ненавижу… тошнит меня, больно, не выношу. Эральд, вернёмся в столицу, а? — почти взмолился он, совсем по-детски, и неожиданно заскулила собачка.

Джинера подняла пёсика, прижала к себе. Её солдаты наблюдали безмолвно и сурово, готовые в любой момент обнажить оружие — им тоже было неуютно в Малом Замке.

— Прости, братишка, — сказал Эральд, которому тоже стало холодно. — Нам ведь надо доделать. Доделаем — и вернёмся. Сэдрик, куда нам идти?

— Лупили тебя мало в детстве, демон, — неожиданно прошипел очнувшийся старик. — Несчастный мой сюзерен ещё надеялся, что ты станешь хоть похож на человека…

Алвин даже не взбесился. Он только всхлипнул и обхватил голову руками. Эральд тронул его за локоть — Алвин повернулся, взглянул безнадёжно и устало.

— Хватит уже, — бросил Сэдрик. — Ты, вассал, как тебя — где вход в подвал?

Старик медленно перевёл взгляд с Алвина на Сэдрика.

— В какой? — спросил он шёпотом.

— Ты знаешь, в какой, — Сэдрик вытащил из кармана свой заговорённый нож. — Знакомая вещица? Трогал ведь? Твоё счастье, что не позарился, бросил в могилу с ним вместе…

Старик содрогнулся.

— Давай, проводи, — Сэдрик огляделся. — В ту сторону?

— Ох, и за что ж это на старости лет… — пробормотал Шепфорд, снова жмурясь. — И демон, и…

— Вы ведь знаете — за что, — сказал Эральд. — И — кто его демоном сделал, и что винить вам некого, в сущности…

— Я не верю в благих королей! — огрызнулся старик, но медленно побрёл вглубь двора.

К принцессе нагнулся барон Ланн, загорелый орёл с усиками щёточкой, сказал вполголоса:

— Ваше прекрасное высочество, это — рискованное дело, может быть опасно…

— Я пойду с ними, — сказала Джинера и невесело усмехнулась. — Один из них — мой жених, в конце концов.

Солдаты, оттеснившие челядинцев, осветили факелами низенькую дверь в глубокой нише и стёртые каменные ступени. Шепфорд, что-то бормоча, спустился к двери, долго возился с ключами, лязгал, гремел — и только минуты через три отпер.

Из чёрного провала пахнуло, будто из погреба, сырым, затхлым и падалью.

— Мне свет нужен, — скомандовал Сэдрик.

Ближайший солдат протянул ему факел, но Сэдрик отрицательно мотнул головой, показав нож в единственной руке:

— Королевская кровь, возьмите по штуке. Мне нечем.

Бароны дёрнулись вперёд, но Сэдрик остановил их.

— Мои августейшие особы — и всё. Больше никого не надо.

Эральд взял факел. Факел был тяжелее, чем ему казалось, чадное пламя металось в металлической сетке. Алвин помедлил, но тоже прихватил факел. Джинера подумала — и отдала притихшую собачку барону. Союзники вчетвером спустились в подвал по крутым каменным ступеням, выщербленным посередине — и Эральд услышал, как за ними закрыли тяжёлую дверь.

И сразу стало, как в каземате.

Даже не из-за того, что низкий свод лежал чуть ли не на головах вошедших, а пол на два пальца покрывала пыль. Очень дурное место был этот подвал. Поганое, недоброе место: ни бочек с вином, ни бутылок на деревянных подставках, ни кругов сыра, ни вяленых окороков, ни сундуков с добром — ничего тут не хранилось. Для чего ж он был сделан, этот каменный мешок?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});