Солнцеравная - Анита Амирезвани

шепнул он.

Я с трудом подавил свое изумление при этих опасных словах.

— Родичи могут ссориться и все равно любить друг друга, — сурово сказал я.

Нам повредило бы, распусти он сплетню о том, что Пери была врагом своего брата.

— Но не эти двое. В любом случае, пожалуйста, непременно скажи ей, что я готов ей служить чем угодно. Верность мою она знает: я не подведу ее, даже если все скажут, что тут заметна рука царевны.

— Непременно сообщу.

Я мчался через площадь к дому Пери, и на сердце у меня было гораздо легче, чем было весь этот год. Впервые с того дня, когда Исмаил стал шахом, справедливость наконец восторжествовала во дворце.

Когда я вошел, то сказал слугам, что у меня срочное известие. Она сидела на подушках в своей особой комнате с Азар и Марьям, которая растирала ей руки. Отброшенное в сторону письмо подсказало мне, что от нескончаемого писания у нее стало сводить пальцы.

— Моя повелительница, я сожалею, что приношу вам скорбное известие, настолько печальное, что лучше пусть мой язык окаменеет, чем произнесет его.

— Но ты должен его поведать.

— Свет вселенной не появился нынче утром из своей опочивальни. Заподозрив болезнь или злой умысел, вельможи взломали двери и обнаружили его испускающим последний вздох. Один из лекарей предположил, что он употребил слишком много опиума.

Я решил, что лучше запустить правдоподобный слух о кончине Исмаила как можно скорее. Надо будет поручить Азар-хатун распространить его как можно шире.

Пери испустила ужасный вопль и повалилась лицом вперед, а девушки тут же склонились к ней, утешая. В крике я почуял не скорбь, а яростное облегчение, подобное моему. Прислужницы начали причитать вместе с ней. «Сейчас, — удовлетворенно подумал я, — все могут вопить от радости».

— Ворота на Выгул шахских скакунов будут заперты, пока вельможи не решат, что делать, — добавил я.

— Понимаю. Оставь меня с моим горем.

Я вернулся в свое жилье, улегся на тюфяк и закрыл глаза. Мое тело вздрагивало так, словно я только что вернулся с поля победоносной битвы.

Что бы ни случилось, даже если я проснусь и увижу над собой стражников, готовых убить меня, все отныне будет иначе. Один безумец больше не угнетает нас всех. Мы больше не боимся холодного клинка палача. Заххак мертв.

В любую секунду я ожидал появления шахской стражи, которая призовет меня к ответу. Меня могли выдать: Фарид не выдержал и сознался, или же лекарь выявит отравленные пилюли и свяжет их со мной, или Пери станут допрашивать под пыткой, ведь даже та, кому я доверял больше всех, может быть сломлена телесными муками. Но то, что случилось на деле, потрясло меня даже больше.

Этим вечером черные занавеси появились на окнах и балконах дома Хассана. Жены шаха начали обряд, и отовсюду во дворце неслись звуки причитаний. Скорбь Султанам была неподдельной: у нее было больше прав на это, чем у кого-либо. Несколько людей, искренне любивших шаха или извлекавших выгоду из связи с ним, горевали явно. Все мы облачились в траурные одежды, лица наши были печальны, но в воздухе будто витало непреодолимое чувство облегчения, подобное тому, какое испытываешь после суровой зимы в первый ясный день весны.

Я краем глаза увидел мать Хайдара, Султан-за-де, чьи зеленые глаза лучились светом, будто летнее небо, хотя она притворялась, что утирает слезы. Она увидела отмщение человеку, лишившему трона ее сына. Сестры шаха, потерявшие многих любимых родичей, павших от его братоубийственной руки, мучительно пытались подавить свои истинные чувства. Опустив глаза долу, они не могли сдержать быстрых улыбок, поднимавших уголки рта.

Женщина, досконально знающая вероучение, пришла на обряд оплакивания в гарем и с глубокой печалью говорила о том, кто ушел так нежданно. Когда умершего любят, такие речи вызывают слезы на глазах всех, кто находится рядом. На этот раз наемные плакальщики исступленно причитали, словно пытаясь скрыть то, что даже родственники не могут проявить достаточно горя. Лицо Султанам было печальным, но она не плакала. Только у Махасти глаза были красными от рыданий. Как мать шахского первенца, она заняла бы при жизни шаха высочайшее из возможных для нее положений. Теперь же ее будущее было очень неясным.

После всего я пробрался увидеть Пери. Она пригласила меня в самую потаенную свою комнату, с фреской безмятежно раздевающейся Ширин, и заперла дверь. Я стоял, как и положено, и был просто изумлен, когда она показала на подушки, жестом веля мне сесть. Я опустился на подушку персикового бархата, словно собираясь пить чай с другом.

— Мой верный слуга, — сказала она, — лекарь только что представил свой отчет о причине смерти. Там приведены несколько возможностей: или шах злоупотребил опиумом, или переел, что пресекло его способность дышать, или был отравлен.

— Думаете, что наши усилия все же дали ожидаемый исход?

— Мы никогда не узнаем этого наверняка.

— Это вас утешает, повелительница?

Она ненадолго задумалась.

— Думаю, что да. Мне пришлось напрячь каждую жилку в себе, чтобы довести до конца это дело. Ничто не могло быть для меня более чуждым.

— Лишь властительница повелений, подобная вам, смогла бы быть столь доблестной.

Пери улыбнулась:

— Если бы не ты, это жуткое дело никогда бы не вышло. Я рада, что решила назначить своим визирем тебя. Я не была уверена, что ты совершенно пригоден, а оказалось, что ты заслужил это на семьдесят семь ладов.

— Я благодарю вас, повелительница.

— В благодарность за нашу благую судьбу я дала волю дюжине своих рабов, и все они решили остаться у меня на службе. Им будет предоставлено место, пока они желают быть со мной. Я также решила удочерять любую из девочек-сирот Казвина, которую приведут ко мне. Наконец, я дала обет совершить паломничество в Мешхед и основать там новое медресе.

— Ваше имя воссияет вашей необычайной щедростью!

— Но пока нам еще многое предстоит в ближайшие дни. Я говорю о будущем нашей страны.

— Что вы предвидите?

— Ирану нужен справедливый правитель, — сказала она. — Уцелевшие царевичи слишком юны и неопытны, чтобы править. Единственный, кто годится, — это я, хотя ни одна женщина не может править законно.

— Воистину. Чего вы желаете сейчас?

— Я хотела бы стать регентшей при Шодже, сыне Исмаила. Буду править от его имени, пока он не войдет в возраст и не станет править сам. Когда я завершу его обучение, он будет превосходным вождем превосходного нрава.

Я был поражен.

— То есть это значит, что вы будете настоящим шахом, пока он не созреет?

— Да! Я наконец получу то, чего