Сын Америки - Ричард Райт

А я говорю, ваша честь: "Стойте! Посмотрите, что вы собираетесь делать!" Ибо мертвый не умер! Он жив! Он нашел себе пристанище в джунглях наших больших городов, в смрадном болоте трущоб! Он позабыл наш язык! Чтобы жить, он отточил свои когти! Он стал беспощадным и свирепым! Он научился ненависти и злобе, которых нам не понять! Его поступков нельзя предвидеть! По ночам он выползает из своего логовища и крадется к твердыням цивилизации! И при виде ласкового лица он не ложится на спину, задрав лапы, чтобы с ним поиграли. Нет! Он набрасывается и убивает!

Да, Мэри Долтон, добрая, отзывчивая белая девушка, с улыбкой подошла к Биггеру Томасу, желая помочь ему. Мистер Долтон, тревожимый смутной мыслью о совершенном зле, хотел дать мальчику заработок, чтобы он мог прокормить семью и послать брата и сестру в школу. Миссис Долтон, ощупью отыскивая путь к успокоению своей совести, хотела убедить его поступить на курсы и обучиться ремеслу. Но когда они с самыми лучшими намерениями протянули к нему руки, грянула смерть! И вот, облаченные в траур, они ждут отмщения. Кровавое колесо продолжает вертеться.

Я всей душой сочувствую горю этих убеленных сединами родителей. Но мистеру Долтону-домовладельцу я могу сказать только одно: "Вы сдавали неграм квартиры в Черном поясе и отказывались пускать их в другое место. Вы загнали Биггера Томаса в дремучий лес. Вы сделали так, что человек, убивший вашу дочь, всегда был для вас чужим, а она была чужой для него".

Семьи Томасов и Долтонов были связаны отношениями жильцов и хозяев, покупателей и продавцов, рабочих и работодателей. Семья Томасов была бедной, а семья Долтонов - богатой. И мистер Долтон, человек порядочный, старался успокоить свою совесть, щедро раздавая деньги. Увы, мой друг, золото не всесильно! Мертвеца нельзя подкупить! Скажите себе, мистер Долтон: "Я принес в жертву свою дочь, но даже этого оказалось недостаточно, чтобы загнать обратно в могилу преследующий меня призрак".

А миссис Долтон я скажу: "Ваша благотворительность была так же трагически слепа, как ваши больные глаза!"

А Мэри Долтон, если только она меня слышит, я скажу: "Я стою здесь сегодня для того, чтобы ваша смерть _не прошла даром_!"

Разрешите мне, ваша честь, продолжить свой рассказ о жизни Биггера Томаса. Он и все подобные ему во многом напоминают наших предков, сотни лет назад высадившихся на этих берегах. Но нам повезло. А им - нет. Мы нашли здесь землю, которая нуждалась в приложении всех наших способностей и сил; и мы построили на ней могущественную и грозную страну. Мы всю свою душу отдали этому и продолжаем отдавать. Но _им_ мы сказали: "Это страна белого человека!" И вот теперь они тоже ищут землю, которая нуждается в приложении _их_ способностей и сил.

Ваша честь, задумайтесь над чисто внешним обликом нашей цивилизации. Сколько в нем ослепительного и заманчивого! Как он возбуждает желания! Как он дразнит мнимой доступностью счастья! Как оглушает нас непрерывной шумихой рекламы, газет, радио и кино! Но не забывайте, что для многих все это - злая насмешка. Яркие краски, которые радуют наш глаз, многим причиняют боль. Представьте себе человека, который неотделимой частицей бродит среди всего этого великолепия и в то же время знает, что оно _не для него_!

Мы сами подготовили убийство Мэри Долтон, а теперь мы являемся в суд и восклицаем: "Мы здесь ни при чем!" Но ведь любой школьный учитель знает, что это не так, потому что любому школьному учителю известно, как урезаны программы негритянских школ. И власти знают, что это не так, потому что во всех их мероприятиях видна твердая решимость не дать Биггеру Томасу и ему подобным перешагнуть установленные границы. И домовладельцы знают, что это не так, потому что они сговорились между собой загнать всех негров в тесные кварталы городских гетто. Ваша честь, все мы, присутствующие в зале, можем выступать здесь в качестве свидетелей. Нам знакомы все обстоятельства дела, потому что мы сами создавали их.

Но тут может встать вопрос: если Биггер Томас чувствовал, что с ним поступают несправедливо, почему он не обратился с жалобой в суд? Почему предпочел восстановить справедливость своей властью? Ваша честь, ни до совершения убийства, ни после у этого мальчика не являлось мысли, что в нанесенной ему обиде повинно одно какое-нибудь лицо. А кроме того, сказать по правде, жизнь, которую он вел, выработала в нем такое отношение к миру, что едва ли он мог возлагать какие-либо надежды на этот суд.

Преступление Биггера Томаса не было актом мести обидчику со стороны обиженного. Будь это так, все дело было бы очень просто для нас. Но здесь человек ошибочно понял роль целой расы в естественной системе мироздания и поступил соответственно своей ошибке. Он убил Мэри Долтон случайно, без мысли, без расчета, без осознанного повода. Но, убив, он принял это преступление. И вот в этом и заключается самое главное. Это был первый полноценный акт в его жизни; это было самое сильное, волнующее и острое из всего, что ему до сих пор приходилось переживать. И он принял его полностью, потому что оно дало ему ощущение свободы, возможность выбора, решения, повод действовать и знать, что его действия имеют смысл и цель.

Мы должны говорить здесь о побуждениях, идущих из самых глубин человеческого существа. Мы должны говорить здесь не о том, как человек поступает с человеком, но о том, как человек поступает, когда он чувствует, что должен защищаться против мира, в котором живет, - либо защищаться, либо приспособиться к нему. Основное, что здесь надо понять, это не кто обидел этого мальчика, но как он видел мир и откуда возникло у него это видение мира, заставившее его без размышлений уничтожить чужую жизнь и сделать это так стремительно и инстинктивно, что элемент случайности, сыгравший здесь роль, не помешал ему заявить потом: "Да, я сделал это, я _должен_ был это сделать".

В наше время обвиняемые часто прибегают к отговорке: "Я был как в тумане". Но этот мальчик не прибегает к ней. Напротив. Он говорит: "Я знал, что делаю, но _не мог не сделать_". И он говорит, что не жалеет о том, что сделал.

Разве на войне испытывают сожаление, убив? Разве в рукопашной схватке думаешь о личности солдата, первым бросившегося на тебя?

Нет! Там убиваешь, чтобы самому не быть убитым! И, закончив войну с победой, возвращаешься в свободную страну, точно так как этот мальчик, обагрив свои руки кровью Мэри Долтон, почувствовал себя свободным первый раз в жизни.

Помножьте Биггера Томаса на двенадцать миллионов, сделайте поправку на разницу темпераментов и условий быта, вычтите тех негров, которые находятся целиком под влиянием церкви, и вы получите психологию негритянского народа. Но как только вы взглянете на этот народ как на единое целое, как только отвлечетесь от единиц и увидите массу, тотчас же явится перед вами новое качество. Американские негры не просто двенадцать миллионов человек; это, в сущности, особая нация _внутри_ нашей нации угнетенная, обездоленная и закованная в цепи, лишенная всех политических, гражданских, экономических и имущественных прав.

Так неужели вы думаете, что, убив одного негра - даже если убивать по одному каждый день! - можно внушить остальным страх, который помешает _им_ совершать убийства? Нет! Этот глупый расчет никогда не оправдывался и не оправдается. Чем больше вы будете убивать, чем больше станете притеснять и изолировать, тем сильней будет расти стремление к новым формам жизни, пусть пока слепо и бессознательно. Но ведь они живут рядом с памп, в тех же городах, округах, селениях, - так где же им искать образец для этой новой жизни, что может послужить материалом для иных форм существования? На это может быть только один ответ: _мы сами_ и то, что относится к нам.

Ваша честь, в Америке сейчас живет вчетверо больше негров, чем было колонистов в Тринадцати штатах, когда они выступили в поход за свою свободу. Эти двенадцать миллионов негров, связанные с нашими традициями так же тесно, как мы в свое время были связаны с европейскими, ведут на узком пространстве борьбу за право чувствовать себя дома - ту самую борьбу, которую так страстно вели когда-то и мы. И по сравнению с нами им приходится бороться в гораздо более тяжелых условиях. Нам, лучше чем кому бы то ни было, следовало бы понимать чувства и желания этих людей. Этот поток жизни, сдавленный и замутненный, стремится к той самой цели, которую все мы так любовно ищем и так затрудняемся выразить в словах. Когда мы сказали, что "человеку присущи некоторые неотчуждаемые права, как-то: право на жизнь, на свободу и счастье", мы не дали определения, что мы понимаем под "счастьем". Должно быть, этого нельзя выразить словами, и мы не делали напрасных попыток. Вот почему мы говорим: "Пусть каждый служит богу по-своему".

Но некоторые общие черты того счастья, которого добивается каждый из нас, все же известны. Мы знаем, что человек бывает счастлив тогда, когда он поглощен служением высокому долгу или цели, такому долгу или цели, которые оправдывают и освящают скромный человеческий труд. Мы знаем, что формы здесь могут быть разные. Религия рассказывает нам о сотворении человека, его падении и искуплении и побуждает нас строить свою жизнь по образцам, данным в космических символах, пред величием и полнотой которых смиряется душа. В искусстве, науке, политике, общественной деятельности это принимает другие формы. Но двенадцать миллионов негров лишены доступа к таким утонченным видам духовной жизни, кроме разве религии. И даже религия большинству из них доступна лишь в самой примитивной форме. Напряженная жизнь современного города притупила потребность искать в религии выход - как у них, так и у нас.